Журнал «Золотой Лев» № 81-82 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Р.А. Лынёв

 

Приход человека с ружьем

 

26 февраля 1917 года, крайне обеспокоенный все более тревожными вестями о беспорядках в Петрограде, о неспособности городских и военных властей восстановить порядок в столице, а также о причастности к событиям ряда депутатов Государственной Думы, царь Николай II счел за благо распустить (называя это приостановлением деятельности) ее и Государственный Совет. Что было для государя не впервой. Стоит напомнить, что тем же порядком он одиннадцать лет назад поступил с Первой Думой, которая вместо успокоения общества путем принятия законов, предначертанных ей верховной властью, пошла на поводу у революции. Четвертая Дума, судя по всему, склонялась к тому же. Причем в условиях тяжелейшей войны с опаснейшим врагом.

 

Вызвавшие бурю

 

Позже известный лидер кадетов либерал П. Н. Милюков признается в одном из писем, что “твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала войны...” и что “ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования. История... проклянет пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю”.

Утром 27 февраля буря крепчала. На очередное заседание в Таврический дворец депутаты Думы добирались в сопровождении то там, то здесь громыхавшей стрельбы. Человек с ружьем — и в больших количествах — вышел на улицу требовать перемен. Собравшись и заслушав царский указ “о приостановлении”, думцы не разошлись, а принялись, уже неофициально, обсуждать положение, из которого было ясно, что правительство и самодержавие доживают последние часы. Что делать? Депутаты справа предлагали призвать к власти военного диктатора. Лучшим кандидатом на эту роль считался генерал Л.Г. Корнилов. С другой стороны, предлагалось вспомнить исторический пример депутатов Генеральных штатов, которые в 1789 году не подчинились указу короля о их роспуске, а, объявив себя Национальным собранием, поклялись добиваться конституции. С того конфликта парламента с монархией началась Великая французская революция. За вариант, при котором бы Дума взяла на себя функции Учредительного собрания, призванного принять конституцию и новые основы государственного устройства России, выступала часть думцев во главе с социалистом А.Ф. Керенским. Сошлись же на том, что сформировали Временный комитет Государственной Думы (“для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями” — таково его полное название), а затем Временное правительство во главе с князем Г.Е. Львовым.

Вспоминая позже потоки приветствий, хлынувших в адрес новой власти, многотысячные демонстрации, включавшие целые полки, готовые присягнуть ей, П.Н. Милюков писал: “Мы были победителями. Но кто это — мы?” Уже к концу дня 27 февраля вся левая половина Таврического дворца была занята исполкомом Петроградского Совета (Петросовета) и заполнена его сторонниками, включая конечно же человека с ружьем, тут же учинившего расправу над офицерами думской охраны.

 

Русский бунт?

 

Ну почему же только русский? А.И. Герцен задолго до него пришел к обобщению: “Либералы всех стран, со времен Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства... Они опомнились, когда явился, не в книгах, не в парламентской болтовне, а на самом деле — пролетарий, работник с топором...” В нашем случае — с ружьем. Как теперь вернуть этого джинна назад в бутылку?

В российском варианте это было тем сложнее, поскольку наряду с неким не очень-то легитимным органом, созданным в стенах Думы, повсеместно по не забытому еще опыту 1905—1907 годов создавались и воссоздавались органы власти и демократии прямого действия — Советы. Их сила росла. Ее крепко поддерживал человек с ружьем.

Как могли ужиться в одной берлоге два этих медведя: либеральный и советский? Торг между ними — с одной стороны, думцами, с другой — меньшевиcтско-эсеровскими руководителями исполкома Петросовета Ю.М. Нахамкисом (Стекловым), Н.Н. Сухановым (Гиммером) и Н.С. Соколовым, Н.С. Чхеидзе — об условиях “сосуществования” продолжался целую ночь с 1 на 2 марта. В ходе его Суханов, прозванный Фигаро революции, поставил думским деятелям ультиматум: “Стихию можем сдержать или мы или никто... Выход один: согласиться на наши условия”. Условия были приняты. Временное правительство стало, по сути, заложником Советов. И направленные 2 марта в Псков принять отречение Николая II от престола известные думцы А.И. Гучков и В.В. Шульгин выполняли свою миссию в сопровождении (слова “под конвоем” поставим в скобки) комиссаров Петросовета. Таковы уж парадоксы двоевластия. Если же вернуться к соглашению Петросовета с думцами, то одним из важнейших его пунктов был четвертый, согласно которому задачей Временного правительства стала “Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования (в народе названного “четыреххвосткой”. — Р.Л.) Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны”.

Но идея Учредительного собрания, похоже, обрела собственную жизнь. Стала воплощаться в массовых лозунгах, даже в поэзии: “Наша надежда и упование — Учредительное собрание”. Или в таких необычных событиях, как восстание на крейсере “Очаков”, которое возглавил “социалист вне партий” лейтенант П. Шмидт, пославший 15 ноября 1905 года телеграмму царю:

 

“Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от Вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает повиноваться вашим министрам. Командующий Черноморским флотом Гражданин Шмидт”.

 

Обосновывая жестокость наказаний не только таких идеалистов, как П. Шмидт, но и бессудные расстрелы на месте террористов, а также массовые казни крестьян и людей, нередко просто случайно подвернувшихся, П. А. Столыпин в своем выступлении в Думе в 1910 году заявил:

 

“Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы России, то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную”.

 

В режиме “непредрешения”

 

И вот всего через семь лет после этого предостережения Россия — причем в условиях войны! — становится самой демократической страной в мире. Политическая ось ее развития сдвигается резко влево. В столице, как и предсказано, заседает Совет, возглавляемый социалистами, в том числе А.Ф. Керенским, “по совместительству” возглавлявшим Временное правительство. Но что он делает? Прекращает войну? Раздает землю крестьянам? Меняет государственное устройство? Нет и нет. Он договаривается с либеральным Временным правительством не предпринимать подобных мер до созыва Учредительного собрания. Все вопросы — к нему.

Это состояние отложенных решений так и называлось — “непредрешенчество”. И было очень странным. Странным уже потому, что формально Россия оставалась монархией. Хотя и без монарха. Младший брат бывшего царя Михаил отказался от престола до решения этого вопроса опять же Учредительным собранием.

Государственная Дума? Она также формально оставалась, хотя за все время с марта по октябрь 1917 года ни разу не собралась.

В значительной степени формальной была власть и Временного правительства, органа исполнительно-распорядительного, взявшего на себя, кроме того, и законодательные функции. Являясь коалиционным, оно за восемь месяцев существования четыре раза меняло свой состав, превращаясь из преимущественно кадетского во все более левое, социалистическое, что тем не менее не спасло его.

Благосклонно приняв Февральскую революцию, свергнувшую царя, и практически сразу же признав Временное правительство, правительства стран Антанты, прежде всего Франции и Великобритании, надеялись, что новая ситуация в России даст, подобно Великой французской революции, мощный всплеск энергии, который обеспечит победу в войне. Но в России, особенно в результате известного приказа Петросовета № 1 по “демократизации” армии, все пошло с точностью до наоборот: вместо продолжения войны, пусть даже революционной, народ, а особенно человек с ружьем, хотел скорейшего мира, неважно какой ценой.

А в общем, период “непредрешенчества” стал периодом обострения борьбы политических сил как раз за то, чтобы максимально предрешить результат развития событий в свою пользу. Это проявлялось и при разработке Положения (закона) о выборах в УС (читатель, вероятно, не будет против такого “рабочего” сокращения), и в выборе места его проведения, и в назначении сроков выборов и созыва.

 

Мог ли бывший царь стать депутатом?

 

В вопросе о месте либеральные круги стояли за Москву — “сердце России”, “хранительницу духовных проявлений и чаяний русского народа”. Левые же, прежде всего большевики, были, конечно, за Питер, как оплот революции, способный защитить ее. Они же настаивали на скорейшем, уже в июне, проведении выборов в УС. Но это не устраивало кадетов, понимавших, что на подъеме революционных настроений выборы им победы не дадут, поэтому лучше максимально оттянуть их. Схожими были расчеты и ряда членов Временного правительства. Созданное им Особое совещание по разработке Положения о выборах в УС собралось на первое заседание 25 мая. В его состав вошли видные правоведы, как, например,

Л.М. Брамсон, В.М. Гессен, С.А. Котляревский, А.Э. Нольде, представители политических партий разных направлений, всего около ста человек. Почти парламент, быстро обросший немалым аппаратом. Что уже само по себе не сулило скорых результатов. Причину медлительности эсер В.М. Чернов, в мае вошедший в состав Временного правительства, а позже избранный председателем УС, видел и в том, что “кадетская партия ультимативно настаивала на соблюдении всех формальностей...”. Левые усматривали в этом опасность отстать от стремительно развивавшихся событий, даже саботаж. Но возглавлявший Совещание кадет Ф.Ф. Кокошкин твердо стоял на том, что “...не менее важно, чтобы воля народа выражалась самым правильным образом”.

Споры между барственными знатоками римского права и приверженцами революционной целесообразности возникали по каждому пункту. Например, с какого возраста предоставлять право голоса. Большевики настаивали — с 18 лет. Правые возражали: в странах Европы этим правом пользуются граждане начиная с возрастов более зрелых — с 21 года и даже с 25 лет. Выходит, возражали большевики, посылать восемнадцатилетних на войну можно, а давать им право голоса нельзя? Пришли к компромиссу, согласно которому право голоса получали все военнослужащие независимо от возраста, остальным оно предоставлялось начиная с двадцати лет.

Давать ли право голоса дезертирам? К лету их число достигло двух миллионов человек. Левые были “за”, поскольку считали дезертирство протестом против несправедливой войны, а лишение их избирательных прав — актом внесудебной расправы. И хотя ряд членов Совещания с этим доводом соглашались, Временное правительство выступило решительно против, постановив лишить дезертиров не только права голоса, но и права на землю. Но после этого поток дезертиров только возрос.

Давать ли право голоса женщинам? Тут мнения левых и правых сходились на отрицательном ответе. Только мотивация была разной. Если первые опасались, что женщины в ходе выборов проявят крайне опасный для революции консерватизм и проголосуют за монархию, то кадеты полагали, что женский пол беззащитен от внушений безответственных политических демагогов. Но, в конце концов, женщины получили право голоса наравне с мужчинами и уже в ходе выборов в органы местного самоуправления летом и осенью 1917 года доказали, что свой выбор они делают вполне разумно и обоснованно.

Могут ли члены царской семьи, включая великих князей, избирать и быть избранными в УС? Совещание решило, что могут. Но Временное правительство, видимо, желая отвести от себя малейшие подозрения в “контрреволюционности”, воспротивилось такому решению. Чем недовольны были великие князья, упиравшие на дальность своего родства со свергнутым царем.

Избирательные права населения значительно расширялись благодаря отмене цензов оседлости, сословного, имущественного, образовательного. Сами же выборы предлагалось проводить по пропорциональной системе, считавшейся тогда наиболее демократической. Она предусматривала голосование за партийные списки, что было, вероятно, наиболее правильным в условиях, когда нарастала политическая активность, но не искушенность масс, в большинстве своем способных к восприятию простых лозунгов, а не к анализу и сравнению партийных программ. Система давала возможность пройти в УС даже мелким партиям. Дело упрощалось и тем, что избирательные округа совпадали с существовавшими тогда административными образованиями.

За нарушение свободы выборов и даже покушение на нее Положение предусматривало шкалу наказаний, согласно которой, например, виновные в попытках помешать голосованию подлежали заключению в исправительном доме на срок до трех лет. За помехи в работе избирательных комиссий можно было получить до шести лет каторжных работ. Даже духовное лицо за попытку агитации во время богослужения могло быть осуждено к заключению в тюрьму на срок до шести месяцев.

В целом же российский избирательный закон, частично принятый и опубликованный в конце июля, впервые в мире дававший право голоса женщинам, военнослужащим, гражданам всех национальностей громадной страны, стал прогрессивнее избирательного законодательства даже Великобритании, где правом голоса обладала лишь треть граждан. В царской России в выборах в Думу участвовало всего 15 процентов подданных.

По признанию ряда правоведов, как российских, так и зарубежных, Положение о выборах в УС послужило образцом законодательства не только для стран, недавно входивших в состав Российской империи, но и дало повод к пересмотру избирательных законов в ряде других государств мира. Эксперты кадетской партии, также оценивая закон чрезвычайно высоко, признавали вместе с тем, что он значительно расширяет права не их электората, укрепит позиции не их партии. Ряд либеральных политиков считали его даже “слишком совершенным” для России, 70 процентов населения которой было неграмотным. Недостаток грамотных людей был ощутим даже при формировании избирательного аппарата на местах.

 

Правовой пролог

 

В соответствии с “непредрешенчеством” было принято считать, что Учредительное собрание само определит свой статус, круг полномочий, регламент. Но все-таки чем ближе были выборы — их в конце концов назначили на 12 ноября, — тем настоятельнее чувствовалась потребность в неких юридических наработках для будущего органа, большинство членов которого составят не профессиональные законодатели, юристы, а люди самые разные. Помочь им было призвано так называемое Юридическое совещание, в задачи которого входило подготовить пакет документов, носивших характер рекомендательный. Так, 21 сентября Совещание приняло заключение о порядке открытия УС. Согласно ему, УС должно было открыться по прибытии в столицу не менее трети избранных депутатов. Временное правительство должно назначить день открытия УС, открыть его, этим его полномочия кончались. Министры должны оставаться на своих постах лишь для текущего управления. Право председательствовать в УС переходило к его старейшему депутату. Примечательно, что и здесь столкнулись разные представления о характере будущего органа. Социалисты снова и снова возвращались к мысли о Конвенте, совмещающем власть законодательную с исполнительной. Но верх взяла либеральная концепция разделения властей.

УС предстояло образовать 16 отделов (политический, военный, бюджетный, экономический, социальный и др.) для предварительного обсуждения вопросов, выносимых на пленарные заседания. Заседания должны были проходить открыто, если депутаты не решат иначе. Интересно, что Совещание приняло также “Временные правила об ограждении безопасности Учредительного собрания и охранении порядка в его здании”. Для этого в распоряжение председателя УС передавались специальные воинские части. Без разрешения председателя в зал заседания не могла войти никакая другая военная сила. В радиусе одной версты запрещались всякие публичные собрания. За препятствие в работе УС путем насильственных действий или угрозы предусматривалось наказание в виде каторги.

Члены Совещания успели написать даже некоторые статьи будущей конституции, но в связи с Октябрьской революцией, разжалованной ее противниками до переворота, эта работа была свернута.

Другой орган, уже непосредственно возглавивший подготовку к выборам, полностью назывался “Всероссийская по делам о выборах в Учредительное собрание Комиссия” — Всевыборы. Ее возглавлял кадет Н.Н. Авинов, незадолго до этого разработавший положения о выборах в органы местного самоуправления. В Комиссии, состоявшей из 16 членов, были поровну представлены кадеты и социалисты, входившие ранее в состав Особого совещания.

А теперь несколько цифр, характеризующих Россию предвыборную. По данным МВД, общее ее население составляло 164,2 млн человек, в том числе 151,7 млн гражданских лиц и 12,5 млн военнослужащих. С учетом десятипроцентной погрешности и примерно семи миллионов граждан, оказавшихся на оккупированных неприятелем территориях, где выборы предполагалось провести после завершения войны, число избирателей должно было составить 85—86 млн человек. Всего же с некоторым запасом было заготовлено 100 млн конвертов с бюллетенями.

В стране был образован 81 избирательный округ: 73 гражданских и 8 военных. Кроме того, округа создавались на КВЖД, а также для русских экспедиционных сил во Франции и на Балканах. Исходя из того что один депутат приходился на двести тысяч избирателей (для малонаселенных округов и областей вводилась льгота — один депутат от 140 тысяч избирателей и выборы проводились по мажоритарной системе), предполагалось, что число депутатов может составить от 800 до полутора тысяч.

В период подготовки к выборам проявилось лицо каждой партии, ее характер, определился свой круг избирателей. Или, как теперь говорят, электорат. Но прежде всего скажем о тех, кто был вообще против выборов. Это, с одной стороны, представители крайне правых течений, понимавшие, что перспектив у них просто нет, и ожидавшие, когда сбудется предсказание П.А. Столыпина о геенне огненной, в которую Совет должен увлечь Россию. На другом, крайне левом фланге противников УС были анархисты, убежденные, что даже у ангела, окажись он у власти, отрастут рога. И вообще трудящиеся должны сами брать то, что ими заработано, не дожидаясь милости властей.

Крайне отрицательно относилось к выборам военное командование, считавшее, что в принципе все демократические опыты следует отложить до окончания войны.

 

Милюков и другие

 

В сложном положении оказалась Партия народной свободы (“народники”) — кадетская. Оставшись после февраля главной либеральной партией страны, она была вынуждена срочно корректировать и свою программу, и имидж. Ее мартовский съезд единогласно(!) постановил отказаться от прежней ориентации на конституционную монархию и высказаться за республику. Этот поворот дружно поддержали местные кадетские организации. Изменился и руководящий состав партии, в котором буржуазных деятелей осталось не более одной пятой. Основу же руководства составили видные деятели науки: историки, юристы — П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер, С.Ф. Ольденбург, М.М. Винавер, В.Д. Набоков, Ф.Ф. Кокошкин, В. А. Маклаков. Член кадетского ЦК философ А.С. Изгоев называл партию буржуазной, но не капиталистической. У партии не было недостатка в ораторах и публицистах. Что же касается социальной базы кадетов, то она к лету стала расширяться за счет городской интеллигенции, мещанства, крепко перепуганных эксцессами революции, главным участником которых был, разумеется, человек с ружьем. Этих эксцессов стали бояться даже больше, чем возможного возврата реакции.

Сложность положения кадетов состояла и в том, что как “партия здравого смысла”, социального компромисса, партия государственников и реформаторов, тем более входящих в правительство, они обязаны быть “за” и только “за” созыв Учредительного собрания. Но как быть за то, что в сложившемся политическом климате светит не тебе, а “кухаркиным детям, не способным управлять государством”? Разумеется, что партия в таком состоянии не могла рассчитывать на успех и получила 2 180 488 (4,5%) голосов избирателей.

В конце концов, напишет позже У. Черчилль, “...Гучков и Милюков, доброжелательные и простодушные марионетки, скоро сошли со сцены. Они сыграли свою роль...”. Сам же П.Н. Милюков после бурных событий июля 1917 года пришел к выводу, “что борьба с “буржуазией” покончена и начинается новый акт пьесы: идет борьба между двумя течениями — умеренным и крайнем в самом социализме...”. Иначе говоря, между своими. То есть самая непримиримая.

В партии социалистов-революционеров тоже были свои умеренные и левые. Однако, в отличие от кадетов, партия была уверена в своей победе. Для этого у нее было все. И прежде всего массовая поддержка деревней главного лозунга эсеров — о передаче земли крестьянам. Без всяких выкупов! Но путем не приватизации, а социализации. В своей программе ПСР обещала добиваться скорейшего прекращения войны путем заключения демократического мира; участия народа в управлении страной через местное самоуправление и “создание свободного союза свободных народов России, управляемых всенародно избранными представителями”; преодоления разрухи путем государственного регулирования, введения рабочего контроля над производством. Опорой эсеров была значительная часть сельской интеллигенции: учителей, врачей, земских служащих. За партию агитировала и сама ее история с легендарными именами героев и подвижников. Таких, например, как М.А. Спиридонова. Неудивительно поэтому, что эсеры получили 19110074 (39,5%) голосов. Но при всем этом расхождения между левым и правым крылом внутри ПСР настолько усиливались, что раскол между ними был вопросом времени.

В рядах другой социалистической партии, меньшевиков, также состояла плеяда личностей ярких, выдающихся: В. Г. Плеханов, Ю. О. Мартов, Ф. И. Дан, И. Г. Церетели, Н. С. Чхеидзе и других знатоков и толкователей марксизма. Однако нацеленность меньшевистской программы на “саморазвитие общества в сторону социализма” по мере развития последнего в Европе сужала и перспективы, и электоральную базу партии. Что неизбежно в обществе, перегретом от социального нетерпения. Настолько перегретом, что Всероссийский съезд врачей, состоявшийся в конце июля, поставил ему диагноз “острый социальный психоз” и потребовал отсрочить выборы в Учредительное собрание, установив в стране твердую власть. За твердой властью дело не встало. Ну а меньшевики получили 1 522 467 (3,2 процента) голосов. Причем почти половину — в Грузии, где авторитет меньшевиков был сильнее, чем где-либо.

 

Феномен большевизма

 

Известный наставник Временного правительства и горячий сторонник иностранной военной интервенции в России британский посол в Петрограде Д. Бьюкенен признавал, что у большевиков, составлявших компактное меньшинство, и “лучшие головы в России”, и определенная программа, и наиболее высокая активность, и лучшая организация по сравнению с остальными группами.

Едва вернувшись из эмиграции, вождь большевиков В. И. Ленин сразу забил несколько гвоздей в мозги своих как сторонников, так и противников. Один из таких его гвоздей-тезисов — “Советы выше всяких парламентов, всяких Учредительных собраний”. Если не очень умственно напрягаться, то уже в этой формуле можно усмотреть намерение при любой погоде разогнать орган еще даже не избранный. На самом деле ленинская тактика состояла в том, чтобы, занимая позицию за позицией, стать по возможности большинством и в Советах, добиться максимума мандатов в “учредилке”. Где раньше, это покажет время. Не исключен и “смешанный” вариант, с применением, если придется, и силы.

Вернувшийся из эмиграции через месяц после Ленина, уже во время первого (майского) кризиса Временного правительства, Л.Д. Троцкий позже беспощадно клеймил большевистских лидеров, начиная с И.В. Сталина, за то, что, не понимая задач революции, “никто из них не шел дальше демократии”! Я.М. Свердлов, как и многие его однопартийцы в провинции, сохранял приверженность ей до самого октября, а Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев в канун октябрьского восстания(!) в письме “К текущему моменту”, тут же ставшем предметом гласности, так и вовсе предприняли отчаянную попытку отговорить партию от силового варианта. Сил, для того чтобы “прессовать” противника, она накопила и так достаточно, доказывали они, ее шансы на предстоящих 12 ноября выборах “превосходны”. Разве не оправдан в этих условиях мирный вариант сочетания усилий в Советах и в Учредительном собрании?

И все бы хорошо в этом варианте, если забыть, что в тот период партия оказалась на гребне такого мощного потока, из которого она, даже если бы захотела, не смогла выбраться без риска быть им смытой. Воздействие ее простых, как военные команды, лозунгов: “Мир народам”, “Землю крестьянам”, “Фабрики рабочим”, “Власть Советам”, “Кадет — тот же корниловец”, “Эсер — переодетый кадет”, “Либо они нас, либо мы их” — на массы было таким, что можно говорить и об обратном действии стихии на партию большевиков. “Коммунистическая идеология лежит в самом поверхностном слое исторического русского процесса”, — резюмировал уже в эмиграции философ и историк Л.П. Карсавин. Ну а человек с ружьем — матрос, член рабочей дружины, крестьянин, одетый в солдатскую шинель, — он как раз из глубины процесса. В ту пору, особенно после победы над корниловским мятежом (который теперь сравнивают с ГКЧП), его социальному опыту, его представлениям о справедливости, решительному настрою на неотложные и крутые перемены, а также уверенности лишь в своей правоте больше других соответствовали большевики. И в основном именно у этой наиболее активной части электората в крупных промышленных центрах, в обеих столицах, на Балтийском флоте и на фронтах, особенно на Северо-Западном, большевики получили 10889437 (22,5%) голосов, став вторыми после эсеров, а по числу голосов на одного партийца — 30 одними из самых первых.

 

“Почему “учредилка”?”

 

Есть мнение, что немало голосов большевики потеряли как раз на том, что пришли к власти преждевременно и вооруженным путем. Есть и иное — что новой власти не хватило времени для повсеместного распространения и укрепления. Не споря ни с тем, ни с другим мнением, напомним лишь вкратце о ходе событий после 25 октября 1917 года. Одним из первых, с кем поссорилось новое правительство — Совнарком, созданное II Съездом Советов, стал тогдашний Центризбирком — Всевыборы. Открыто не признав новой власти, руководство Всевыборов нелегально отчитывалось перед остатками власти старой, теми чинами Временного правительства, которые, избежав ареста в ночь переворота, ушли в подполье. После бурных объяснений, ареста, а затем освобождения членов Всевыборов СНК назначил в них комиссаром М.С. Урицкого, наделенного широкими полномочиями по смещению и назначению членов комиссии. Это было ясным сигналом о том, чего хочет власть. Поняв это, многие чиновники избирательного аппарата на местах продолжали не просто не признавать ее, но в ряде случаев постарались обеспечить результаты голосования не в ее пользу. Если добавить к этому удаленность многих избирательных участков и учесть, что в ряде мест, как на Дону и Кубани, уже начиналась Гражданская война, то станет понятным, почему голосование прошло в установленные сроки лишь в 39 округах страны. Реально же процесс затянулся где на недели, где на месяцы, а где и вовсе остался на нуле.

И хотя советское правительство более не тянуло со сроком созыва УС, а назначило его на 5 января, во все более ультимативных заявлениях власти, в ее жестких мерах, принимаемых против лидеров оппозиции, все отчетливее виделось нежелание ни признавать в УС “Хозяина Земли Русской”, ни сотрудничать с ним на иных условиях, кроме полного признания им декретов соввласти, а там и самороспуска за ненадобностью.

А. Блок в день открытия УС записал: “Почему “учредилка”? Втемную выбираем, не понимаем”.

Но философическому созерцанию в тот день предавались далеко не все. В обеих столицах противостояние сторонников и противников УС вылилось в уличные демонстрации и кровавые стычки с десятками убитых и раненых, в том числе рабочих. Похороны жертв столкновений состоялись 9 января. И это не единственное трагическое совпадение, связанное с УС. Не пройдет и года — комиссар Урицкий погибнет от пули социалиста. Социалистка Ф. Каплан будет расстреляна за покушение на Ленина. Ставшее хрестоматийным “Караул устал” скажет матрос-анархист, чья партия была в принципе против “учредилки”. Он тоже погибнет в Гражданской войне. А в общем в ходе ее погибнет каждый десятый депутат УС. Около ста уедут в эмиграцию. Подальше от человека с ружьем.

 

Всех выпускать, никого не впускать

 

Всего же из 767 избранных в УС депутатов на открытие в Таврический дворец прибыло порядка 400. Правых почти не было. Поэтому начали, как принято у социалистов, с пения “Интернационала”. Однако когда Я.М. Свердлов огласил от имени новой власти один из главных ее документов — “Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа” и предложил собравшимся принять его, большинство в 237 депутатов против 146 отказались принять данный акт к обсуждению. 244 голосами против 153 (поданных за лидера левых эсеров “неистовую Марию” — М.А. Спиридонову) собрание выбрало председателем В.М. Чернова. В двухчасовой речи он критиковал мировой империализм, призывал “к единению под красным знаменем социализма”, а сам состав избранных в УС депутатов оценил как “выражение народной воли к социализму”. По сути, это был призыв если не к единству, то хотя бы к примирению перед угрозой Гражданской войны. Совершенно иной, взрывной, непримиримой к большевикам была речь депутата-меньшевика И.Г. Церетели. В ходе вспыхнувшей затем дискуссии представители Украины, Эстонии, Латвии, даже Осетии сделали заявление, что их народы хотят остаться вне начинающейся внутрироссийской драки. После острых взаимных обвинений с оппонентами большевики покинули зал. Ленин, уходя, наказал караулу: расправы не чинить, всех выпускать, никого не впускать без особого приказа. За большевиками ушли левые эсеры.

Но и лишенное кворума собрание приняло несколько актов, интересных, думается, не только для истории. Прежде всего это был “Основной закон о земле”. Он устанавливал, что “право собственности на землю в пределах Российской республики отныне и навсегда отменяется. Распоряжение всей землей и ее недрами, лесами и водами принадлежит республике в лице ее центральных органов и органов местного самоуправления на основаниях, установленных настоящим законом”. Землепользование кулаков урезалось до трудовой нормы — каждая семья должна получить столько земли, сколько сможет обрабатывать. Безземельные и малоземельные должны были наделяться землей по потребительской норме, ниже трудовой.

Вторым актом, принятым в ту ночь, был “Закон о мире”, требовавший “немедленно созвать международную социалистическую конференцию в целях общего демократического мира”. (В скобках напомним, что в это время депутат УС Л. Д. Троцкий в Брест-Литовске от имени СНК уже вел с немцами переговоры о мире, только совсем о другом.)

Третьим актом стала резолюция, провозглашавшая Россию “Российской Демократической Федеративной республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области в установленных Федеральной конституцией пределах, суверенные”.

О четвертом акте вспоминать не принято. Хотя за него голосовали все. Это была резолюция о лишении императорской семьи всех прав и об уничтожении навсегда монархического образа правления.

Явившись на следующий день для продолжения работы, депутаты обнаружили дворец закрытым по распоряжению его коменданта и охраняемым, разумеется, человеком с ружьем. На улицы снова вышли демонстранты с лозунгами “Вся власть Учредительному собранию”. Рабочие Семянниковского завода даже предлагали депутатам возобновить заседания на территории их предприятия, гарантируя безопасность. Но их предложение принято не было. Протестная энергия пошла на спад.

Л.Д. Троцкий резюмировал: “В лице эсеровской “учредилки” февральская республика получила оказию умереть вторично”. По этому поводу “...практически никакого столкновения не было, а была маленькая и жалконькая арьергардная демонстрация, во всеоружии свечей и бутербродов”.

Слишком глумливо к поверженным? Но ведь и О. Кромвель, разогнав в свое время “долгий парламент”, не сентиментальничал: “Никто не слыхал, чтобы хоть одна собака гавкнула, когда они уходили”. Не миндальничал и Наполеон, отправив в небытие Директорию: “Революция остановилась на принципах, с которых началась: она окончена!” Не будучи столь красноречивым, Николай II не просто распустил Первую Думу, а репрессировал депутатов, пытавшихся протестовать против произвола. Про Б. Ельцина вообще промолчим.

Примечательна реакция на роспуск Учредительного собрания его современников, которых в симпатиях к большевикам заподозрить трудно. “Погребен недоносок”, — отозвался консервативный журнал “Фонарь”. ЦК кадетской партии констатировал, что УС “...не было в состоянии осуществить предложенных ему функций и тем выполнить задачу восстановления в России порядка”, поэтому “возобновление его деятельности должно быть сочтено нецелесообразным и ненужным”.

Но социалисты — депутаты УС согласиться с этим не хотели. К маю 1918 года они создали в Самаре, оказавшейся вне большевистского влияния, правление Комитета Учредительного собрания — Комуча. К лету под его крышей собралось уже около сотни депутатов. Прибыл туда и ставший впоследствии известным советским дипломатом меньшевик И.М. Майский. После полуголодной и унылой Москвы Самара поразила его обилием продуктов питания и общим оживлением. Вот только чехословацкие солдаты, на чьих штыках, собственно, здесь все держалось, почем зря расстреливали рабочих да время от времени офицеры, будучи в подпитии, срывали красный флаг над зданием местного правительства. 

Затем под ударами красных комучевцы перебрались в Уфу, где создали Директорию и еще одно правительство, названное Всероссийским. Пока оно выясняло отношения с другим правительством — Сибирским в Омске, там произошел переворот, в результате Верховным правителем России был определен адмирал А.В. Колчак, год с лишним назад, кстати сказать, желавший избираться депутатом УС, но не успевший оформить документы. О противоречивости этой фигуры свидетельствует и ленинское замечание: “Довольно неумно порицать Колчака”, и заявление в парламенте У. Черчилля: “Британское правительство призвало его (Колчака) к бытию при нашей помощи, когда необходимость потребовала этого”.

А вот казачий атаман А.И. Дутов был избран и депутатом УС, и стал членом уфимской Директории. Но как только 18 ноября 1918 года Колчака провозгласили Верховным, атаман телеграфом заверил его в преданности и сообщил, что депутаты-социалисты своими воззваниями и резолюциями “мешают” наведению порядка. В дальнейшем порядок наводился так. Часть социалистов-учредиловцев, пытавшихся собрать подобие съезда уже в Екатеринбурге(!), была спасена от неминуемой расправы благодаря все тем же чехословакам. Под чехословацкой охраной депутаты-скитальцы были переправлены назад в Уфу. Нескольких, в том числе В.М. Чернова, удалось препроводить в эмиграцию. Кто-то перешел на сторону красных. Ну и наконец, часть учредиловцев при весьма загадочном освобождении из омской тюрьмы была расстреляна колчаковцами, добита штыками и сброшена в Иртыш. “Озверел народ”, — сделал в связи с этим запись в своем дневнике глава омского колчаковского правительства П. В. Вологодский.

Через год с небольшим — опять совпадение! — под лед другой сибирской реки Ангары был спущен труп расстрелянного адмирала.

Ну а “учредилку” белая Россия отвергла, как видим, даже более жестоко, чем красная. О чем можно, конечно, сожалеть. Хотя много ли в истории примеров, когда революционные потрясения приводили прямым путем к демократии? Нет. Чаще все кончается диктатурой.

Что делать? Биться головой о стенку? Не стоит. Лучше попробуем следовать совету мудрого М. Е. Салтыкова-Щедрина: “Не клевещите на себя, не обрызгивайте себя слюною, не проклинайте вашего прошлого”.

 

РФС, 2006, № 4 и 5


Реклама:
-