Журнал «Золотой Лев» № 79-80- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С.П. Пыхтин

 

Тильзитский мир,

или Геополитика и дипломатия императора Александра

 

Французская революция, взбудоражившая Европу и приведшая к войнам, в которых Франция была то агрессором, то жертвой агрессии, давала возможность России самой решать свои проблемы, не ввязываясь на первых порах в европейские конфликты, которые, собственно говоря, её не касались. Екатерине Великой это удавалась. Пока революция, а затем и войны против Франции отвлекали европейский Запад от европейского Востока, императрица возвратила исконные русские земли распавшегося польского государства и победила Турцию и примкнувшую к ней Швецию в войне 1787-1791 гг., вновь став, как и во времена Святослава, черноморской державой, утвердив рубежи империи от Днестра до Кубани[1].

Недолгое правление Павла Первого, отнюдь не экспансивного идеалиста, как его иногда называют, обнажило двусмысленность сложившегося положения. Каждая из сторон европейских войн, начавшихся в 1792 году, - и Британия с Австрией, и Франция - стремясь склонить Россию на свою сторону, искала в союзе с ней лишь собственную выгоду, откровенно игнорируя русские интересы и притязания. Убедившись в коварстве Лондона и цинизме Вены, Павел уже в октябре 1799 г. вышел из антифранцузской коалиции, решив сблизиться с Францией, во главе которой Директорию сменил консул Бонапарт.

Император Павел был даже готов на союз с ним, но заговор, организованный при участии британского посла в Петербурге против жизни русского государя 12 марта 1801 г., разрушил эти планы, в которых, надо признать, России опять предстояло лишь таскать каштаны из огня. Однако Александр, которому было нужно время, чтобы освоиться и разобраться в клубке внутренних и внешних проблем, доставшихся от прежней эпохи, решил выждать. В мае 1801 года он заключает «конвенцию о дружбе» с Британией, а в сентябре мирные договоры с Францией и Испанией. В следующие четыре года император, которому при вступлении на престол не исполнилось и 24 лет, сосредотачивается на внутренней политике, осуществляя ряд самых неотложных преобразований, благотворное значение которых для России не оценено должным образом до сих пор[2].

Тогда же поддержанный Лондоном и Парижем шах Персии Фатх Али попытался противодействовать переходу в 1801 г. под русский суверенитет территории Грузии по завещанию последнего грузинского царя. Война, начавшись в 1804 году нападением персов на Закавказье, продолжалась до 1813 года[3].

Между тем в Европе с марта 1802 г. наступил недолгий мир, позволивший Бонапарту навести порядок в стране, развить французскую промышленность, земледелие и финансы, избавив бюджет от дефицита, и, главное, усилить армию и восстановить флот. Длительный мир укреплял позиции Франции в Европе, что противоречило британской политике, и в мае Лондон возобновил военных действий, захватив на море до 1200 голландских и французских торговых судов, уже не прекращая их до самого Ватерлоо. Наполеон ответил на это подготовкой десанта для вторжения на Британские острова, создав в Булони военный лагерь.

Доминируя на морях (одних торговых кораблей было почти 12 тыс.), но не имея сколько-нибудь крупных сухопутных войск, чтобы воевать на континенте, Британия настойчиво искала союзников в Европе. Угроза десанта была реальной, и Париж не блефовал. Антифранцузская коалиция сложилась после того, как консул Бонапарт, предварительно велев расстрелять герцога Энгиенского, превратился в императора, заручившись на референдуме поддержкой французов, а затем провозгласил себя италийским королём.

Россия не воевала с революцией. Но она избрала войну, когда Франция превратилась в олигархическую республику, когда борьба за высокие идеалы обернулась борьбой за торговые преференции и территориальные приращения. Наполеон унаследовал не столько лозунги и гимны революции, сколько её агрессию. Впрочем, Наполеон делал то же самое, что и Бурбоны - боролся за французскую гегемонию в мире. Поэтому не идеология и не меркантилизм заставляли Александра воевать. Эта необходимость вытекала из геополитических соображений. Стремление Наполеона стать господином положения создавало для России постоянную опасность, разрушая сложившуюся на протяжении двух столетий систему европейского равновесия, что никак не устраивало Петербург[4]. Не уставая призывать к миру между народами, Париж вел непрерывные войны, оккупируя одну страну за другой, при Директории создавая в них марионеточные правительства, при Наполеоне - марионеточных монархов. Для России было лучше ввязаться в драку на Рейне, чтобы не вести ее на Немане, Буге и Днепре.

Россия выступила вместе с Австрией, Швецией и Королевством обеих Сицилий в сентябре 1805 г. В союзе с Францией была Испания, старинный противник Англии. Пруссия не решилась вступить против Наполеона, получив за это Ганновер, который позже он у нее всё равно отобрал. Однако при Трафальгаре 21 октября 1805 г, испано-французский флот был уничтожен Нельсоном, и угроза для Британии с моря исчезла навсегда. Прямо противоположное происходило на сухопутном театре. Здесь Наполеону сопутствовала удача. В кампании 1805 г., продолжавшейся всего три месяца, сначала он окружил, разбил и рассеял 100-тысячную австрийскую армию, пленив в Ульме 30 тыс. австрийцев, а 2 декабря при Аустерлице разгромил другую русско-австрийскую армию, из 85 потерявшую 27 тыс. чел.

Это поражение, после которого Австрия капитулировала, произвело на Александра, участника сражения, примерно такое же впечатление, какое на царя Петра оказало поражение от шведов под Нарвой. В тот день Александр едва избежал плена. Он скакал несколько часов среди бегущего войска. Казаки достали ему вина, он согрелся и уснул в сарае на соломе. Именно тогда, надо полагать, он понял, что бороться с Францией необходимо во всеоружии физических и духовных сил и всей мощи империи. Отныне для него Наполеон стал смертельным врагом, и с 1805 г. он целенаправленно и упорно шел, используя любые средства к его уничтожению.

Отнюдь не случайность вызвала в 1806 году послание Синода ко всем православным христианам, в котором сообщалось, что Наполеон есть предтеча антихриста, что он - исконный враг веры Христовой, создатель еврейского синедриона, отрекшийся от христианства, что войну с Россией он ведет с прямой и главной целью разрушить православную церковь. Такие обращения верующим народом не забываются.

Через год гораздо более позорное поражение постигло Пруссию. Разорвав договоры с Францией и опрометчиво начав против неё самостоятельные военный действия, она была наголову разгромлена менее чем за месяц боевых действий, причем французы не превышали пруссаков ни численностью, ни вооружением. Под Йеной и Ауэрштедтом 14 октября 1806 г., потеряв 45 тыс. чел. и более 300 орудий, Пруссия лишилась полевой армии. Все её крепости по Эльбе и Одеру сдались без единого выстрела. Через 10 дней Наполеон был в Берлине. Вскоре он занял Варшаву. От 200 тыс. в прусской армии осталось 14 тыс. чел. Одна из четырех великих европейских держав теперь не значила ничего.

Наполеон торжествовал. Из австрийской добычи он богато одарил Баварию и Вюртемберг, превратив их в королевства, а Баден возвысил до положения великого герцогства. Из 16 мелких германских государств он создал Рейнскую конфедерацию, провозгласив себя её протектором, Батавская республика получила прежнее название, и голландским королем стал брат Наполеона Людовик. Неаполитанский трон вместо бежавших на Сицилию Бурбонов достался Жозефу, еще одному брату. Затем, используя передышку в военных действиях, Наполеон занялся своим главным врагом - Англией. В ответ на блокаду побережья от Эльбы до Бреста, объявленную Лондоном в марте 1806 года, после чего было захвачено 400 торговых кораблей лишь под прусским флагом, в ноябре в Берлине Наполеон издал декрет о торговой Континентальной блокаде Британии[5]. Этот шаг для него, как показали дальнейшие события, оказался роковым. Примерно таким же, каким был его русский поход 1812 года.

Пока же Наполеон был на коне. В 1806 году его дипломатия склонила на войну с Россией Стамбул, и без того мечтавшего о реванше за прошлые поражения. Расторгнув договор с Россией, султан Селим объявил ей войну, вынудив русские войска перейти Днестр, тогдашнюю границу с Турцией в Европе. Таким образом, в конце 1806 г. у Российской империи возникло сразу три фронта - против Персии, Османской империи и Франции.

Казалось, столь неблагоприятный расклад должен был заставить Александра искать мира. Но Россия продолжала сражаться. В ноябре начался сбор «внутренней временной милиции» численностью 600 тыс. чел., из которых до 120 тыс. удалось вооружить ружьями. На основной театр войны в Восточной Пруссии было выставлено до 160 тыс. регулярных войск с 624 орудиями. Бои к востоку от Варшавы продолжились уже в декабре.

Но их характер не имел ничего общего с кампаниями, которые Наполеон вел в прошлом. Отличие состояло в том, что французам не удавалась свести военные действия к генеральному сражению, где бы противник терпел решительное поражение. Наоборот, при всем ожесточении они стали «неопределенными». В них не было ни побежденных, ни победителей. Русские оказались стойким противником. Сражение 26–27 января (8-9 февраля) 1807 г. при Прейсиш-Эйлау, недалеко от Кёнигсберга, стало самым кровопролитным из проведённых Наполеоном до этого и в то же время первым в его военной карьере, которое он не выиграл, считая генеральным. Лишь нерешительность русского командующего Беннигсена, отличного штабиста, но плохого полководца, спасла Наполеона от поражения. На парижской бирже после Эйлау сразу упали государственные облигации. Затем наступило затишье, длившееся четыре месяца. Наполеон стянул в Пруссию до 400 тыс. войск. Наконец, 14 июня под Фридландом 85 тыс. французов заставили отступить 60 тыс. русских.

Об этом сражении существует противоречивая литература. Одни авторы, преимущественно враждебные России, считают, что русские в нём были наголову разбиты, потеряв всю артиллерию. Тарле называет его вторым Аустерлицем и голословно приписывает панику «верхам» русской армии. У других иное мнение; для них дело при Фридланде - хотя и неудачное, но мало чем отличное от боёв при Полтуске, Гейльсберге или Гутштадте, которые были даны в ту кампанию. Нельзя считать разгромом утрату 10 пушек и потерю не более 10 тыс. солдат.

Смущает, наверное, другое обстоятельство. Александр, не раз клявшийся, что будет сражаться с Наполеоном до победы, отклонявший, и не раз, его предложения покончить с войной, сразу же после Фридланда пошёл на переговоры. Направляя к Наполеону парламентера, он приказал уверить французского императора, что только франко-русский союз может дать всему свету счастье и мир, и, ратифицируя акт перемирия, высказал желание личного свидания с Наполеоном. Какой же можно сделать из этого вывод? Поражение, новый Аустерлиц, вторая Каносса. Обычная логическая ошибка: после этого, значит поэтому (post hoc, ergo propter hoc).

Что же произошло в действительности? Для России принципиально изменились не цели войны с Францией, а стали неблагоприятны её обстоятельства. Два самых сильных русских союзника, Австрии и Пруссия, потерпев поражение на поле боя, утратили либо средства для её ведения, либо желание воевать. Театр войны с Рейна за два года откатился к Неману и Бугу. Из поражения Пруссии вновь вставал польский вопрос: Наполеон был не прочь восстановить Речь Посполитую. В его армии уже было до 30 тыс. поляков. Значит, в тылу русской армии, стоящей на Немане, мог вспыхнуть мятеж шляхты. Если конфликтом с Персией еще можно было пренебречь, то с Турцией приходилось воевать всерьез, отвлекая для этого значительные силы. И это при том, что резервы отсутствовали[6]. Наконец, русская казна истощилась, но Лондон не проявил желания финансировать военные расходы русского союзника. Для Александра, которому два с половиной года войны и европейская политика Наполеона не оставляли ничего иного, как только стремится к победе над Францией, чья политика не совмещалась с русскими интересами, был необходим не мир или союз с Наполеоном, а перемирие, создающее иллюзию мира. К тому же для него не было тайной, что Наполеону союз с Россией стал нужен позарез.

Прежде всего, дальнейшая война с ней требовала вторжения на русскую территорию. Для этого у Наполеона не было ни средств, ни времени. Ему надо было закрепить то, что уже было создано и завоевано в Европе. Турция была его союзником. Испания перед ним трепетала. Дания, владевшая Норвегией, после того как Копенгаген в 1807 году подвергся бомбардировки с английской эскадры, а её флот сожжен, находилась с Британией в состоянии войны. Бернадот, его маршал, стал наследником шведской короны. Надо было реорганизовать Германию, решить проблему Пруссии, предотвратить возможность восстановления Австрии и покорить Португалию, на территорию которой, пока Наполеон и его армия тонули в польской грязи, высадились английские войска.

Следовательно, у русского царя и у императора французов летом 1807 года возникло одинаковое желание заключить соглашение о мире, вот только причины, толкавшие их на это, ни в чём не совпадали. К тому же обоим, чтобы прекратить войну, необходим был подходящий повод. Ведь ни одна сторона на поле боя не могла ни победить, ни проиграть. Бой при Фридланде решил эту проблему. Наполеон сделал вид, что русская армия была разгромлена, а Александр сделал вид, что ему было нанесено поражение[7]. Непомерное тщеславие одного монарха уравновешивало коварство другого. И появление Беннигсена в этот период на посту главнокомандующего вряд ли случайно: в столь деликатном деле Александр выбрал того, кто за шесть лет до этого делал его императором, рискуя головой.

Поскольку низвергнуть Наполеона пушками оказалось невозможно, у Александра оставалось лишь дипломатическое искусство, которым он должен был заменить искусство вооруженной борьбы. И надо сказать, что из этого поединка с Наполеоном и его дипломатами царь вышел абсолютным победителем. Он переиграл всех. Прежде всего, он заставил их поверить в свою слабость, чистосердечие и искренность. В то, например, что его слова, которые он произносил на переговорах и в частном порядке, надо принимать всерьез. Он не противоречил Наполеону ни в чем, когда тот разглагольствовал об интересах России, и соглашался с ним по всем пунктам, которые касались интересов Франции, если ему было понятно, что их будет невозможно исполнить.

Александр сразил Наполеона первой же фразой, которую он произнёс при встрече с ним на неманском плоту у Тильзита: «Я ненавижу англичан так же, как вы, государь, и буду вашим секундантом в борьбе против них»[8]. Самым замечательным было то, что в ней одновременно содержалась и ложь, обращенная к Наполеону, и правда, обращенная Александром к самому себе. В этих словах не было ничего, за что Наполеон мог бы зацепиться. Ни клятвы, ни обещания, ни предложения. И не мудрено. Дипломатом Александра сделала жизнь, подобно тому, как та же жизнь сделала Наполеона полководцем. Отношения в семье, в которой Александр был поставлен между бабкой и отцом как предмет ревности и спора, научили его двуличию, вытравили искренность, превратили в талантливого актёра. Тильзит для Александра был местом сражения, в котором надо было победить словом, а не картечью. Если бы Александр был частным лицом, можно было бы считать эти качества недостатком. Но у монарха, затеявшего игру не на жизнь, а на смерть, они становились выдающимся достоинством. Думать одно, говорить другое, делать третье. В этом Александру не было равных. Заставить сильнейшего противника играть по своим правилам, оставаться непонятым никем – вот что помогало воплощать истинные намерения царя. В войне надо воевать и стремиться к победе над противником. Но когда становится ясно, что враг силен, более того, что он в состоянии нанести поражение, ситуация меняется. И приходится войну армий заменять войной дипломатий. Если в искусстве полководца Александр не был искушен, однажды признавшись, что сожалеет, что не был отправлен на выучку к Суворову и Румянцеву, то его искусство дипломата было непревзойденным.

Все то, что в характере простого обывателя можно оценивать как недостаток, в монархе, спасающем свою страну от нашествия врага, является достоинством. Замечательно, что Александр «был в жизни таким артистом, которого редко рождает мир» (С.П. Мельгунов), что он «обладал виртуозней способностью строить свои успехи на чужой доверчивости», что он мог «жить на два ума, держать две парадные физиономии», что развило в нем скрытность и лицемерие (В.О. Ключевский), что он был «сфинкс, неразгаданный до гроба» (П.А. Вяземский), что он был «республиканцем на словах и самодержцем на деле» (А.И. Тургенев), что, подобно бабке своей Екатерине II, он «в высшей степени умел покорять себе умы и проникать в души других, утаивая собственные ощущения и помыслы» (М.А. Корф), что он «прибегал к оружию лукавства и хитрости для достижения своих целей» (Г.-Ф. Штейн), что в политике он был «тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, фальшив, как пена морская» (шведский посол Лагербильке). Слава Богу, что, имея такой характер, Александр проявил его во всём блеске[9].

На переговорах, в которых, казалось, царь уступает Наполеону одну позицию за другой, лишь в одном он был тверд, как скала. Пруссию может лишить хоть половины её земель, но нельзя упразднить вообще её государственность. Согласившись в этом с Александром, Наполеон, находясь на Св. Елене, признавал, что его главная ошибка в Тильзите состояла в том, что он не стёр это государство с лица земли.

25 июня был подписан Тильзитский мирный договор. Россия признавала завоевания Франции и все королевства, созданные Наполеоном для своих родственников и союзников. Из земель, полученных Пруссией при разделе Польши, создавалось Великое герцогство Варшавское (в личной унии с Саксонией). Франция получала от России в полную собственность Ионические острова и бухту Котор. По секретному пункту Александр обязывался соблюдать континентальную блокаду, то есть закрыть свои морские порты английским судам и вступить в наступательный и оборонительный союз с Францией против любой третьей державы. Франция соглашалась принять посредничество России для заключения мира с Британией, а Россия - посредничество Франции для заключения мира с Турцией.

Подписывая договоры, союзы и тайные статьи к ним, Александр не заблуждался насчёт Наполеона и его обещаний. Точно так же, как на свой собственный счёт. Он понимал, что этим бумагам грош цена и ни одна статья не будет исполнена[10]. Другое дело, России придётся в период предоставленной передышки в борьбе со своим главным противником, объявленным теперь другом и союзником, успеть решить ряд неотложных и важных дел. Нанести поражение Турции. Отнять у шведов остатки их финских владений, превратив Финский залив во внутреннюю русскую акваторию. Реорганизовать и пополнить армию живой силой и вооружением, прежде всего артиллерией[11].

Не составляло труда увидеть в политике, реализуемой Наполеоном, нарушение главного принципа, сложившегося в XVIII веке. Он предполагал наличие в Европе нескольких крупных государств, ни одно из которых не могло бы доминировать и диктовать континенту, а значит и остальному миру, свою волю. Проблема, таким образом, состояла в том, что создание единой 100-миллионнной Европы во главе с Францией, стремящейся к агрессии, захватам, оккупациям, в конечном счете, к гегемонии, к чему сводились действия императора французов, было неприемлемо для 30-миллоннной России. Именно в этом Россия всегда находила общий язык с Британией и только нарушение этого принципа превращала столь различные империи в союзников во всем мировых войнах последних двух столетий.

Тильзитские переговоры, демонстрирующие для многих неожиданно возникшую дружбу двух императоров, еще вчера бывших самыми непримиримыми противниками, и тильзитские договоры о мире и союзе были, поэтому, не более чем тонкими и расчетливыми ловушками, в которых Александр сумел завлечь Наполеона и благодаря которым он погубил его будущее. Об этом замысле царя, о котором, надо полагать знали единицы, поскольку мало кому решался доверять государственные секреты, осталось лишь несколько явных свидетельств. Сестре Екатерине, единственному человеку, с которым он был откровенен, он тогда же писал, что у Бонапарта есть одна уязвимая черта - тщеславие, и что он готов принести в жертву свое самолюбие ради спасения России. Несколько позднее он говорил прусскому королю Фридриху-Вильгельму III и его жене, королеве Луизе: «Потерпите, мы своё воротим. Он сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и наружные действия, в душе я - ваш друг и надеюсь доказать вам это на деле ... По крайней мере, я выиграю время»[12].

Характеризуя для России условия Тильзитского мира, обычно преувеличивают невыгоды от её присоединения к континентальной блокаде. Именно она привела к сокращению внешней торговли на 20%, что, мол, пагубно повлияло на русскую экономику. Но ведь и во Франции было не лучше. Её экспорт за пять лет перед ее введением (2183 млн. фр) и за пять лет после (1743 млн. фр.) тоже снизился на те же 20%.

Затея с блокадой восстановила против Наполеона и Франции население всей Европы, в особенности приморских стран. Французские войска и таможенники терроризировали побережье Европы от Пиренеев до Мемеля преследованием контрабандного английского товара, взятками и вымогательством. Наполеон не видел иного выхода победить Британию, кроме как установив против неё торговую блокаду, которая стала именоваться континентальной. Он полагал, что Британия не выдержит длительного отсутствия рынков сбыта своим товарам и её промышленность рухнет без европейского сырья. Наполеон ошибался. Континентальная блокада не сплотила, а расколола Европу, и её условия не могли устроить и Россию, так как в границах Европы Россия и Франция конкурировали за промышленный и сельскохозяйственный рынок, что не делало их друзьями. Континентальная система скорее блокировала континент от Британской торговой экспансии, чем Британию от мировой торговли[13]. Желая задушить англичан, Наполеон в действительности душил Европу[14].

Но для России блокада значила немного и экономические потери от Тильзитского мира для России сильно преувеличены. Главным образом из-за того, что история оставила от той эпохи свидетельства петербургских сановников-англоманов и поземельного дворянства, продававшего зерно еврейским перекупщикам, наживавшихся на его экспорте, а не русских промышленников и купечества, развивавших отечественную промышленность и внутреннюю торговлю.

Соглашаясь присоединиться к морской блокаде британских островов, Александр на самом деле мало что терял, зато Наполеон втягивался в безнадежную для самой Франции авантюру. Подписывая акт о блокаде, он становился его заложником, превращаясь в орган по его исполнению. Уже не Наполеон диктовал условия другим, а созданная им система решала, что он должен делать. Так, только успели высохнуть чернила на тильзитских бумагах, как французские войска двинулись за Пиренеи, чтобы занять Португалию и не допустить нарушения ею блокады. Но армию Франции там постигли неудачи, а Пиренейский полуостров стал зоной партизанской войны, с которой Наполеон безуспешно боролся все оставшиеся годы своего правления.

Кроме того, Тильзит на пять лет прервал русско-французское противостояние, создав впечатление, что оба императора договорились о союзе, что было использовано русским правительством для перевооружения армии и подготовки страны к возможной новой войне с Наполеоном. Дальнейшие события показали, что Наполеон ошибался, считая Тильзит своей победой, а русские ошибались, видя в нём свое унижение. Когда через пять лет Наполеон решил испытать военную судьбу на русской равнине, то в его «великой армии», собранной из солдат покоренной им Европы, только на французов да поляков можно было положиться. Но немцы, австрийцы, испанцы, итальянцы и другие народы лишь демонстрировали свое присутствие под французскими знаменами.

В то время как Тильзитский мир, тонко задуманный Александром, был прологом будущего торжества России и предвосхищал падение Наполеона, его заключение вызвало в русском обществе брожение умов. По словам современника, «от знатного царедворца до малограмотного писца, от генерала до солдата, все, повинуясь, роптало с негодованием» и отношение к русскому императору общества «превратилось вдруг в нечто хуже вражды, в чувство какого-то омерзения» и даже вдовствующая императрица встала в центр оппозиции своему сыну. Как и странно, но до настоящего времени это ошибочное, предвзятое и несправедливое суждение довольно часто можно обнаружить в трудах русских историков и даже в учебниках.

Между тем знаменитый Денис Давыдов о переговорах в Тильзите, которым он был свидетель, писал в воспоминаниях: «Дело шло об очаровании очарователя, об искушении искусителя, о введении в заблуждение … гениального его разума. Необходимо было отвлечь силы, внимание и деятельность Наполеона на какое-либо предприятие, которое по отдаленности своей могло бы дать время Европе хотя сколько-нибудь освободиться от загромоздивших ее развалин; России — приготовить средства для отпора покушений на независимость ее, рано или поздно государем предвиденных. Вот что волновало мысли и душу Александра, и вот что им достигнуто было вопреки мнения света, всегда обворажающегося наружностью. Как и что ни говори, но победа в этом случае несомненно и неоспоримо осталась за нашим императором, это можно доказать самыми фактами. Наполеон очнулся от заблуждения своего только в конце 1809 года, когда великодушное упрямство испанцев отвлекло уже большую часть сил его от Европы и когда мы, будучи его союзниками, так явно уклонялись от содействия ему в войне с Австриею, чтобы сохранить с нею те связи дружества, которые нам немало пригодились в эпоху Отечественной войны».

Автор капитального 4-томного труда о жизни и царствовании Александра Н. Шильдер, анализируя тильзитские переговоры, отмечал, что государь «сделал все для спасения России от ожидавших ее неминуемых бедствий и для упрочения будущего ее величия», обнаружив в этом деле «замечательную стойкость, выдержку и политическую прозорливость; если этот замечательный в его жизни подвиг не был оценен современниками, то, по крайней мере, потомство должно восстановить истину и воздать должную дань признательности памяти своего венценосного вождя».

 

27.04.2006



[1] Талейран писал в мемуарах: «Императрица российская Екатерина высказалась первая с решительностью против французской революции, но… остерегалась участия в войне, которая и без ее вмешательства должна была иметь неизбежным следствием ослабление ее соседей и, следовательно, усиление ее относительного влияния. Не опасаясь проникновения в свое государство французских принципов…, она воспользовалась моментом, когда Франция, Пруссия и Австрия были в состоянии войны, чтобы завершить расчленение (Польши), часть которой она присвоила себе, предоставив остальное Австрии и Пруссии».

[2] Принято скептически относится к политике Александра по отношению к крестьянам. Но, когда в 1802 г. герцог Виртембергский, родственник царя, просил о пожаловании ему имения, то в ответ услышал: «Русские крестьяне большею частию принадлежат помещикам. Считаю излишним доказывать унижение и бедствие такого состояния. Я дал обет не увеличивать число этих несчастных и принял за правило не давать никому в собственность крестьян».

[3] Наполеоновские эмиссары были посланы в Тегеран в 1805 г. По франко-персидскому договору, подписанному в мае 1807 года в замке Франкенштейн в Восточной Пруссии, Наполеон обязывался принудить Россию покинуть Грузию. В Персии появилась французская военная миссия. На попытку Наполеона после Тильзита стать посредником в конфликте, Александр завил: «Мои дела с Персией не могут интересовать императора».

[4] Вокруг системы европейского равновесия вращалась мировая история еще на протяжении 150 лет, пока ее не опрокинули результаты Второй мировой войны, после завершения которой Германия, потерпевшая поражение, была оккупирована, а Британия, Франция и Италия, страшась русского могущества, превратились в сателлитов США, начавших тогда же Холодную войну с Россией (СССР).

[5] Первый параграф декрета: «Британские острова объявлены в состоянии блокады», второй параграф: «Всякая торговля и всякие сношения с Британскими островами запрещены». Оба предписание не могли быть исполнены. Для этого была нужна не таможня и циркуляры, а военный флот, который у Франции отсутствовал.

[6] Общие потери русской армии в войнах с Францией  в 1805-1807 гг. составили 84 тыс. человек.

[7] Министр иностранных дел Будберг, честный служака, вряд ли понимавший тайные пружины царских решений, «упорно настаивал на продолжении войны, говоря, что армия еще не разбита, что есть еще значительные резервы и что Россия может опираться на верность провинций, присоединенных от Польши, если бы пришлось отступить туда».

[8] У Тарле в той же фразе слово «секундант» исправлено на «помощник». Казалось бы, какая разница? Но она есть. Помощник помогает, участвует, а секундант - всего лишь посредник и свидетель.

[9] Русский и французский императоры встречались дважды. В Тильзите и Эрфурте. Через много лет, потерпев поражение, Наполеон писал: «Александр умен, приятен, образован. Но ему нельзя доверять. Он неискренен. Это - истинный византиец, тонкий притворщик, хитрец».

[10] Уже через год эта политика Александра принесла свои плоды. Во время свидания двух императоров в Эрфурте Наполеон был вынужден согласиться на территориальное расширение Российской империи за счет Турции (Молдавии и Валахии) и Швеции (Финляндии).

[11] Стендаль, при Наполеоне интендант, затем аудитор Госсовета, писал: «за пять лет русская армия, и без того чрезвычайно храбрая, получила организацию, немногим уступающую французской, обладая вдобавок тем огромным преимуществом, что четыре русских солдата обходятся своей родине не дороже, чем Франции один ее солдат». Бюджет Франции составлял тогда примерно 750 млн. франков в год., России - не более 120 млн. руб. и лишь к 1812 его удалось поднять до 300 млн.

[12] С наступлением мира в 1807 г. расходы на армию увеличились почти в два раза, с 63,4 млн. руб. асс. до 118,5 млн. в 1808 г. Красноречивый показатель отношения Александра к союзу с Наполеоном.

[13] Оборот внешней торговли Британии при населении в 16 млн. чел. составлял тогда в год 67 млн. ф. ст., из них вывоз 35 млн и ввоз 32 млн. В 1810 году вывоз увеличился до 43,5 млн, а ввоз до 39,3 млн. Война с Францией, которую Лондон вёл с 1793 по 1815 год, обошлась британской казне в 832 млн. ф. ст., породив госдолг в 500 млн. ф.ст. При этом национальный доход Британии вырос с 122 млн. ф. ст. в 1775 г. до 430 млн. ф.ст. в 1812 г, госрасходы за тот же период с 9,5 до 97 млн. ф.ст. Таким образом, континентальная блокада была бесполезна.

[14] Несмотря на военные победы, у Франции в Европе после Тильзита не было ни одного верного союзника, если не считать Италии, членов рейнской конфедерации, южно-германских государств и поляков, которых толкала в объятия Наполеона ненависть к России.


Реклама:
-