Г.Г. Пирогов

Исторические события ХХ века явились тем “жестоким экспериментом”, который поставил под сомнение многие, казалось бы прочно утвердившиеся научные концепции общественного развития. Прежде всего это относится к теориям общего для всего человечества постиндустриального развития, связанного с прогрессом развития средств производства, так называемым прогрессистским теориям.

Эти концепции существовали в двух видах: марксистский формационный подход и буржуазная теория стадийного развития. Существовали они параллельно, во многом исходя из схожих предпосылок.

Формационный подход, создателями которого были К. Маркс и Ф. Энгельс, отличался логической стройностью и последовательным материализмом. Его важнейшими чертами были признание материального производства, как движущей силы истории; признание поступательного движения истории, исторического прогресса, признание единства истории человечества, в том смысле, что все человечество, все народы последовательно проходят через определенные ступени развития. Ключевым моментом подхода был закон соответствия производительных сил и производственных отношений и признание классовой борьбы, как средства приведения того и другого в соответствие через социальные революции, результатом которых оказывалось становление новой социально-экономической формации.

Стадийный подход, предложенный Анри де Сен-Симоном, также признает поступательное развитие общества по восходящей линии через различные общественные системы. Его конечным достижением является концепция постиндустриального или информационного общества. Эта концепция отличается меньшей логической стройностью, не столь категорическим признанием развития материального производства, как движущей силы общественного прогресса, исключением из рассмотрения классовой борьбы или подменой ее борьбой сил “модернизма” и “традиционализма”.

И формационный и стадийный подходы имели определенные достижения, но постепенно накапливались данные, не укладывающиеся ни в ту, ни в другую схемы. Одним из этих фактов стало крушение реального социализма в Советском Союзе и появление на его месте компрадорско-криминального общества, не предусматриваемого ни в тои, ни в другой теории в качестве стадии общественного развития. Другим - не прекращающееся давление Запада на Россию, несмотря на то, что она, казалось бы, вернулась к капитализму, хотя и очень “дикому”. Третьим - появление мощных фундаменталистских движений, противостоящих распространению “западного постиндустриального общества”, объявленного стадийным подходом высшей стадией развития человечества. Четвертым - феноменальный экономический успех Японии, а затем других азиатских стран и Китая, общественная жизнь которых основана на принципиально иных принципах, сильно отличающихся от западного модернизма (или “западнизма”, как его именует А. А. Зиновьев). Пятым - раскол мира на преуспевающий “золотой миллиард” и эксплуатируемую им неоколониальную периферию.

Многие факты, в том числе из истории Востока, также не укладываются ни в формационный, ни в стадийный подход. Более того, существуют исследования, подтверждающие, что современные технологии могут сочетаться с принципиально разными культурными условиями.

В то же время, с середины 60-х годов, сначала в Советском Союзе, а потом и во всем мире возрастает интерес к альтернативному, так называемому цивилизационному подходу. Последний рассматривает мировую историю как самостоятельное развитие отдельных цивилизаций, последовательно проходящих стадии юности, зрелости и старости и впоследствии сходящих с мировой арены, уступая место другим цивилизациям. В отличие от “прогрессистских” подходов все цивилизационные концепции носят в той или иной степени циклический характер. Долгое время цивилизационный подход напрочь отвергался сторонниками подхода формационного. Однако в этом подходе просматривается ряд новых возможностей объяснения мирового развития. Более того, можно предположить, что он при определенных допущениях не противоречит формационному подходу, а, напротив, существенно его дополняет.

А. А. Галактионов, автор вступительной статьи к новому изданию книги Данилевского (1995 г.) приводит мнения крупнейших русских историков К. Н. Бестужева-Рюмина и Н. И. Кареева (последний взглядов Данилевского не разделял), а также П. А. Сорокина, не сомневавшихся в оригинальности труда Н. Данилевского.

Другие главные представители цивилизационного подхода (Освальд Шпенглер, Арнольд Тойнби, Лев Гумилев) в той или иной мере использовали концептуальные подходы Данилевского.

Работа Данилевского не была реакцией на формационный подход в его марксистском истолковании, - в книге не замечается следов знакомства автора с идеями Маркса-Энгельса. Истоком ее является русское славянофильство и более ранние течения русской исторической мысли. Полемика же ведется с теми сторонниками исторического прогресса, которые связывали этот прогресс исключительно с Европой, полагая европейскую цивилизацию единственно возможной и жизнеспособной и которой по необходимости суждено распространиться на весь остальной мир.

Вопрос, еще более актуальный в наши дни, когда мы наглядно увидали, к каким губительным последствиям привели бездумные скоропалительные попытки пересадить западные общественные институты на русскую почву. И еще более актуален сегодня вопрос - может ли Россия вообще интегрироваться в Европу, не слишком ли велико отчуждение в России от европейских институтов, в Европе - от России, как таковой.

Очевидно, что формационная теория дать ответ на этот вопрос не может. Она проникнута духом европоцентризма и имеет дело преимущественно с общими проблемами и закономерностями развития человеческого общества, которые она трактует, как правило, в отрыве от специфики отдельных народов и регионов. Согласно формационному подходу, все народы идут по одному пути, кто быстрее, кто медленнее, кто с откатом назад, но общие законы остаются и действуют неизменно для всех и для каждого. Считалось, что Россия отстала от Европы. Следовательно, она должна повторить ее путь, может быть, ускоренно, проскочив через некоторые этапы и фазы; может быть, даже забежав вперед. Но действительно ли Россия догоняла Запад и перегнала его в общественном развитии, или все таки она шла своим, свойственным нашей цивилизации, путем, который был искусственно и насильственно прерван в конце 80-х - начале 90-х годов ХХ века?

Отторгнет ли Россия “западнизм”? Согласен ли Запад включить ее в свою систему на равных, как сестру, или вся история и традиция говорит за то, что для него это исключено. Устойчиво сохраняющееся значение книги Данилевского состоит в том, что она была одной из первых и наиболее серьезных попыток дать ответы на эти вопросы.

Методологическим стержнем книги является органическая теория. Из нее выводится теория социальных общностей - наций. Более того, на этом фундаменте Данилевский создает основы того, что сегодня называется геополитикой. (Интересно, что расхожее сегодня понимание геополитики как извечной борьбы между океанической и континентальной цивилизациями принадлежит не Макиндеру и не Хаусхоферу, а русскому историку Сергею Соловьеву).

Поэтому и термин “цивилизационный подход” неточен. Объединяя Данилевского-Шпенглера-Гумилева, следовало бы говорить об “этно-культурно-историческом подходе”. Однако термин “цивилизационный подход” уже вполне устоялся, к тому же он не столь громоздок, и поэтому, я полагаю, его следует оставить в противоположении к формационному подходу, имея при этом в виду вышеизложенное.

Биолог по образованию и практической деятельности, Данилевский был последователем органической теории социального развития. Из этой теории он вывел так называемый морфологический принцип, с помощью которого пытался по-иному классифицировать мировую историю, заменив традиционную классификацию исторических событий, которую считал искусственной, на новую, рассматриваемую им, как естественную.

Данилевский выдвигает три требования “естественной” классификации (беря за основу биологическую классификацию Линнея): “1) Принцип деления должен обнимать собою всю сферу делимого, входя в нее, как наисущественнейший признак. 2) Все предметы или явления одной группы должны иметь между собою большую степень сходства или сродства, чем с явлениями или с предметами, отнесенными к другой группе. 3) Группы должны быть однородны, то есть степень родства их членов должна быть одинакова в одноименных группах”.(3, с.66).

Органическая теория возникла в Германии, где Ф.В.И. Шеллинг(1775-1854) возродил древнее понимание мира в качестве единого целостного живого организма. Он разделил бытие на органическое и неорганическое, принимая первое за первичное, выражающее сущность мирового духа. Мертвое определялось им, как “угасшая” “окаменевшая жизнь”. “Жизненное начало” по Шеллингу присутствует всюду, хотя и разной степени активности или потенции. Мировой организм состоит из интегральных частей, каждая из которых является сама по себе организмом. В иерархии от простого к сложному каждая часть, орган - организм, представляет собой единое целое, аналогичное мировому организму.

Последователи Шеллинга Карус и Окен выделили из учения Шеллинга идею целостности природы, исходя из принципа, что жизнь во всех ее проявлениях есть одно живое существо, отдельные части которого, соподчиняясь целому, ведут вполне самостоятельное существование. Тем самым была создана органическая теория, как ответвление натурфилософии.

Идеи Каруса и Окена в России подхватил и развил Д. М. Велланский, биолог по образованию. Он утверждал, что каждый отдельный организм природы совпадает по сущности с природой в целом, что животное есть аналог планеты, его внешний покров соответствует земной коре, легкие напоминают воду, горючие ископаемые - печень. Общество он определял тоже, как организм и выстроил триаду: неорганический мир - органическая природа - человек и социум в целом.(7, с.Х111).

Грановский внес значительный вклад в развитие органической теории. Согласно Грановскому существует “телесный” носитель исторического процесса. Им является народ. Вместе с тем, народ для него составляет живое единство и причины существования и развития народа лежат в нем самом, в каждом народе живет общий человеческий дух; народ относится к человечеству, как индивидуум к народу. Грановский в то же время принимал концепцию жизненного цикла народа (в России ее развивали В. Н. Татищев и А. Н. Радищев, на Западе Д. Вико и И. Г. Гердер). В соответствии с этой концепцией народ проходит фазы аналогичные жизни отдельного человека: младенчество, юность, затем возмужание, когда для народа наступает “историческое время”. Пробуждается дух народа и народ раскрывает себя в многообразии проявлений. Затем наступает “старость” - истощение сил и оцепенение.

Если западники стояли на позиции абсолютных универсальных закономерностей развития, обязательных для каждой страны (Гегель), то славянофилы утверждали наличие особых для каждого народа начал и стимулов жизни (принципов развития). Эти принципы, по их мнению, оказывали определяющее влияние на становление самобытной культуры каждого народа, определяли путь народа к цивилизации (культурно-исторический тип), которые каждый народ создает применительно к своим особенностям и которые в силу этого неприменимы для других народов. Русскую цивилизацию славянофилы считали истинной, а западную ложной и уже утратившей способность к развитию.

“ ... в вопросе о принадлежности и непринадлежности к Европе география не имеет никакого значения. Что же такое Европа ... в культурно-историческом смысле? ... Европа есть поприще германо-романской цивилизации ни более и не менее или по употребительному метафорическому способу выражения, Европа есть сама германо-романская цивилизация” (3, с.49).

Характерно, что этим вопросом задается и Шпенглер в книге “Закат Европы”: “Историк и здесь предается губительному предрассудку географии ..., принимающей Европу как часть света (О.Ш.), после чего он чувствует себя обязанным провести также соответствующую идеальную (ОШ.) демаркацию, отделяющую ее от Азии. Слово “Европа” следовало бы вычеркнуть из истории ....Одно только слово “Европа” с возникновением под его влиянием комплексных представлений связало в нашем сознании Россию с Западом в некое ничем не оправданное целое” (9,с.145).

Таким образом, вопрос о принадлежности России к европейской цивилизации ставится очень серьезно и резко по обе стороны “демаркационной линии”. Как же отвечает на него Данилевский?

“Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе? К сожалению или к удовольствию - нет, не принадлежит. Она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа как благотворные, так и вредоносные соки непосредственно из почвы ею же разрушенного древнего мира, - не питалась и теми корнями, которые черпали пищу из глубины германского духа” (3, с.48-49).

Если Россия не принадлежит к Европе, а ее цивилизация не есть запаздывающая ветвь германо-романской цивилизации, то европоцентризм сразу же ставится под сомнение. И Данилевский, следуя логике органической теории, вполне однозначно отвечает на этот вопрос:

И вполне в духе органической теории сразу же встает вопрос о жизненном сроке цивилизаций или культурно-исторических типов, их пути, начинающемся в младенчестве и заканчивающимся старостью:

“Геология и палеонтология показывают, как для разных видов, родов, отрядов живых существ было время зарождения, наивысшего развития, постепенного уменьшения и, наконец, совершенного исчезновения. Как и почему это делается (Г.П.) - никто не знает, хотя и стараются объяснить на разные лады” (3, с.62).

Здесь мне хотелось бы прокомментировать выделенное курсивом “как и почему это делается - никто не знает” и заметить, что последователями Данилевского - Шпенглером и, в особенности, Л. Гумилевым была проделана огромная работа по выявлению механизмов развития цивилизаций, и даже если в этом вопросе еще рано ставить точку, то сегодня это суждение Данилевского уже не соответствует действительности.

Исходя из вышеизложенного, Данилевский строит свою классификацию исторического процесса, выделяя в хронологическом порядке следующие культурно-исторические типы: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский, халдейский или древне-семитический, 4) индийский, 5) иранский,6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) ново-семитический, или аравийский, 10) германо-романский, или европейский.

Данилевский полагает, что к ним можно еще добавить два американских типа - мексиканский и перуанский. Причем “ни один из культурно-исторических типов не одарен привилегией бесконечного прогресса ...” (3, с.74).

Данилевский не включает в этот список русскую (или славянскую) цивилизации, а выделяет их отдельно в заключительной главе, которая так и называется “Славянский культурно-исторический тип”. Он считает этот тип восходящим, настолько новым, что полагает возможным описание его характерных особенностей лишь в самых общих чертах.(3, с.398-431)

“... неверующие в самобытность славянской культуры возражают против нее вопросом: “В чем же именно будет состоять эта новая цивилизация, каков будет характер ее науки, ее искусства, ее гражданского и общественного строя?” ... “... я обещал ... на него ответить в общих чертах, насколько это возможно сделать на основании существеннейшего характера доселе бывших цивилизаций, в сравнении (Г.П.) с теми зачатками ее, которые успели уже выразиться в славянском культурно-историческом типе” (3, с.399).

Методологически здесь интересно отметить аналогии, применение которых определяется высокой степенью сложности исследуемого объекта и которые вытекают из морфологического принципа. Более прозрачно об этом см. у Шпенглера: “Средство для познания мертвых форм - математический закон. Средство для понимания живых форм - аналогия. Таким образом различаются полярность и периодичность мира” (9, с.129).

В этой связи Н. Данилевский выдвигает концепцию четырех основных разрядов культурной деятельности:

1. деятельности религиозной, объемлющей отношение человека к Богу, религии, как народного мировоззрения, как твердой веры, составляющей живую основу всей нравственной деятельности человека;

2. деятельности культурной, в узком смысле слова, определяющей отношение человека к внешнему миру, как теоретическое, так и художественно-эстетическое;

3. деятельности политической, объемлющей отношения людей между собой как членов одного народного целого и отношение этого народного целого к другим народам;

4. деятельности общественно-экономической, определяющей отношения людей между собой применительно к условиям пользования предметами внешнего мира. (3, с.400).

В центре религиозной деятельности славянского культурно-исторического типа Данилевский ставит так называемую соборность, придерживаясь в ее истолковании православной концепции (оставляя при этом, правда, в стороне тот факт ,что значительная часть западных славян перешла в католичество).

Однако, религиозная истина вверена людям и народам для передачи в неприкосновенной чистоте другим народам и грядущим поколениям. (3, с. 408-409). К этому можно добавить, что Откровение, будь оно хоть и непосредственно от и Истинного Бога, передавалось от Бога к людям и от людей к людям. Само восприятие Откровения и тем более его запись производились в реалиях и терминах той эпохи, когда оно появилось на Земле. Следовательно, для сохранения религии через века должен существовать непререкаемый авторитет, комментирующий священные тексты и дающий им современное истолкование.

И в этом пункте восточное православие имеет существеннейшее расхождение с западным католицизмом, гораздо более существенное, чем принцип “filio que”, который формально разграничивает эти церкви.

С точки зрения католицизма таким авторитетом является Папа Римский, а это на протяжении веков придает западному католицизму резко выраженный авторитарный характер.

Данилевский склонен был объяснять как культурную, так и экономическую “отсталость” России молодостью русской цивилизации и сильнейшей внешней нагрузкой на экономические ресурсы, вызванной необходимостью постоянно отстаивать свою государственность от внешней опасности.

Но главный дефект рассуждений Данилевского - отсутствие какой-либо связи с формационным подходом. Он просто игнорирует общественную формацию, существовавшую в современной ему России, и это приводит его к гигантской ошибке в прогнозе перспектив существования политического строя России.

Отметим, что уже начало бурного развития капитализма в России в 90-е годы XIX века - первое десятилетие ХХ века обнаружило невиданно быстрые темпы экономического роста.

Еще больший взлет показала русская экономика с установлением новой, более передовой общественной формации в “советский” период. Достаточно сказать, что в единоборстве со всем развитым капиталистическим миром, пережив две тяжелейшие войны (гражданскую и Великую Отечественную), Советская Россия (Советский Союз) смогла стать мировой супердержавой, и не только в военном отношении, но и в науке, культуре, образовании, здравоохранении, социальных гарантиях. Правда, в этой неравной борьбе, вследствие ряда сложных внутренних процессов, трагических ошибок и прямого предательства, наша страна потерпела поражение, но это ничуть не умаляет ни возможностей, скрытых в славянской цивилизации с коллективизмом, как главным стержневым принципом, ни огромного потенциала, скрытого в новой общественной формации - социализме.

Здесь, как нигде, просматривается недостаточность цивилизационного подхода, прежде всего, неспособность увидеть в социальных классах силу, определяющую поступательное движение истории. Данилевский, при всей своей исторической прозорливости, не видит ни европейского, ни тем более русского пролетариата - сил, которым предстоит выступить на исторической сцене великих потрясений конца ХIX - начала ХХ века. Еще более глубоко ошибается он относительно русского крестьянства (как будто не было ни Степана Разина, ни Емельяна Пугачева), помещая его в число наиболее консервативных классов. И это накануне великих революций 1905 и 1917 гг.!

Именно этот замечательный политический смысл, который относится к цивилизационным свойствам русского культурно-исторического типа, позволил маленькому Московскому княжеству, заброшенному в глубину лесов Среднерусской равнины, не только освободиться от зависимости по отношению к одной из сильнейших средневековых империй, но и создать свое собственное содружество народов, существовавшее сначала в форме Российской империи, а затем в форме ее преемника - Советского Союза. И основой этого политического смысла явилась соборность-коллективизм, свойство не подавлять и уничтожать, а интегрировать и мягко и постепенно включать в свой культурно-исторический тип. К величайшему сожалению, этому процессу не суждено было завершиться. История вновь наткнулась на точку бифуркации и ее развитие (временно) пошло по нисходящей ветви траектории.

Заключая рассмотрение цивилизационной концепции Данилевского, можно остановиться еще на двух вопросах.

Во-первых, это “законы движения или развития культурно-исторических типов” Николая Данилевского. Эти законы имеют важное значение, прежде всего, потому, что они в той или иной мере прослеживаются и в последовавших концепциях цивилизационного подхода. Поэтому мы их здесь перечислим непосредственно в том виде, в котором они были сформулированы автором:

“Закон 1. (Н.Д.) Всякое племя или семейство племен, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собой для того, чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий, - составляют самобытный культурно - исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. (Н.Д.) Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3.(Н.Д.) Начала цивилизации одного культурно - исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. (Н.Д.) Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы ее составляющие, - когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств.

Закон 5. (Н.Д.) Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно короток и истощает раз (и) навсегда их жизненную силу”.

Анализируя предлагаемые Данилевским законы с современной точки зрения, можно сделать следующее обобщение: главным признаком этноса, на почве которого возникает культурно-исторический тип, выделяется языковая общность - последующие исследования, равно как и историческая практика, показывают, что это хотя и важный, но не единственный системообразующий признак.

Требование независимой государственности, как условия возникновения самобытного культурно-исторического типа в общем-то последующими сторонниками цивилизационного подхода сомнению не подвергалось. “Появившийся на свет коллектив (культурно-исторический тип, этнос - Г.П.) должен немедленно организоваться в систему с определенным разделением функций между ее членами (т.е. государство - Г.П.). В противном случае он будет просто уничтожен соседями. В целях поддержания целостности системы устанавливаются социальные институты, характер которых в каждом отдельном случае запрограммирован обстоятельствами места (географическая обусловленность) и времени (стадия развития человечества)”,- пишет Л. Гумилев (10, с.337).

В отношении третьего закона мы также находим сходные мысли у Гумилева, который подчеркивает спонтанность и неповторимость пассионарного импульса, дающего начало процессу этногенеза, “ разрыву непрерывности”, происходящему в этой точке развития общества, смене биосоциального ритма, служащего основой дальнейшего процесса этногенеза”. Пассионарный импульс по Гумилеву не является следствием нормального хода развития предшествующего этноса (культурно-исторического типа - Г.П.), а приходит извне, что объясняет оригинальность и неповторимость этносов, иногда сменяющих друг друга, а иногда существующих одновременно (см. например 10, с.325).

Положение о цивилизационном разнообразии культурно-исторического типа, необходимом ему для достижения полноты развития, о котором говорится в четвертом законе Данилевского (в терминологии Гумилева это относится, скорее, к суперэтносу), предвосхищает собой кибернетические идеи ХХ века в отношении разнообразия и устойчивости. В дальнейшем, у Гумилева, эта мысль развивается в концепцию разнообразия этносферы, как неравенства энергетических потенциалов, включаемых в историческое время пассионарными толчками, в концепцию ландшафтного разнообразия, как условия инициации процесса этногенеза, в концепцию упрощения разнообразия системы, связанного с затуханием пассионарного импульса и гибелью этноса или переходом его в стадию гомеостаза в качестве реликта.

Пятый же закон Данилевского просто переносит биологические закономерности на общественные, что было свойственно органической теории общества на тогдашней стадии ее развития и было по душе самому Данилевскому как биологу по образованию, призванию и практической деятельности. В таком упрощенном виде, конечно, он представляет собой не более, чем аналогию и просто утверждает, что культурно-исторический тип проходит определенный жизненный путь, заканчивающийся его уходом с исторической сцены.

Теперь обратимся к идее несовместимости или враждебности германо-романского (европейского) культурно-исторического типа и славянского (российского) - центральной идее Данилевского, вынесенной даже в заглавие его книги. Эта идея поразительно актуальна в наши дни.

История “холодной войны” ждет еще своих исследователей, причем именно с точки зрения определения ее места во всемирно-историческом процессе. Было ли это обычное столкновение между мощными враждующими блоками? Или, может быть, по определению Рональда Рейгана, борьба “светлого царства” западной демократии против восточно-деспотической “империи зла”? Или, если взглянуть с другой стороны баррикад - борьба нового справедливого мира против отживающей системы всеобщего угнетения и хищнической эксплуатации человека человеком, а также так называемыми цивилизованными странами (которые мы сегодня называем “золотым миллиардом”) - всего остального подавляющего большинства человечества? Наконец, не было ли в этой борьбе значительного элемента противостояния двух несовместимых культурно-исторических типов, которые могут существовать и взаимодействовать в условиях исторического “апартеида”, но любая попытка интеграции (или конвергенции) которых неизбежно должна привести к самым разрушительным последствиям?

Начиная с Петра 1, Россия неоднократно делала попытки интегрироваться в Европу. Одна из последних таких попыток была предпринята при Л.И. Брежневе с подписания Хельсинского Акта и началом серии переговоров и соглашений по разоружению, получивших продолжение при его преемниках. Нельзя сказать, чтобы как на нашей стороне, так и на другой, не было искренних сторонников конвергенции, основанной на теориях индустриального общества и государства всеобщего благосостояния. “Возьмем от капитализма рыночный механизм, предприимчивость и гибкость и соединим это с социальными гарантиями социализма и направляющим государственным регулированием и получится то ли “шведский социализм”, то ли германское “социально-ориентированное рыночное хозяйство”. Ожидались “техническое перевооружение” с помощью западных кредитов. Представлялась некая благоденствующая Европа до Урала” (правда, при этом забыли, что Россия на Урале не кончается), вне какой-либо определенной социально-экономической формации, вне какой-либо определенной цивилизации, с их особенностями, о которых следовало бы прежде всего задаться вопросом, совместимы ли они. Но формационный подход, в особенности его буржуазная вульгаризация, не давали ответа. Действительно, многие системы социальных гарантий были заимствованы Западом из практики реального социализма в СССР и дали вроде бы неплохой результат - институционализация социального конфликта, партнерство труда и капитала, общественный консенсус. Наконец, многолетний промышленный подъем. К тому же общая “социализация” происходящих в капиталистическом обществе процессов, гуманизм, защита среды обитания, устранение расовой дискриминации и т.п. - почему бы теперь не позаимствовать и нам некоторые лучшие черты у капитализма?

Но результатом явились маразм горбачевской перестройки, сдача всех военно-политических позиций, а затем полный развал и разграбление страны при Ельцине. Выяснилось, что “Европу до Урала” все понимали по-разному, а некоторые прямо-таки в духе продолжения “Drang nach Osten”.

Почему бы Западу не рассматривать посткоммунистическую Россию действительно в качестве своего стратегического партнера? Ведь с “коммунистическим экспериментом”, если он действительно был реальностью, теперь навсегда покончено ... И Западу следовало бы всемерно содействовать возрождению России на основе нового “плана Маршалла”.

Но если этого не происходит - и вполне “рыночная” и “демократическая” Россия все-таки не устраивает Запад, может быть следует обратиться к более глубокому историческому прошлому и прибегнуть к цивилизационному анализу.

Согласно цивилизационному подходу Данилевского, русская (славянская) и германо-романская цивилизации являют собой два культурно-исторических типа, полярно противоположных по своим стержневым принципам. Поэтому в зоне их контактов идет непрерывная борьба за преобладание, причем наступающей стороной является не славянская, а именно германо-романская сторона. Онемечивание и вытеснение славян из зоны Эльбы началось еще при Карле Великом. Тевтонский и Ливонский ордена продолжили вытеснение славян сначала из Западной Пруссии и Бранденбурга, а затем и Восточной Пруссии и Прибалтики. После разгрома реформации в Чехии и Моравии шел интенсивный процесс онемечивания и этих славянских земель.

Германо-романский культурно-исторический тип, считая себя, как это отражено в концепциях его виднейших мыслителей, “единственной настоящей общечеловеческой цивилизацией”, видел в лице России “не только гигантский лишний, громадный исторический плеоназм, но даже положительное, весьма трудно преодолимое препятствие к развитию и распространению (той самой - Г.П.) настоящей общечеловеческой цивилизации” (3, с.52).

Поистине устрашающие результаты их деятельности казалось бы должны были бы многим открыть глаза. Но происходит ли это на самом деле?

Теперь посмотрим, как оценивает этот видный практический деятель и теоретик американской внешней политики перспективы политического развития после окончания “холодной войны”. Во-первых, он отдает должное тем европейским политикам, которые ценят германскую предприимчивость в интересах расширения Европы на восток. (Г.П.). (11, с.99), но сразу же подчеркивает, что эта предприимчивость должна осуществляться, следуя “в русле первенства США” (там же).

В качестве инструмента расширения Европы на восток выбирается отнюдь не экономическое или культурное сотрудничество, а военный блок НАТО. Методы, используемые этим блоком для достижения своих экспансионистских целей уже были наглядно продемонстрированы в 1999 г. в отношении Югославии.

“Европа Карла Великого,(ограниченная пределами Западной Европы) в силу необходимости имела значение в период “холодной войны”, однако, такая Европа является аномалией. Это так, потому что, будучи определенным типом цивилизации, образовавшаяся объединенная Европа, кроме того представляет собой определенный уклад норму жизни, государственное устройство по типу совместного демократического правления, не обремененного ни этническими, ни территориальными конфликтами. Эта Европа в рамках своих официально установленных границ в настоящее время в значительной степени меньше своего фактического потенциала. ... Республика Чехия, Польша, Венгрия ... несомненно готовы к членству в “Европе” и ее трансатлантическом объединении по проблемам безопасности.

... как только три первых новых членов НАТО присоединятся к Европейскому Союзу, так сразу, как Европейский Союз, так и НАТО будут вынуждены заняться вопросом о членстве республик Балтии, Словении, Румынии, Болгарии, Словакии, и, в конце концов, вероятно, и Украины (Г.П.)”

Таким образом, почти открытым текстом говорится о плане вторжения германо-романской цивилизации, ведомой англо-американским культурно-историческим типом, в сферу преимущественно славянской цивилизации и наиболее жизненных исторических интересов России.

А какая же судьба уготована в этих замыслах собственно России? В представлении Бжезинского сегодня Россия - “черная дыра”, причем долгосрочная задача (Запада - Г.П.) состоит в том, чтобы “не допустить возрождения вновь евразийской империи. (11, с. 108).

При этом особо важное значение придает Запад отрыву Украины от России. Бжезинский прямо отмечает: “Решимости Украины сохранить свою независимость способствовала поддержка извне”. И далее: ... без Украины реставрация империи, будь то на основе СНГ или на базе евразийства, стала бы нежизнеспособным делом” (11, с.137). Особо подчеркивается антиславянская направленность украинской политики Запада. “Настойчивость Украины в отношении лишь ограниченной и главным образом экономической интеграции лишила понятие “Славянский союз” какого-либо практического смысла”. (11, с.138).

Согласно Бжезинскому первоначально ельцинский режим тешил себя надеждами на “зрелое стратегическое партнерство” с Америкой. (11, с. 121) (Опять попытка интегрироваться с Западом!). Очевидно, что эти надежды активно подпитывались им, и это в какой-то мере служило режиму оправданием для сдачи Россией одной стратегической позиции за другой - вроде бы все равно должен быть установлен “глобальный кондоминиум”, новый “священный союз”, в котором все будет общим со своими новоявленными “друзьями”, и, прежде всего, с США. Нужно лишь выдать как можно больше авансов, чтобы завоевать их доверие.

Этот кондоминиум будет глобальным по масштабам. Таким образом Россия будет не только законным правопреемником бывшего Советского Союза, но и де-факто партнером в мировом устройстве, основанном на подлинном равенстве. (11, с. 122)

Новая российская элита, не единая сама по себе, с президентом и министром иностранных дел, неспособными обеспечить твердое геостратегическое лидерство (Г.П.), не могла четко определить и реалистично оценить имеющиеся ограничения, связанные со слабостью России”. (11, с. 125).

“Короче говоря, в первые годы после крушения Советского Союза не существовало ни объективных, ни субъективных предпосылок для эффективного глобального партнерства”. (11, с. 128).

Яснее, кажется, сказать нельзя: после того, как Горбачев и Ельцин авансом сдали все глобальные стратегические позиции нашей страны, - Варшавский пакт, СЭВ и, наконец, сам Советский Союз, утратили всех союзников, - им оказалось, буквально, нечего класть на стол переговоров о влиянии в мире. Приняв затем “шоковую терапию” и Вашингтонский консенсус, деморализовав и разрушив вооруженные силы, загнав Россию в глубочайший экономический кризис, российские “реформаторы” встали с протянутой рукой возле парадных дверей Запада, непрерывно выпрашивая подачки. Теперь-то уж Запад и в первую очередь американцы могли откровенно положить ноги на стол и покрикивать на ельцинский режим, стоящий перед ними в позе лакея по стойке “смирно”. Круг обмана и предательства завершился.

Не менее презрительно говорит Бжезинский о перспективах реальной интеграции СНГ вокруг России: “...акцент на “ближнее зарубежье” стал для России не геополитическим решением, а геополитическим заблуждением.” (11, с. 139).

Итак, России, по существу, предлагается статус европейской полуколонии, поля для расширения Европы, не только экономического, но и военно-политического, на Восток, причем “такой Европы”, которая включена в сферу гегемонии США.

С некоторых пор в американской печати время от времени появляются проекты “покупки” у России Сибири (подобно тому, как в свое время была куплена Аляска).

Сбываются пророческие слова Александра Блока:

“Вы сотни лет глядели на Восток,

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Вот срок настал. Крылами бьет беда, -

И каждый день обиды множит ...” (13)

Итак, если прогноз Данилевского в отношении возможности крупномасштабных социальных взрывов в России оказался несостоятельным, то его оценка отношения западной (германо-романской), а ныне англо-американской цивилизации к России - на удивление проницательной: Россия не часть западной цивилизации и не ее ветвь, таковой она никогда не будет. Для Запада Россия - препятствие к продвижению на восток или поле экспансии (в зависимости от того сильна она или слаба). Западу чужда славянская, в особенности русская цивилизация. Россия, как потенциальный центр объединения славянского мира, как бастион , о который разбиваются волны Запада, стремящегося к поглощению славянского материка, представляется ему особенно опасной.

Могут возразить, что на Западе существуют разные круги и разные тенденции. Все это так. Но разве не факт, что гитлеровская Германия вела наиболее жестокую войну на истребление именно против славян. Вспомним, какое место занимала “очистка” территорий в планах “Ост” и “Барбаросса”. Вспомним, что был уничтожен каждый четвертый житель Белоруссии и свыше 1,5 млн. южных славян (преимущественно сербов). Режим оккупации на славянском востоке не сравним с тем, что было в Западной Европе.

Посмотрим теперь на отношение США и их западных союзников к побежденной во Второй мировой войне Германии. ФРГ была оказана существенная помощь, поставившая ее на ноги, в отношении Европы осуществлялся план Маршалла. Отношение же к своему союзнику - Советскому Союзу - Запад выразил в печально знаменитой Фултонской речи У. Черчилля.

Нет, в отношениях между социалистическим Советским Союзом и капиталистическим Западом присутствовал не только социально-классовый и геополитический элемент. Сильнейшую роль играло и цивилизационное отторжение.

Похоже, однако, что между социально-экономическим строем (формацией) и культурно-историческим типом есть определенная, может быть недостаточно еще изученная, но чрезвычайно сильная и важная связь. Не случайно капитализм возник и развился именно в рамках германо-романской (позднее англо-американской цивилизации), а социализм, как формация, утвердился в пределах русского (славянского) культурно-исторического типа. Даже такая кровавая бойня, как Первая мировая война, даже такое социальное бедствие, как кризис 1929-33 гг., не смогло переломить менталитет, свойственный германо-романскому культурно-историческому типу, и в слабом звене этой зоны, в попытках спастись из-под развалин гибнущей либеральной экономики, массы Германии, в том числе трудовые, обратились не к социализму интернационального типа, укрепившемуся к этому времени на русской почве, а предпочли национал-социализм, густо замешанный на нацизме и кровавых завоеваниях, и, фактически, вполне вписывающийся в капиталистическую формацию.

С другой стороны, социализм, принесенный в Европу с Востока освободительными русскими армиями, достаточно трудно там приживался, и, более того, страны Восточной Европы, в том числе и славянские, делались плацдармом для обратного прыжка капитализма, столь мощного, что он привел не только к отпадению от лагеря социализма Восточной Европы, но и к крушению социалистического строя на его собственной, коренной почве.

Одним из серьезных недостатков марксистской идеологии победившего социализма было полное отторжение цивилизационного подхода, не позволившее разглядеть цивилизационной компоненты в великом противоборстве эпохи “холодной войны”.

Следовательно, и классовый (пролетарский) интернационализм, тесно связанный с формационным подходом, должен был получить соответствующее дополнение в виде традиционно-исторической солидарности в рамках определенного культурно-исторического типа. В результате, из поля зрения послевоенной советской политики почти полностью выпала проблема славянского единства, для осуществления которого в период после победы в Великой Отечественной войне открывались широкие возможности.

Можно согласиться с Данилевским в том, что “общечеловеческой цивилизации не существует, потому что это была бы только невозможная и вовсе нежелательная неполнота”. (3, с. 104). Без сохранения национального или культурно-исторического многообразия развитие человечества вообще невозможно. Недаром в советское время говорилось о культуре национальной по форме и социалистической по содержанию. Тогдашние идеологи после интернационалистической эйфории первых послереволюционных лет нутром чувствовали необходимость сохранения национальных и государственных интересов. Именно эта линия, принятая на вооружение И.В. Сталиным, легла в основу советского патриотизма и внесла неоценимый вклад в великую победу Советской России над нацистской Германией.

При этом Данилевский, исходя из своей концепции необходимого разнообразия внутренней структуры культурно-исторического типа, видел политическую организацию объединенного славянства не в форме унитарной Империи, а как Славянскую федерацию, позволяющую сохранить национальные особенности входящих в нее частей. “...все внутренние и внешние условия соединяются для доставления устойчивости и долговечности именно федеративной формой Славянского мира”, - утверждал он.

По образному выражению Ф.И. Тютчева, Россия должна была стать для славян той гранитной стеной, за которой они смогут укрыться от нарастающего давления германо-романской цивилизации, выдвигавшей в конце Х1Х века лозунг “Славян надо прижать к стенке”. Поэт писал:

“Не выдаст вас стена родная,

Не оттолкнет она своих.

Она расступится пред вами,

И, как живой для вас оплот,

Меж вами встанет и врагами

И к ним поближе подойдет” (14)

Но Россия всегда была обременена не только проблемой славянского единства, но и евразийства. По мере того, как германо-романский культурно-исторический тип все более вытеснял славянский из Европы, русская ветвь славянского типа все более уходила на Восток. Вставала проблема совмещения интеграции многочисленных азиатских народов в единое русское содружество. Ни идея монархии, ни идея пролетарского интернационализма не оказались в состоянии решить вопрос о совместимости Славянского единства с Евразийством.

Сейчас исторический шанс, казалось бы, упущен, и пророчество Данилевского сбывается. Славянство окончательно уходит на Запад, азиатские народы ищут новые пути самоутверждения вне русской цивилизации. А что же Россия? Неужели ей остается “образовать безжизненную массу”?

Избежать такой судьбы, преодолеть внутренний кризис, можно только вновь приняв на себя великую историческую миссию, достойную великого народа.

Сегодня, перед лицом глубокого кризиса Западного мира, перед лицом новых могущественных производительных сил, которые могут, как осчастливить, так и уничтожить человечество, главная потребность России - поиск новых цивилизационных принципов.

Россия, пережившая за исторически краткий промежуток времени столько революций и контрреволюций, включая неоднократную смену социально-экономических формаций, накопила уникальный опыт, позволяющий ей проложить путь в это пространство новых цивилизационных принципов.

На этих путях видится и решение дилеммы: Славянское единство - Евразийство. То, что не было найдено до сих пор, возможно, обнаружится на новом витке исторического развития. Принцип соборности-коллективизма вполне совместим с принципами восточного коллективизма. Восток может подарить миру идею природосохраняющей взамен природоразрушающей цивилизации. Пусть она осуществится в многообразии, отражающем многообразие разных этносов и культурно-исторических типов. Перед угрозой разрушительного кризиса западной цивилизации, славянство, может быть, вновь обратится к России, чтобы, коснувшись ее, снова обрести силу, как Антей, коснувшийся земли. Хватит ли у России силы духа и разума, сможет ли западное славянство вовремя отказаться от сытного стойла рабочего скота Запада и ощутить свое духовное единство, - между собой и с Россией?

Бифуркационный период еще не закончился, история продолжает выбирать ветвь траектории, вверх или вниз. Но выбор это определяют люди. Если они ощущают свое единство, то это - этнос, культурно-исторический тип, самобытная цивилизация. И удачный момент, когда развитие производительных сил востребует именно этот цивилизационный принцип, вновь вытолкнет этнос на восходящую ветвь исторической траектории.

Чтобы суметь оценить и осознать важность сегодняшних событий недостаточно ни формационного, ни цивилизационного подходов в отдельности. Нужен их синтез. И заслуга Данилевского состоит прежде всего в том, что он впервые в явной форме сформулировал основы цивилизационного подхода.

Основой такого синтеза может служить следующая гипотеза. Построим ее в основных марксистских терминах: производительные силы, базис (производственные отношения), надстройка (государство, право, культура и т.п.). С ортодоксальной точки зрения базис определяется развитием производительных сил, но после своего становления на некоторое время замораживает свое развитие и постепенно из условия, благоприятствующего их развитию, превращается в тормоз, в результате чего в конце концов взрывается ими.

Но допустим, что надстройка формируется не только под воздействием базиса, но на нее оказывают сильное влияние традиции, установки, нравы, ценностные ориентации, стиль и ритмы жизни, культура, словом, все то, что называется цивилизацией или культурно-историческим типом. Последний через надстройку оказывает влияние и на базис, причем, оно может быть как благоприятным, так и неблагоприятным. Отсюда естественно вытекает предположение, что для каждой формации есть “свой”, особо благоприятный для ее развития культурно-исторический тип. Каждый тип как бы подхватывает на своем этапе эстафету прогресса, становится питательной средой для новой, “своей” формации, которой его традиции, культура, принципы, менталитет наиболее соответствуют. С уходом формации, которой он соответствовал и благоприятствовал, данный культурно-исторический тип чахнет и исчезает, причем, зачастую, в гигантских катастрофах и катаклизмах. В эти периоды появляются зоны бифуркации, если еще не дозрел, не сформировался, не нашел контакта со “своей” социально-экономической формацией, “тот самый” благоприятный культурно-исторический тип, который подхватывает упавшее в груду развалин знамя поступательного развития. Возможен регресс, временное движение по нисходящей траектории. И человечество развивается по спирали вокруг магистрального пути научно-технического и социального прогресса, по неровной спиралеподобной кривой, имеющей свои спуски и подъемы. Но в целом оно движется так, как в японской пословице “улитка тихо, тихо ползет по склону священной горы Фудзи, вверх, до самых высот”.

Библиография:

Фукуяма Ф. “Конец истории?”. Вопросы философии, 1990, №3, с.134-148.

Huntington S. The Crash of Civilizations, “Foreign Affairs”, N72, Summer 1993.

Ruckert Heinrich. “Lehrbuch der Welt geschichte in organischer Darstelling”.

Соловьев В.С. “Данилевский (Николай Яковлевич, 1822-1885); в кн.: Вл. Соловьев. Сочинения в двух томах. Из-во “Мысль”, М. 1990, т. 2, с. 406-414.

Страхов Н.Н. “Жизнь и труды Н.Я. Данилевского”, в кн. “Россия и Европа” (напечатана в виде предисловия к третьему изданию).

Галактионов А.А. “Органическая теория, как методология социологической концепции Н.Я. Данилевского в книге “Россия и Европа”. Вступительная статья к кн. “Россия и Европа”, Из-во “Глаголъ”, С.-Петербург, 1995.

“Современная западная социология”, М. Политиздат, 1990.

Шпенглер Освальд. “Закат Европы”, т.1. М. “Мысль”, 1998.

Гумилев Л.Н. “Этногенез и биосфера Земли”. Ленинград, Гидрометеоиздат, 1990.

Бжезинский Збигнев. “Великая шахматная доска”, М., “Международные отношения”, 1999.

“Советская Россия”, 25 сент. 1999 г. Интервью газете “Монд”.

Александр Блок. Стихотворения, Л., “Советский писатель”, 1958, с. 588 (“Скифы”).