Журнал «Золотой Лев» № 86-87- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А. Елисеев

 

Правая и социализм

 

Правый социализм это, прежде всего, именно практика государственного строительства. Такая практика, которая была характерна на протяжении многих веков русской истории. А вот левый социализм, импортированный с Запада, был, в первую очередь, именно доктриной, к которой и попытались приспособить Государство Российское. Это, конечно, не значит, что правый социализм должен отказаться от доктринального оформления. Но его доктрина должна быть отражением государственной практики

 

Социализм, как практика

 

Правые консерваторы, в большинстве своем, считают любой социализм некоей левацкой ересью. Это идет еще от дореволюционных правых, которые видели главную угрозу Самодержавию в социалистическом движении. Между тем, монархию свергли вовсе не социалисты, а либералы, причем свергли в союзе с тогдашними "национал-оранжевыми" - "прогрессивными националистами" (В. Шульгин и др.).

Впрочем, были и традиционалисты, допускавшие возможность "правого социализма". Речь идет, в первую очередь, о замечательном нашем мыслителе Константине Леонтьеве, который (как бы некорректно это ни прозвучало) был на голову выше всех тогдашних консерваторов. Именно он выдвинул шокирующую многих формулу "Царь во главе социалистического движения". В свое время некоторые деятели, стоявшие на позициях национал-большевизма, даже попытались увидеть в этих словах указание на будущий триумф сталинизма. Между тем, в данном случае Леонтьев обосновал необходимость возникновения православно-монархического социализма.

Он замечал: "Чувство мое пророчит мне, что славянский православный царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, как Константин Византийский взял в руки движение религиозное) и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной". Речь, как очевидно, идет о том, чтобы Царь взял на вооружение те моменты социализма, которые препятствуют излишней подвижности и либерализму. Ясно, что идеи 1789 года несовместимы с идей самодержавной монархии. Монархический социализм - это не "нигилистический бунт и бред отрицания, а... законная организация труда и капитала... новое корпоративное принудительное закрепощение человеческих обществ". Этот порядок не должен вредить "ни Церкви, ни семье, ни высшей цивилизации". Показательно, что Леонтьев находил некоторую социалистичность и коммунистичность уже и в современной ему монархии. Он писал о соединении самодержавия с общинным коммунизмом русского крестьянства. Кроме того, Леонтьев сравнивал коммунистические порядки с монастырским общежитием.

Кстати, о социалистичности дореволюционной России писал и блестящий монархический идеолог Иван Солоневич, который сам социализм, мягко говоря, недолюбливал: "Императорская Россия была страной, в которой по тем временам "обобществленный сектор народного хозяйства" был больше, чем где бы то ни было в мире. Государственный Банк контролировал все банки России и имел исключительное право эмиссии кредитных билетов. Большинство железных дорог принадлежало казне, а оставшиеся частные дороги стояли накануне "выкупа в казну". Государство владело огромными земельными пространствами, заводами и рудниками. Земская медицина была поставлена так, как она и сейчас не поставлена нигде во всем мире. Земства начинали строить свою фармацевтическую промышленность - с помощью государственного кредита. Русское кооперативное движение было самым мощным в мире".

Действительно, правый социализм это, прежде всего, именно практика государственного строительства. Такая практика, которая была характерна на протяжении многих веков русской истории. А вот левый социализм, импортированный с Запада, был, в первую очередь, именно доктриной, к которой и попытались приспособить Государство Российское. Это, конечно, не значит, что правый социализм должен отказаться от доктринального оформления. Но его доктрина должна быть отражением государственной практики.

Теперь чуть-чуть этимологии - слово "социализм" (от лат. слова socialis - "общественный") означает преобладание целого (общества) над частью - личностью или группой личностей. Моделей социализма - десятки, если только не сотни. Для разных стран характерны и разные модели.

Русский социализм отличен от коммунизма, который предполагает растворение государства, классов и других иерархических структур в некоей однородной коммуне. Он также расходится и с социал-демократией, которая сводит социализм к усилению общественного контроля трудящихся коллективов за властью и капиталом. Социализм по-русски - это "правый" социализм. Он подчиняет личность и социальные группы всему обществу, но это подчинение происходит посредством государства. Последнее выступает в роли гаранта и организатора процесса социализации. Конкретной формой подчинения части общества всему обществу является корпорация, которая создается и охраняется государством. Такой порядок сложился в Московской Руси.

Здесь общественные (земские) структуры обладали достаточной самостоятельностью, однако вовсе не были отделены от государства. Более того, эта самостоятельность нисколько не мешала данным образованиям выполнять государственные функции.

Возьмем, для примера купеческие корпорации Московской Руси. К их мнению правительство присушивалось - и еще как. Именно по просьбе купеческих объединений дважды, в 1653 и 1667 годах, принимались торговые уставы, вводившие очень большие пошлины на иностранные товары.

Но, помимо привилегий, члены купеческих корпораций несли и тяжелые обязанности. Они были торгово-финансовыми агентами правительства, закупали товары, находившиеся в казенной монополии, управляли крупными таможнями и т. д.

Купеческие корпорации находились на службе у государства, а богатые купцы были не только предпринимателями, но и солдатами Империи, защищающими национальные интересы как внутри страны, так и во вне ее.

Такая специфика берет свое начало еще в древности, когда купец был своеобразным воином, а воин - своего рода купцом. "Правда Ярослава" ставит на один юридический уровень "мечника" и "купчину". Любопытно, что в словаре В. Даля слово "товар" имеет еще и значение военно-купеческого похода. В летописях князья ставят свои "товары" напротив "градов". Участников данных военно-торговых экспедиций в Древней Руси именовали "товарищами". В XIII веке это слово практически выходит из употребления, но возрождается в среде казачества. В XX веке его берут на вооружение социалисты, которые, борясь с буржуазностью, невольно пробудили некоторые древние архетипы.

Русский корпоративизм неразрывно соединял государственное и общественное. Такое положение дел может показаться проявлением деспотизма, о чем говорят некоторые либеральные исследователи. Однако при внимательном рассмотрении заметны все выгоды от подобного соединения, особенно благодетельного в тяжелых геополитических и климатических условиях России, требующих самой тесной консолидации власти и общественности. Государство, вмешиваясь в жизнь корпорации, не только стесняло ее, но и помогало ей, брало на себя заботу о ней. А корпорация облегчала работу государства. При всем при том, государство не поглощало общество, общество не противопоставляло себя государству.

Очевидно, что в России усиление свободы должно сопровождаться усилением государственности. Как, впрочем, и наоборот. Недооценка этого обстоятельства и приводила к краху все "демократические преобразования", пытающиеся усилить общество за счет государства, а личность за счет общества.

Нельзя обойти вниманием и другой самобытный земский институт - общину, на которую также возлагались обязанности государственного характера. Она была ответственна за сбор налогов и выполнение важных работ. Эта обязанность именовалась тяглом. Размер тягла, возлагаемого на каждое хозяйство, определялся не числом едоков, но исключительно размерами имущества, приносящего доход. Некоторые малоимущие семьи были избавлены общиной от тягла - их просто не заносили в писцовые книги. Нетягловые общинники именовались "гулящими людьми", они могли располагать собой как угодно и перемещаться куда вздумается. Эта категория лиц стала важнейшим источником пополнения казачества, которое сохранило свободную общину вплоть до 1917 года.

Кроме того, общины-волости выполняли некоторые судебные функции. Они судили своих членов по всем гражданским и некоторым уголовным делам.

Администрация, назначаемая сверху, не особо вмешивалась в деятельность общины, следя лишь за соблюдением необходимого размера тягловых обязанностей. Примером может служить положение дел в Белозерском крае, которым управлял наместник великого князя Ивана III и 12 чиновников более низкого ранга. Представители Белозерской администрации выезжали в волости только тогда, когда речь шла о крупных уголовных преступлениях или территориальных спорах между общинами. Впрочем, в дальнейшем порядок управления общинами стал более регулярным. За положение дел в волости отвечал назначенный правительством чиновник - "волостель". Он действовал в тесной связке с деревенским старостой ("посыльщиком") и земским приставом, непосредственно отвечающим за исполнение государственных повинностей. Указанные представители общины избирались на ее сходах. Без них ни волостели, ни воеводы не могли судить общинников и принимать какие-либо решения.

Выборные от общинников составляли особый орган - земскую избу, которая функционировала при земском старосте - выборном руководителе уезда. А выбирался он теми же крестьянами, а также населением городских общин. Последние сохраняли унаследованную от общин киевского периода организацию по сотням и десяткам. Горожане, жившие на государственных ("черных") землях, составляли т. н. "черные сотни".

Земский староста и земская изба заведовали городским хозяйством, разверсткой земли. Она могла обсуждать дела крестьян и посадских людей, доводя свое мнение до воеводы или же до самой Москвы. Воевода не имел права вмешиваться в компетенцию органов земского (общинного) самоуправления.

Выборные от посадской общины принимали участие в деятельности Земских соборов, являвшихся съездами представителей от русских сословий и регионов. Крестьяне были представлены на Земском соборе только один раз - в 1613 году. Но именно тогда собор избрал Царем родоначальника династии Романовых Михаила Федоровича (точнее - указал на его династическую легитимность). А посадские люди в дальнейшем активно участвовали в соборной деятельности и оказывали огромное влияние на принятие важнейших государственных решений. Так, Земской собор 1649 года, по требованию представителей от посадских общин, включил в принятое им Уложение особую главу "О посадских людях".

Все это опровергает домыслы некоторых философов, политиков и историков об "азиатском деспотизме" Московского царства (сегодня об этом очень любят порассуждать национал-оранжевые "ариософы"). Русские Цари наделяли русские общины - объединения свободных хлебопашцев и ремесленников - огромными полномочиями. Другое дело, что свобода в московский период была неразрывно связана со строжайшей государственной дисциплиной. Такой порядок являлся важнейшим условием сохранения нашей национальной независимости в сложнейших геополитических условиях. При этом, нести государственное тягло обязаны были все сословия - и высшие, и низшие. Историк А. А. Кизеветтер по этому поводу замечает: "...Все население - от последнего холопа до первого боярина - оказывалось... закрепощенным без возможности сколько-нибудь свободно распоряжаться своим существованием... Зависимость крестьянина от служилого землевладельца была лишь своеобразной формой службы крестьянина тому же государству". С данным утверждением можно только согласиться, за исключением слов о невозможности свободно распоряжаться своим существованием. Факты, приведенные выше, свидетельствуют об обратном.

 

Самодержавие против разорения

 

Внутри земельной общины вызревали процессы, направленные на ограничение ее свободы. Они были связаны со стремительным ростом крестьянского населения, выделением все большего количества дворовых хозяйств. Это приводило к увеличению дефицита земли, который не мог быть полностью компенсирован крестьянской колонизацией. Приходилось ограничивать свободу общинников в распоряжении землей с тем, чтобы поддержать малоземельных и малоимущих.

Существовала угроза того, что земли окажутся сосредоточенными в руках отдельных богатых хозяев. Тогда произошло бы разорение крестьян, превращение их в пауперов.

Именно по такому пути и пошла Европа. В Англии помещики-ленлорды согнали с земли все крестьянское население. Это было сделано с тем, чтобы заставить крестьян работать на мануфактурах, которые принадлежали обуржуазившимся "новым дворянам". За сопротивление сгону с земли полагалась смертная казнь. Ей в ходе английского раскрестьянивания подверглось около 80 тысяч человек.

Во Франции в ходе т. н. "Великой Французской революции" был развернут мощный террор против крестьянского населения. Буржуазные революционеры-якобинцы практически полностью вырезали Вандейскую область, которую населяли крестьяне, особо приверженные традиционным ценностям и бывшие верными церкви и королю. Именно крестьяне, составлявшие основу армии Бонапарта, больше всех пострадали в ходе "наполеоновских войн", представлявших собой авантюрную попытку завоевать всю Европу, а также Россию. В битве при Ватерлоо (1815 год) Наполеон был вынужден бросить в бой пятнадцатилетних подростков - настолько оказалась обескровлена крестьянская Франция, которая уже не могла давать новых солдат. Таким образом, оставшееся в живых "инициативное" меньшинство крестьян получило возможность относительно стабильно богатеть.

В Германии большая часть малоземельных крестьян была вытеснена из страны богатыми крестьянами. "Неудачники" вынуждены были отправиться за океан, в Америку.

Для экономистов и политиков либерального толка такое развитие событий всегда признается необходимым. Одни терпят неудачу и разоряются (а то и гибнут), другие, напротив, богатеют и процветают. В результате, хозяйственная эффективность достигается за счет социальной справедливости.

Но указанный подход был категорически неприемлем для русского правительства. Оно предпочитало хозяйственной выгоде социальную стабильность. Такое предпочтение вообще составляет одну из важнейших особенностей русского общественного сознания, сложившегося под влиянием общинной организации восточных славян.

В XVIII веке крестьяне теряют свободу распоряжаться своей землей. Вводится практика периодических переделов общинной земли. Переделы были направлены на то, чтобы не допустить излишнего неравенства, обеспечить хозяйственными ресурсами малоимущих.

Историки, в массе своей настроенные против переделов, все же отмечают, что их поддержало большинство крестьян. Причем, вместе с малоимущими переделов требовали и многие зажиточные крестьяне. Они надеялись отрезать часть земли у малоимущих. Но этим эгоистическим замыслам был поставлен надежный заслон - в лице правительства, дворян и мирских сходов.

Вот как описывает переделы немецкий путешественник XIX века А. Гакстенхаузен, бывший, кстати сказать, очень большого мнения о русских общинных порядках: "Равномерный раздел естественно очень затруднителен. Пашня состоит из хороших, средних и дурных клочков, - одни лежат близко, другие далеко, для одного удобно, для другого нет. Как же все это выровнять? Конечно, это очень трудно, но русские легко побеждают эту трудность: в каждой общине есть опытные землемеры, научившиеся своему делу по преданию и исправляющие его справедливо и ко всеобщему удовольствию. Сначала дача разделяется на полосы, смотря по отдаленности, или близости, по качеству земли и по степени ее удобренности, так что каждая полоса бывает совершенно однородна другим полосам во всех отношениях. Потом каждая из этих полос разделяется на столько участников, сколько находится в общине членов-участников, и участки разбираются ими по жребию. Таков общий порядок; но в каждой области, а часто и в каждой общине, установились местные обычаи, которыми он видоизменяется. Очень интересно было бы собрать все эти особенности. Например, в Ярославской губернии существуют во многих общинах особенные, чрезвычайно чтимые мерки. Длина этих мерок соответствует достоинству и качеству различных почв, так что, например, для самой лучшей земли - мерка самая короткая; для земли несколько похуже - и мерка несколько подлиннее, и, наконец, для самой худшей земли - и мерка самая длинная. Поэтому в этих общинах все участки различной величины, но именно тем самым они уравнены в своей ценности".

Осуществляя распределение земли, община определяла порядок пользования общими угодьями - выгонами и пастбищами. Кроме того, она еще и устанавливала севообороты. Считается, что переделы и сопутствовавшее им уравнительное землепользование являлись чуть ли не главным препятствием для экономического развития крестьянских хозяйств. Однако это есть голословное утверждение, не подтвержденное фактами, но ставшее общепризнанным мифом. С 1861 по 1906 год в 25 % общин вообще не проводилось переделов. Тем не менее, ни производительность труда, ни урожайность там нисколько не выделялись на общем фоне. Развитие крестьянского хозяйства тормозило, главным образом, отсутствие технической оснащенности села.

Именно общине и патерналистскому, социалистическому государству дореволюционная крестьянская Россия была обязана тем, что ей не пришлось пройти через плавильный котел пролетаризации. До революции развитие России шло быстрыми темпами - несмотря на малочисленность рабочего класса. Действительно, промышленный пролетариат составлял примерно десятую часть всего населения. Тем не менее, Россия находилась на пятом месте по уровню развития промышленности, и на первом месте по его темпам. Это весьма существенно отличало ее от Запада, где высокие темпы роста индустрии были обусловлены разорением большинства крестьян и переходом их в разряд пролетариев.

У России была возможность избежать пролетаризации в больших масштабах. Община отпускала в города лишь очень небольшую часть своих членов, которые уже совсем не желали заниматься земледельческим трудом. И получалось, что их энергии вполне хватало для успешной индустриализации нашей страны. Таковы были чудесные качества русских рабочих.

Но параллельно с социалистическим укладом существовали и уклад капиталистический. Он возник в 60-90-е годы 19 века, когда правящая элита России сделала ставку на частнокапиталистическую инициативу и привлечение иностранного капитала. России попытались привить совершенно чуждые ей общественные отношения, основанные на доминировании личности и корпоративных групп. Российское правительство заботливо выращивала капиталистический уклад, но он был враждебен ей же самой. Да и всей России.

В 1917 году либералы, выражавшие интересы капиталистического уклада, уничтожили монархию, ввергнув Россию в состояние хаоса. Произошла огромная трагедия, ответственность за которую лежит как на левых, так и на "правых" (консерваторах-монархистах). Последние так и не смогли понять, что социализм может быть вполне национальным и государственным. Что как практика он уже давно существует в России и теперь его нужно преобразовать в идеологию, лишив троцких и свердловых всех козырей. Собственно говоря, о такой необходимости и писал выдающийся консерватор Константин Леонтьев. Но его не поняли и посчитали идею "правого" социализма непонятной фантазией. А ведь только эта идея и могла спасти монархию. Однако консерваторы фактически смирились с национал-капитализмом, отказав самим капиталистам лишь в праве на политическую власть. Они же эту власть завоевали, использовав свои материальные ресурсы.

Завоевать власть буржуазия завоевала, но удержать ее не смогла. Возник некий идейно-политический вакуум, который заполнили социалисты крайнего, марксистского толка. Они были носителями социального нигилизма, возникшего на Западе. Именно там Маркс и его последователи требовали растворить государство и общество в некоей тотальной коммуне, ликвидировать власть, собственность, нации и семью.

Совершенно очевидно, что такая нигилистическая идеология могла родиться только в либерально-торгашеской Европе - как неадекватная реакция на ужасающий произвол отдельных индивидуумов и групп. На несправедливость общественного устройства, бывшую следствием индивидуализма, европейские коммунисты решили ответить ликвидацией как государства, так и самого общества. Они оказались в совершенно чуждой им социокультурной среде, которая потом совершенно отторгла социализм, точнее трансформировала его в умеренную, рыночную социал-демократию.

Зато западный социализм оказался востребован в России. Причиной тому стал отказ русских государственников разрабатывать свою, самобытную модель социализма. В результате Россия перенесла на свою почву марксизм, который был заражен страшной нетерпимостью. Эта нетерпимость ведет свое начало еще со времен коммунистических средневековых сект катаров и альбигойцев, которые отрицали не только социальное, но и материальное бытие как таковое. Ярость западных коммунистов была вызвана каким-то предельным метафизическим отчаянием, пониманием того, что Запад никогда не откажется от капитализма. Марксисты вынесли приговор всему Западу, всему его обществу. По сути, марксизм был идеологией самоубийства.

И вот эту идеологию русские социалисты попытались осуществить в России, которая столетиями жила при социализме. Но это был государственный социализм, сохраняющий общество. Поэтому фанатики "мировой революции" (по сути - вселенского суицида) сосредоточили всю древнюю ярость европейского нигилизма на русском государстве и русском обществе.

Тут надо коснуться одного распространенного заблуждения. Считают, что советский социализм был государственным. В то же время забывается о том, что всем управляла идеократическая КПСС - весьма специфическая часть общества. Она использовала мощные государственные рычаги в целях совершенно утопических. Ярчайший пример - альтруистическая поддержка разных "братских" режимов и партий по всему миру, которая серьезно подрывала советскую экономику[1].

 

Упущение русских консерваторов

 

Между тем, государственный социализм так и не оформился в доктрину, не стал политической силой. И вот же совпадение - не стали таковой силой и сами правые, русские традиционалисты. Они удивляются - почему же в России до сих пор нет правой партии? А чему тут удивляться - ее потому и нет, что сами правые и не подумывают ни о какой альтернативе этому безбожному и безродному космополитизму, которые поедает весь мир. Зачем, спрашивается, поддерживать политиков, которые напрочь игнорируют вопросы общественного строя (или даже занимают откровенно национал-капиталистические позиции)?

Вот и получается, что роль ложной альтернативы играют левые (коммунисты и социал-демократы). А они исходят из совершенно ложного (причем в России - дважды ложного) посыла о том, что именно общество должно главенствовать над государством. Да ведь и не сказать, чтобы и у левых дела шли как-то уж слишком хорошо. КПРФ многие поддерживают, исходя из ностальгии по советско-державным временам. А социал-демократические организации (даже и "Родина") претерпевают перманентный кризис. Вот и сейчас заговорили о создании новой структуры на базе "Родины" и Партии Жизни (возможно, что туда войдут и другие структуры типа Партии пенсионеров). И опять речь идет о левом движении, о новой (которой уже по счету?) попытке создания социал-демократии. Надо думать, что мы увидим очередной "пшик", к которому только и сводилась на Руси разного эсдековщина. Русские еще могут поддержать коммунизм, ибо за ним стоит великая державная традиция. Они даже могут впасть в радикальный и, по-своему, честный, либерализм гайдаро-чубайсовского типа[2]. Но меньшевистскую жвачку им жевать - совсем уже противно

Как ни покажется странным, но роль государственно-социалистической партии с большим успехом, чем все другие политические силы, выполняет президентская вертикаль и стоящие за ней группы высшего чиновничества. Если левые допускают возможность парламентской республики и преобладания общества над государством, то пресловутая вертикаль не собирается отдавать власть парламенту и крупному капиталу. Более того, выстраивается даже некоторое подобие госкапитализма, который крайне близок к госоциализму. Что ж, не должно удивлять и это, ибо чиновничество, каким бы "коррумпированным" оно не было, все-таки занимается практикой государственного строительства, а это в России, хочешь, не хочешь, а накладывает свой вполне определенный отпечаток.

Другое дело, что пока еще допускается существование крупного, олигархического капитала, который всегда будет стремиться захватить политическую власть. Он может затаиться на время, скрыть свои намерения. Но как только в стране начнется кризис, как крупные воротилы скажут свое слово. И можно предположить, что слово это будет сказано против власти.

В свое время дореволюционные правые (и само монархическое государство) уже обожглись на этой проблеме. Один из виднейших экономистов правого лагеря - Сергей Шарапов - утверждал, что монархисты не хотят лишить капиталистов ничего, кроме возможности взять политическую власть. Но как раз огромные капиталы тогдашних олигархов и подталкивали их к взятию этой самой власти. На каком то уровне накопления капиталистам становится уже скучно и тесно в отведенном им пространстве материального преуспевания. Все-таки, человек есть существо более политическое, чем экономическое (политика выше экономики). Поэтому как бы ни был пропитан духом буржуазности олигарх, а ему все равно хочется сыграть на политическом поле и стать не только хозяином собственности, но и обладателем власти. Вот почему все эти рябушинские, процветающие при Самодержавии, стали поддерживать либеральную оппозицию. И добились-таки своего, хотя это и стоило им собственности, а то и жизни (большевизм).

К слову сказать, роль крупной буржуазии в свержении монархии обычно как-то ускользает от внимания монархистов, хотя они всегда очень пристально вглядываются в обстоятельства Февральской трагедии. Виновными объявляются все, кто угодно - масоны, евреи, дворяне, либералы, Запад, генералитет, интеллигенция. Но только вот почему-то буржуазия[3] наша всегда выходит сухой из воды, проливающейся во время этих исторических штудий. Иногда "прикладывают" еврейский капитал, явно пытаясь свести все к пресловутому "жидомасонскому заговору". Но как тогда быть с тем, что в рядах либеральных заговорщиков стояли многие и многие настоящие купчины-русачки, многие из которых к тому же являлись и старообрядцами?

Ответ на этот вопрос напрашивается такой - крупный капитал антинационален, он подвержен олигархическому перерождению и ведет все дело к либеральной демократии. (Показательно, что и крупный немецкий капитал, поддержавший нацистов, не чурался сотрудничать с американскими и иными плутократическими махинаторами. Круппы и тиссены активно подталкивали Гитлера к самоубийственной войне со сталинской Россией, которая была выгодна только англо-американским дельцам. Так, Тиссен резко и открыто выступил против советско-германского пакта 1939 года. Наконец, обращает на себя внимание то, что даже и в патерналистском Третьем Рейхе монополии продолжали разорять мелкий бизнес. В результате политики насильственного картелирования в 1933-1939 годах с хозяйственной арены исчезло около 700 ремесленных предприятий. Зато возросло влияние монополий. К 1939 году 6 крупных банков и 70 акционерных обществ контролировали 2/3 промышленного потенциала Германии.)

Если только мы действительно хотим воссоздать (на новом уровне) действительно историческую Россию, то нам необходимо открыто выступить за национальный, государственный социализм. Его основные положения можно сформулировать следующим образом:

1. Самодержавное государство[4] стоит над обществом, регулируя взаимоотношения между различными группами и не позволяя ни одной из них угнетать другую. Одной из форм такого регулирования является установление некоего потолка для роста капиталов. Государство реализует разнообразные социальные программы, задействуя в них всех частных предпринимателей.

2. Самодержавное государство не подавляет инициативу общественных структур, но, напротив, поощряет все самобытные объединения - городские и сельские общины, профессиональные ассоциации. Более того, именно эти объединения (а не партийные политиканы) формируют органы местного самоуправления, имеющего широкие прерогативы, а также всероссийское законосовещательное собрание.

3. Самодержавное государство активно вмешивается в экономику, осуществляя директивное, обязательное планирование. В то же время сами плановые задания составляются с учетом мнения всех предприятий и при их активном участии. Кроме того, государство является единственным, монопольным собственников всех финансов и осуществляет беспроцентное кредитования.

4. Самодержавное государство не стремится к тотальному огосударствлению экономики, хотя и занимает в ней командные позиции. Подобно самобытным общественным объединениям оно поддерживает самобытные хозяйственные структуры. К таковым структурам можно причислить, например, артель, которая была основана на общественной собственности.

Вместо постскриптума. В заключении надо коснуться проблемы терминов. Многим может показаться, что слово "социализм" слишком уж неудобно и навевает вполне очевидные ассоциации. Но полностью удобных терминов не бывает, каждый из них страдает определенной однобокостью. А, кроме того, четкое ограничение от коммунизма позволит использовать термин социализм без каких-либо особых затруднений. В конце концов, для многих социализм ассоциируется как раз именно с социальной стабильностью и державной мощью.

В отличие от таких терминов как "соборность", "персонализм", "солидаризм" и т. д., термин "социализм" как бы налагает определенные обязательства. Он требует некоей решительности, подчеркивая необходимость противостояния безбожному и космополитическому капитализму.

 

http://www.pravaya.ru/look/8492

4.08.06



[1] Автор весьма преувеличивает альтруизм коммунистических правителей России (здесь и далее прим. Ред. ЗЛ).

[2] Все-таки вряд ли стоит, даже иронически, говорить о честности, исходящей от Гайдаров и Чубайсов.

[3] Речь идет о крупных предпринимателях, заводчиках, капиталистах.

[4] Имеется в виду не государство, а государственная власть.


Реклама:
-