Журнал «Золотой Лев» № 91-92- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С. Черняховский

 

Подмена смысла

 

Либерализм, коммунизм, протолиберализм

 

Либерализму в России явно не повезло. Сначала, на рубеже XIX–XX веков, слабый и весьма умеренный, он оказался зажат между противоборствующими силами самодержавия и революции, и перемолот ими в политическое ничто. Потом, в конце 20 века, осуществляемая от его имени власть привела страну к такой смуте и экономической катастрофе, которую вряд ли простят будущие поколения. Поэтому, когда говорится о предельной дискредитации в обществе слов “либерализм” и “либералы”, — говорится правда.

Сегодня дискредитированы не только эти слова, но и практически все имена политических течений и мировых идеологий. Первым оказалось дискредитированы имена “социализм” и “коммунизм”, затем “либерализм”, “демократия” и “демократ”. Сегодня мы приближаемся уже к дискредитации имен “консерватизм” и “патриот”. Не говоря уже о “национализме”, который после соединения его с практикой национал-социализма, то есть его исторического воплощения XX века, навсегда будет восприниматься в России как бранное и неприличное слово, несмотря на отчаянные попытки определенной генерации публицистов поднять его на свое знамя на фоне дискредитации остальных идеологий.

И в этом отношении мы сталкиваемся со значительно большей опасностью цивилизационного порядка, характерной для общей энтропийной эрозии постмодернизма: разрушением смыслов и обесцениванием имен как таковых. В результате мы получаем поле, в котором смыслов нет в принципе, а имена — ничего не значат, поскольку каждый в сугубо ситуативных целях может присвоить себе любое из них, не отвечая за соответствие данного имени исходному его смыслу.

Если же смыслов нет как таковых, если имена сведены до кличек и самоназваний, то нет и человека, потому что главное в нем — не столько его биологические признаки, сколько смыслы, которые он принимает и которые для него значимы достаточно, чтобы платить за служение им своей жизнью.

Иногда говорят: не стоит выяснять, был ли осуществляемый в России в 90-е годы курс курсом либерализма, поскольку достаточно, что авторов его называли либералами, и уже потому он должен быть уже проклят. Однако тем самым говорят, что неважно, с какой смысловой сущностью мы имеем дело, не важно истинное ли имя она носила, а важна кличка, которую она себе присвоила. И это — и есть один из моментов смысловой энтропии, один из векторов разрушительного влияния постмодерна и обессмысливания человеческой сущности.

Перевороты, осуществляемые на рубеже 1980–1990-х годов в Восточной Европе, и направленные на свержение социалистических режимов, действительно осуществлялись под знаменами либерализма. Но уже достаточно давно исследователями подмечено, что осуществлявшие их силы не были либеральными, не имели не только представления о ценностях либерализма как такового, но и не обладали демократическим измерением, поскольку и знамена либерализма, и демократические процедуры они лишь использовали для борьбы со своим противником — коммунизмом, одновременно в жертву своей борьбе принося сами ценности либерализма.

Это явление польским политологом Ежи Шацким было достаточно детально проанализировано и получило от него имя протолиберализма.

В чем его сущность? В том, что, по тем или иным причинам не принимая идеологию коммунизма и социалистическое общественное устройство, они весь смысл своей деятельности сводили к разрушению последних. В той степени, в какой лозунги либерализма, идеи демократии, прав человека, свобод и т.п. могли быть использованы для атаки на данные устройства, — они использовались. В той степени, в какой они могли обеспечить благожелательное отношение стран-конкурентов, заинтересованных в ослаблении восточных соседей, — они использовались тем более. Но сами базовые ценности и постулаты либерализма при этом — не понимались, и не реализовывались.

Грубо говоря, вот в чем отличие либерализма и протолиберализма по отношению к тому же коммунизму: либерализм выступает против коммунизма тогда, когда полагает (верно или ошибочно — в данном случае не имеет значения), что коммунизм ущемляет свободу человека, его естественные права и нормы демократии. В ситуации, когда либерализму приходится сталкиваться с той же, но более реальной угрозой, исходящей со стороны консерватизма, авторитаризма, фашизма и т.д. — настоящий либерал всегда предпочитает союз с коммунистами против этой реальной угрозы.

Протолиберализм выступает против коммунизма всегда, поскольку сущность его не в борьбе за свободу, а в борьбе против коммунизма, антикоммунизм — его истинное и сущностное родовое имя. Поэтому ради борьбы с коммунизмом он всегда готов принести в жертву ей ту же свободу и демократию, и если видит на политическом поле консерватора или фашиста, то видит не общего с коммунизмом врага, а союзника, и спешит к нему за поддержкой, забывая обо всех своих свободолюбивых лозунгах.

Во многом это происходит потому, что базовые ценности либерализма и коммунизма — общие. Их, в конечном счете, три: свобода, разум, собственность. Человек рожден свободным, он наделен разумом, чтобы с пользой распорядится своей свободой, но он не сможет ей воспользоваться на деле, если будет лишен собственности.

Дальше шло определенное разделение по названному третьему пункту. Либералы считали, что залог экономической независимости личности — институт частной собственности, которая в идеале должна быть у каждого. Коммунисты указывали, что частная собственность ведет к тому, что большая часть общества ее лишается в пользу меньшей, поэтому частная собственность должна быть уничтожена, как экономическое явление, но не для того, чтобы собственности не было ни у кого, а для того, чтобы не было тех, у кого ее нет. Излишне уточнять, что в данном случае под собственностью имелась в виду собственность на средства производства, а не на зубные щетки, телевизоры, квартиры и т.р.

То есть, по сути, коммунизм — не только двоюродный брат либерализма, но его наиболее радикальное и последовательное воплощение.

В тот момент, когда после второй мировой войны либерализм и коммунизм выступили как победители над цивилизационными конкурентами, борьба вокруг различий между ними составила целую историческую эпоху противостояния СССР и США. Но это была борьба исходно родственных проектов, родственных начал, в которой различия вышли на первый план именно за счет того, что общее сходство принималось как неоспоримое.

Обе идеологии объединяли следующие черты: антропологический оптимизм, то есть исходная вера в совершенство человека и его потенциальную способность к саморазвитию, вера в историю и исторический прогресс, то есть признание того, что человек способен делать выводы из своей прошлой деятельности и идти к лучшему мироустройству, что прогресс есть и совершенство так или иначе достижимо.

При этом предполагалось, что человек в своей самоценности стоит выше государства и общества, а общество — выше государства. Личность человека — это главное, а формы, в которых личности объединяются для своего существования (нации, государственные устройства и т.п.) — вторичны и инструментальны.

Что и отличало их, как два течения прогрессизма, от течений традиционализма: консерватизма и национализма, в которых человек выступал как вторичный, относительно тех или иных высших начал: нации, бога, государства, традиции и т.д.

При этом, конечно, в конкретном прочтении этих общих моментов присутствовала масса отличающих черт, по которым также шел постоянный спор.

При этом либерализм, находясь в состоянии постоянной конкуренции с тем же коммунизмом, исторически видоизменялся и в XX веке воплотился в формах, предельно отличающих его от той протолиберальной практики, которую насаждали в России (как и странах Восточной Европы) сумасшедшие экспериментаторы, называвшие себя “либералами”. Это не так удивительно, поскольку у нас Горбачев числил себя в последователях Ленина, а Жириновский — в либеральных демократах.

Либерализм дал миру три исторические воплощения: классический либерализм, имевший названную аксиологию (свобода, разум, собственность), политическую доктрину демократии, разделения властей, контроля гражданского общества за государством и экономическую доктрину смитовского рынка: минимум государственного вмешательства, свободная конкуренция, невидимая рука и т.п.

Реализация этих подходов в XIX веке привела к череде кризисов, восстаний, революций и т.п. К концу этого столетия либерализм находился под таким морально-концептуальным прессингом марксистского социализма, потеря им морального и научного авторитета была столь очевидна, что пришлось выбирать — либо уходить с исторической арены, либо меняться.

В результате началась переработка (Т. Грин) экономической составляющей данной идеологии. Суть ее заключалась в том, что было признано: рынок не обеспечивает эффективного экономического регулирования, не обеспечивает равных прав работодателя и рабочего, не обеспечивает равных стартовых условий граждан. Государство должно внести свои коррективы, выступив регулятором рыночных отношений, то есть рынок, как таковой, должен быть снят. Государство должно гарантировать права наемного работника перед лицом собственника, государство должно регулировать производство в интересах общества, государство должно обеспечить гражданам равные стартовые условия для будущего экономического и социального соревнования: дать гарантии получения образования, охраны здоровья, права на труд, социальные гарантии в старости.

Наиболее успешной реализацией этого “нового либерализма” был “Новый курс” Ф. Рузвельта, на деле означавший исторический конец старой рыночной экономики и открывший дорогу современным “социальным государствам” Запада. Отдельно отметим, что этот триумф в значительной степени стал возможен благодаря успехам плановой экономики СССР.

Когда СССР провозгласил амбициозный проект “построения материально-технической базы коммунизма к 1980 г.”, “Новый либерализм” попытался ответить проектом “Великого общества” Л. Джонсона. Споры о том, почему последний провалился — идут до сих пор. Но поражение этого проекта привело к активизации “нового консерватизма”, который, в отличие от бьорковского классического варианта, вернулся к рыночной экономической доктрине А. Смита, что в персонализированном виде связано с именем Милтона Фридмана.

То есть, здесь есть очень важный оселок актуального различения: либерализм в 20-м веке отказался от рыночной теории, консерватизм ее перенял, не взяв на вооружение демократической политической доктрины. В последующем один вырос в “неоконсервизм” Р. Рейгана и М. Тэтчер, в котором определилась триада: авторитаризм, рынок, традиционные ценности, а другой в “неолиберализм”, давший другую триаду: демократия, государственное регулирование, моральные ценности (ответственность, совесть, сочувствие и т.п.).

Некую путаницу вносило то, что многие из новых консерваторов, — а к ним относятся и Фридман, и Хайек, и Поппер, — настаивали, что это именно они либералы, поскольку именно они отстаивают старую смитовскую экономическую теорию. Признавать их таковыми – это все равно, что либералами признавать Рейгана и Тэтчер, чего, разумеется, не сделает ни один здравомыслящий человек на том же Западе. Отсюда родилось некое различение либерализма вообще и т.н. “экономического либерализма”, характерного для современного консерватизма.

Проклинаемые ныне в России Чубайс и Гайдар, как и их экономические авантюры, никакого отношения ни к одному из видов либерализма никогда не имели[1].

Они не были классическими либералами: принимая на словах экономическую доктрину Смита, они сразу и прочно отбросили в сторону, во-первых, либеральную аксиологию (свобода, разум, собственность), поскольку строили экономическую концепцию не на том, чтобы дать людям собственность (к чему, например, призывал Явлинский), а к тому, чтобы создать механизмы ее сосредоточения у немногих. Сама идея “создания класса собственников” предполагала, что у некой меньшей части собственность должна появиться за счет ее изъятия у большинства. Во-вторых, они отбросили и либеральную политическую доктрину демократии, поскольку заведомо исходили из того, что не народ, не большинство как источник власти должны направлять курс власти, а некое “просвещенное меньшинство”, соответственно, изначально принимая, что большинство — неразумно и осознать свою выгоду не в состоянии по определению.

Тем более не были и “новыми либералами”, поскольку, как мы видели, данное воплощение либерализма предполагает ограничение рыночных отношений государственным регулированием и создание системы социальных гарантий для общества.

Соответственно, они не были “неолибералами, которыми их по совсем нелепому недоразумению называет оппозиционная публицистика, поскольку не вели речь ни о либеральной демократии, т.е. воле большинства с гарантиями для меньшинства, ни о том же государственном регулировании, ни тем более, об ответственности, совести и сочувствии.

Легче всего сказать, что они были вполне безыдейными авантюристами, которые той или иной красивой терминологией прикрыли ряд экономических авантюр, направленных на откровенное разграбление экономики. Но, все-таки, это не исключает определения их идеологического типажа.

Представляется, что ближе всего данная политическая тенденция была к “новому консерватизму”, не к “неоконсерватизму” с его ориентацией на ценностный традиционализм, а именно к фридмановскому консерватизму — сухому, рационализированному, вполне авторитарному, не апеллирующему к моральным ценностям. Хотя в более точном, не модельном, а ситуативном определении — это классический пример протолиберализма, то есть спекуляции на лозунгах либерализма в целях борьбы с коммунизмом при одновременном отказе от базовых либеральных ценностей.

Еще раз стоит подчеркнуть: бессмысленно судить по самоназваниям о тех или иных политических тенденциях, а тем более — об исторических явлениях по спекулирующим на их символах авантюристах. И не пытаться разобраться в этом – не только означает просто все больше и больше запутываться в противоречиях реальности, но, что не менее опасно, — означает содействовать смысловой энтропии и уничтожению самого института смыслов, как таковых.

Либерализм можно любить или не любить, принимать или не принимать, но надо четко отдавать себе отчет в том, что:

— экономическая и политическая линия 1990-х гг. не имела к нему никакого отношения;

— Гайдар, Чубайс и их соратники никогда не имели никакого отношения к либерализму ни в одном из его обличий, а лишь спекулировали на нем;

— быть либералом сегодня в России значит не звать к рынку, а требовать в экономике введения государственного регулирования и контроля за ценами, а в политике — гарантий политической деятельности оппозиции, предоставления ей эфирного времени, сопоставимого с временем, которое имеет власть, либерализации партийного и выборного законодательства, ограничения вмешательства государства в жизнь гражданского общества, создания независимого суда и ответственного перед парламентом правительства. В социальной сфере необходимо требовать гарантий бесплатного образования и здравоохранения, реализации права на труд в соответствии с интересами личности, повышения оплаты труда до уровня европейских стран, установления размера пенсий на уровне средней заработной платы по стране. В сфере морали — добиваться утверждения норм ответственности граждан и власти перед обществом, признавать совесть непременным атрибутом социального, экономического и политического действия, утверждать сочувствие к страданиям как норму общественной жизни.

Если мы можем назвать, какие партии, силы или политические действия в современной России соответствуют данным критериям, — мы можем сказать, кто в России является либералом. Если таких нет, — значит в России сегодня нет либералов (что не означает невозможности их появления).

Но, во всяком случае, нет абсолютно никакого смысла отдавать это имя и это большое и значимое мировое явление в приватизированное владение кучке самозванцев, обоснованно заслуживших ненависть народа.

 

13.09.06

 

Референдум о доверии России

 

Прежде всего, приднестровский референдум — это не вопрос о самоопределении республики. И не вопрос о ее признании.

Это вопрос о доверии России. О доверии со стороны ее граждан, проживающих в ПМР. О доверии к ней в Абхазии и Южной Осетии. О доверии к ней русскоязычного населения во всех республиках СССР. О доверии к ней и всего остального населения этих республик.

На современной Российской Федерации лежит огромная историческая вина. Вина за бредовую декларацию о государственном суверенитете от июня 1990 г., которую, кстати, навязали тогда вовсе не «либералы и космополиты» — а вполне правоверные «русские патриоты»[2]. За антиконституционное решение неконституционного «Госсовета СССР» о признании «независимости» Прибалтики. Вина за Беловежье. За то, как в 1991–1992 гг. были брошены на произвол судьбы народы страны, только что проголосовавшие за ее сохранение. За практическое безразличие к пророссийским массам, оказавшимся в ряде республик под властью взбесившихся сепаратистов. За зачем-то подаренный в 1992 г. Украине Крым. И за многие подобные деяния, совершенные в 1990-е годы.

Сегодня руководство России пытается продекларировать, что с безумием 1990-х покончено. Что она намерена возвращать себе внешнеполитические полиции и международное уважение. Но нельзя уважать страну, которая сдает конкурентам свою территорию и бросает на произвол судьбы не только отдельных соотечественников, но миллионы, считающих себя ее гражданами и желающих жить в ее составе. Вину надо искупать.

Никакие международные нормы, никакие соглашения, никакие признанные или непризнанные границы не могут рассматриваться как ограничение в ответственности страны, государства и его правительства перед своими признанными или непризнанными гражданами.

Год назад Россия, устами Путина, заявила, что она — не некое «новое свободное государство на территории СССР», а — сохраненный костяк территории Советского Союза. Это — принципиально новая трактовка сути РФ, по сравнению с той, что бытовала в 1990-е годы. Но если это так — данная декларация нуждается в подтверждении и доказательстве в практической политике. И это доказательство включает в себя ответственность перед народами, ввергнутыми в катастрофу черным безумием горбачевщины и Беловежья.

И, в первую очередь, эта ответственность является ответственностью перед теми, кто просит Россию о помощи и признании.

Когда пятнадцать лет назад страна рушилась и сыпалась, — во многом по инициативе тогдашнего российского руководства, — нашлись территории, ставшие островами сопротивления безумной энтропии распада. Они сказали, что не допустят этого распада у себя и с оружием в руках решили защищать свою позицию. Они не слишком многого требовали у России, но главное, чего они хотели признать их своими. Сегодня от России этого просит Приднестровье.

Референдум в Приднестровье — это не просьба о признании, обращенная к мировому сообществу. Последнему — все равно. Оно признает тех и тогда, кто ему нужен и выгоден. И, как показала история с судьбой той же расчлененной Югославии, — при этом мировому сообществу абсолютно не интересны сами по себе все те нормы и законы, от имени которых оно действует. И, по большому счету оно поступает правильно. Право есть ничто — без силы, способной принудить к соблюдению права. И в политике правят не международные законы и «общечеловеческие ценности», а реальные государственные и классовые интересы. И прав тот, кто при недостатке силы у выгодного ему права бросает свою силу на поддержку выгодного ему права, — даже если это право спорно, — но равнодушно отводит глаза, когда попирается бесспорное, но невыгодное ему право.

Европа и мировые державы признают что угодно, если это признание будет им выгодно. И не признает никого, кто ему не нужен.

И именно в этом — истинная общечеловеческая ценность: всегда помогать своим друзьям и не щадить своих врагов. От того, что Россия позволила эту бесспорную общечеловеческую ценность утопить в демагогии о ценностях более чем иллюзорных — отдельный вопрос.

Приднестровье сегодня — оселок будущего отношения к России как со стороны других народов, так и со стороны ее собственных.

Если Россия признает приднестровский референдум, — она сохранит шанс на то, что симпатизирующие ей народы и дальше будут ее уважать и надеяться на нее.

Если не признает — должна быть готова к тому, что эти народы больше не будут возлагать на нее своих надежд. А, значит, и другие народы не захотят быть ее союзниками, — кому нужен союзник, готовый предать в любую минуту? — и не захотят ее «просто» уважать, с ней считаться. Кто же уважает любителей чечевичной похлебки? Никто. Даже те, кто выменивает на нее право первородства, могут дать вторую миску и погладить по голове, — но быстро отдернут руку и поспешат ее вымыть.

Другие страны могут признать приднестровский референдум, если будут руководствоваться здравым смыслом и естественным демократическим правом народа на самоопределение (что сомнительно), — а могут и не признать. Просто потому, что им это не нужно. К тому же, они увидят за этим не скрываемую самими приднестровцами цель воссоединения с Россией, — то есть увидят некоторое ее, России, усиление.

Россия не может не признать референдум (хотя, возможно, в очередной раз этого не сделает). Потому что он и соответствует праву, и выгоден ей, и потому что это — вопрос о будущем уважении ее как суверенного государства.

Строго говоря, оснований не признавать итоги референдума нет вообще никаких. Единственная возможная оговорка — что нельзя признать референдум, проводимый непризнанным государством. Но как иначе оно станет признанным, если считать незаконным любое решение его народа?

По большому счету, было бы лучше, если бы этот референдум организовало само кишиневское правительство. И четко и честно выявило бы, хотят приднестровцы жить в ее составе — или не хотят. Если бы хотели — все вопросы были бы сняты. Если не хотят — опять же, вопрос силы. Может сегодняшняя Молдова принудить силой приднестровцев в ее составе — один вопрос. Но любому понятно, что не может. Тогда о чем разговор?

Почему «вроде бы коммунист» Воронин этого не понимает — вопрос к нему. Пусть посоветуется с Зюгановым — кстати, председателем Совета коммунистических партий-наследниц КПСС, в который полноправным членом входит компартия Молдовы.

Еще лучше было бы, если бы «вроде бы коммунист» Воронин провел подобный референдум во всей Молдавии. Либо по вопросу о воссоединении последней с Россией, либо о вхождении в Союзное Государство Белоруссии и России.

Если кто-то сомневается, что народ Молдавии ответил бы на этот вопрос положительно пусть попробует спросить. Если такой референдум не проводят, — то, наверное, боятся заведомо известного ответа. Но, в любом случае — тогда уж все сомнения исчезнут.

Кстати, с одной стороны, воссоздание Союзного государства — одно из программных положений Союза компартий-наследниц КПСС, где числится правящая в Молдавии партия, с другой стороны — именно на обещаниях дружбы и единства с Россией она вернула себе власть в республике.

Приднестровье — это ведь даже не некая провинция Молдавии. Это основа ее нынешней государственности. После длительного периода иноземной оккупации именно Приднестровье первым получило государственное самоопределение в виде автономии в составе СССР, а уже потом, после Освободительного похода, с 1940 года стала суверенной Молдавской ССР в своих нынешних границах. То есть, мы имеем даже не такое положение вещей, когда провинция отделяется от метрополии, здесь метрополия, утратившая власть над провинцией, хочет обрести свой статус.

Приднестровская Молдавия, в которой сосредоточена основная часть промышленности республики, никогда не выходила из состава СССР. Она никогда не признавала себя и не была частью Республики Молдова.

Приднестровская Молдавия — это та часть Молдавской ССР, которая не выходила и не вышла из состава Советского Союза. Когда ее называют «самопровозглашенной республикой» — это неверно по определению. Она себя не самопровозглашала. Она себя заново не учреждала. Она никуда ни из чего не выходила. Все это сделала т.н. «Республика Молдова»: это она себя самопровозгласила вопреки Конституции Молдавской ССР. Это она учредила некое новое, никогда не существовавшее государственное образование. Это она вышла — вопреки и союзной, и республиканской Конституциям — и из СССР, и из МССР. Если ей не нравится, что основа молдавских территорий за ней не последовала — это ее проблемы.

Если нынешняя РФ признала себя «сохраненным костяком» территории Советского Союза — она самим этим самоопределением взяла на себя ответственность за все остатки СССР, имеющие естественное право пользоваться ее поддержкой и рассчитывать на присутствие в составе этой территории в той или иной форме. И уж как минимум РФ обязана признать тот простой, очевидный и всем понятный факт, что Приднестровская Молдавия не является частью самопровозглашенной Республики Молдова.

В Приднестровской Молдавии живут люди, которые почти поголовно не хотят жить в самопровозглашенной Республике Молдова. И хотят жить либо в СССР, либо — в РФ как его остатке. Либо, в самом крайнем случае, — в своей собственной республике. Ни один нормальный человек не сможет внятно объяснить, почему те, кто хотят жить в Приднестровской Молдавии, имеющей государственный статус почти восемьдесят лет (и не утрачивавшей его в течение этого периода) — такого права не имеют, а вот те, кто хочет жить в «Республике Молдова», провозгласившей свой государственный статус пятнадцать лет назад — такое право имеют?

И принимая решение об отношении к приднестровскому референдуму, Россия должна сказать, среди прочего, что она признает более приоритетным: государственный статус, насчитывающий 80 лет, или претензию на государственный статус провинции, насчитывающий в пять раз меньше. Где тут у нас права «устоявшегося государства», а где права его части на отделение? Ведь Приднестровская Молдавия (бывшая Молдавская АССР) даже не претендует на территорию, воссоединенную с ней в 40-м году, — и благородно признает ее спорное право на независимость.

И, наконец, есть люди, которых Россия почти бросила на произвол судьбы пятнадцать лет назад. Тем не менее, они до сих пор готовы провозглашать: «Да здравствует Россия!». Кем надо быть, чтобы в ответ на это приветствие ответить им: «Мы вас не знаем. Вы из другого государства»?

 

18.09.06

 

Грузия достойна свободы!

 

Основная ошибка, — даже не ошибка, а коренной порок в отношении России к Грузии[3], порождающий все проблемы и напряженности в отношениях двух республик в последние 15 лет, — заключается даже не в непоследовательности российской политики (точнее, в отсутствии политики как таковой). И не в мягкости и слабоволии, которые выражаются в поощрении наиболее деструктивных и маргинальных элементов грузинской политической жизни. И дело не в том, чтобы проявлять к Грузии какое-либо дискриминационное отношение, дело не в том, чтобы не любить ее или не уважать.

Основной «порок», стало быть, в том, что Россия относится к Грузии как к независимому суверенному государству, способному проводить ответственную и цивилизованную политику, как на своей территории, так и на международной арене.

Грузия — интересное, яркое, древнее государство, существующее значительно дольше России[4]. Грузия раньше узнала письменность и раньше приняла христианство. Те, кто твердят, что грузинской нации не существует, что грузины появились только в XX веке, что Грузия не имеет права на контроль своей исторической территории (включая Осетию и Абхазию) — отчасти просто невежды, отчасти — лжецы.

Грузия — одно из древнейших и культурнейших государств мира. По большому счету, таких — в мире не наберется и дюжины. Грузия — дошедший до нас осколок, раритет Древнего Мира. Ее территория в лучшие времена простиралась от Никопсы до Дербента, ее войска останавливали персиян, сельджуков, хорезмийцев, арабов и монголов. Грузия была оплотом античной цивилизации и христианской веры, когда нынешние ведущие страны Европы еще только начинали путь от варварства к цивилизации.

Если бы грузинская армия не встала при Георгии Лашарелле насмерть на пути передовых отрядов монгольского нашествия, Орда обрушилась бы на русские княжества значительно раньше, чем это случилось в действительности. Грузинские солдаты несколько веков дрались в рядах русских войск, грузинские полководцы вели русские войска в двух Отечественных войнах.

Грузины и русские — всегда были эмпатичными и комплиментарными народами, всегда чувствовали взаимное родство, всегда тяготели и симпатизировали друг другу. В состав России Грузия просилась, начиная с конца XVI века.

Просто Грузии не повезло. На ее долю выпала трагическая судьба. Зажатая между османами и персами, между шиитами и суннитами, она не успевала стереть кровь с клинка, отразив нашествие одних хищников, как на нее обрушивались другие. Без промышленности и огнестрельного оружия она вставала на пути турецких мушкетов и персидских пушек, останавливая их экспансию на Кавказе, прикрывая русские поселения на Тереке, срывая персидские планы захвата Астрахани.

Слава России и слава Грузии — идут в истории рядом. В Советском Союзе Грузия была одной из самых интернациональных и самых процветающих республик страны.

С разделом СССР на Грузию обрушилась новая трагедия. Свергающие друг друга диктаторы обрекли экономику на развал, народ — на вымирание и эмиграцию. Почти половина населения, ее наиболее дееспособные и динамичные люди, вынуждены были по политическим и экономическим причинам покинуть республику и уехать в Россию, которую грузины по традиции воспринимали как свою Родину, как исторического защитника. Оказавшись вне СССР и России, Грузия, повседневно унижаемая и разворовываемая то одной, то другой кучкой бандитов, сменявших друг друга, так и не стала самостоятельным и независимым государством. Те ее области, которые сумели противостоять энтропии, самоорганизовались и заявили о намерении войти в состав России. Если бы грузинскому народу дали возможность в демократической и спокойной обстановке высказаться по этому вопросу — он сделал бы то же самое, как и те из грузин, кто и так уехал в Россию.

Сегодня это — не определившаяся и не обретшая государственности территория. Заявлять, что она стала независимой — все равно, что считать независимой Ичкерию дудаевского образца. Говорить, что там установился демократический строй — значит, бредить наяву.

За все время «независимости» в Грузии не прошло ни одних демократических выборов. Причем результаты ряда из них напрямую оспорены европейским судом. В Грузии правят бандитские группы. В Грузии ни разу передача власти не произошла легитимным путем. В Грузии разрушена вся промышленность, оставшаяся ей от СССР. Нищий народ, те, кто не смог уехать в Россию, живут под занесенным кнутом боевиков преступных групп. Народ Грузии живет за счет денежных переводов родственников, работающих в России. Их надсмотрщики — на жаловании США, причем даже не всегда на государственном, а на дотациях тех элитных групп, которым перепродали право грабежа Грузии.

Древняя страна оказалась под пятой шайки пиратов, иногда носящих грузинские фамилии лишь потому, что за взятки поменяли их в условиях хаоса. А поскольку захватившим власть бандитам надо как-то оправдывать получаемые ими долларовые зарплаты, они пытаются это делать путем постоянных провокаций и хулиганств в адрес России. Им за это платят. Даже не потому, что так уж сильно, как пишут иные патриоты, ненавидят Россию, — а потому, что Россия — конкурент, и любая ее проблема — есть осложнение ее конкурентоспособности.

Именно поэтому, ведущие страны мира делают вид, что признают Грузию независимым государством и предлагают России очередной тест, чтобы замерить, стала ли Россия сильнее в сравнении с 1990-ми годами — или нет, может ли справляться с угрозами — или нет, намерена ли вести себя как цивилизованная великая страна — или нет, то есть в ответ на угрозу своим гражданам обрушивать на обидчика всю свою мощь, — или, как аутсайдер мировой политики, ограничиваться лишь протестами и жалобами в ООН.

Для России признавать, будто Грузия является суверенным независимым государством, что там все нормально, что там демократия, значит, во-первых, демонстрировать свою недееспособность западным странам. Более того, выставлять себя в качестве душевнобольного, неспособного отличить демократию от фашизма.

Во-вторых, это значит просто бросать в условиях цивилизационной катастрофы братский и близкий народ, обрекая миллионы людей на вымирание в условиях бандитского произвола. Сегодня ни один гражданин Грузии не может жить спокойно, не может быть гарантирован от того, что не будет брошен в тюрьму: или как организатор заговора, или как русский шпион, или потому, что тот или иной чиновник захочет отобрать его квартиру, или потому, что сексуально озабоченный Саакашвили захочет овладеть его дочерью.

В-третьих, это означает отказываться даже не только от своих прав, но и просто от своих обязанностей на территории СССР.

Дело в том, что процесс так называемого раздела СССР юридически не вполне оформлен[5]. Не говоря о спорности Беловежских соглашений, ситуация такова, что именно Россией они в конституционном порядке не были ратифицированы. Было голосование об их ратификации в Верховном Совете РСФСР, но, поскольку они затрагивали конституционный вопрос, требовалась их ратификация Съездом народных депутатов. Такой ратификации не было. Более того, в марте 1996 г. Государственная Дума своим постановлением отменила постановление Верховного Совета о ратификации Беловежских соглашений. Это означало, что Россия остается в составе СССР, если даже предположить, что все другие республики из него вышли (что юридически тоже спорно), Россия — единственная оставшаяся в Союзе республика, одновременно провозгласившая себя его преемником и принявшая на себя его государственные обязательства. Раз Россия платит долги СССР, значит, она и осуществляет его юрисдикцию на не определившихся в легитимном порядке территориях. В косвенном виде это признано на высшем государственном уровне: в прошлом году уже Президент Путин, официально огласил трактовку государственного статуса России, как «сохраненной территории Советского Союза».

Это само по себе не означает непризнания новых государственных образований на территории СССР. Но это означает, что Россия вправе, обеспечивая обязанности СССР перед входившими в него республиками и народами, осуществлять над ними латентный протекторат. На этом пространстве есть территории, на которых государственные структуры, даже при спорности их выхода из СССР, де-факто не подлежат сомнению: бессмысленно, например, сомневаться в их реальности в Казахстане или Белоруссии.

В тех же случаях, когда государственность не состоялась, не выполняет своих обязанностей перед гражданами, Российская Федерация, как юридически полномочная сохранившаяся часть СССР, имеет право и обязанность на обеспечение юридического порядка и демократических норм на их пространстве. Во всяком случае, у нее такие права ничуть не меньше, чем у США на установление демократии в Ираке или Югославии.

То есть, если в наличии имеется такая территория, Россия имеет право и обязанность осуществить над ней юридический контроль, создать в ней дееспособную администрацию, навести нормальный цивилизованный порядок, стабилизировать ситуацию — и после этого, организовав честные и прозрачные демократические процедуры, во-первых, провести референдум о ее будущем государственном статусе. Желает ли такая территория отныне быть независимым суверенным государством, либо она желает войти в единое союзное государство с Россией, либо просто войти в состав России. Причем необходимо гарантировать участие как жителей данной территории, на ней проживающих, так и выехавших на работу в ту же Россию.

В зависимости от полученного ответа, Россия должна обеспечить созыв Учредительного Собрания данной территории, обеспечить возможность демократической разработки и принятия Конституции, проведения в соответствии с ней честных демократических выборов и формирование конституционных органов власти, в течение оговоренного срока передать им власть от созданной ранее временной администрации.

Причем все это должно происходить в спокойной атмосфере, при стабилизированной экономической ситуации, чтобы получить результат здравого осознанного выбора, а не очередного всплеска эмоций.

Такой неопределившейся территорией сегодня является Грузия, потому что, как уже говорилось:

— в ней не существует законно избранных органов власти;

— ни одни выборы проведенные в ней, не соответствуют современным демократическим нормам;

— все циклы передачи власти в ней происходили путем государственных переворотов;

— она не контролирует полностью свою территорию, а в референдуме и выборах должны принять участие, кроме прочего, и жители Абхазии, и Южной Осетии;

— она не имеет стабильной экономики и на сегодня не может обеспечивать минимальное благосостояние своих граждан.

Не делать этого — значит бросать дружественный народ на произвол судьбы, обрекая его на катастрофу и вымирание.

Все остальное, все разговоры о «независимой и процветающей Грузии» — есть частью информационная война тех, кого устраивает сохранение нынешнего статус-кво, кого устраивает роль Грузии как пристанища политических хулиганов, провоцирующих Россию, частью — результат проплаченного этими же бандитами и хулиганами PR’а, которым они занимаются достаточно активно.

Уже через несколько месяцев после того, как в Грузии установилась диктатура Саакашвили, туда были приглашены для знакомства многие российские и зарубежные журналисты. В духе традиции им устроили празднество, длившееся несколько дней, ознакомили со всеми особенностями национальной кухни и виноделия, вручили соответствующие сувениры. Участники застолья вернулись в Россию, существенно укрепив свое материальное положение, а по многим СМИ, даже контролируемым государством, прокатилась волна благожелательной информации, повествующая об успехах грузинской демократии.

Об этом направлении работы Саакашвили не забывал и позже: в Москву и вновь приезжали его эмиссары с сувенирами соответствующего казначейства, и в самые неприятные моменты для грузинского диктатора, который в последнее время даже завел памятный гитлеровский зачес на лбу, в российских СМИ появлялись хвалебные статьи, рисующие его демократический имидж.

Даже недавно, после известной провокации Саакашвили, бросившего в тюрьмы десятки людей, объявив их организаторами заговора, считающаяся вполне респектабельной и независимой Марианна Максимовская в субботней аналитической программе на Ren-TV разместила в ней странно апологетический репортаж о блеске правления Саакашвили, открывающего одна за другой в Грузии новые школы и полицейские участки. Подобные просаакашвилевские материалы, повествующие о благоденствии грузин, появились уже совсем недавно и в ряде вполне пророссийских и патриотических изданий.

Вообще, здесь складывается ненормальная ситуация: если подобные материалы волнами расходятся время от времени по нашей стране, особенно после очередных антироссийских выходок тбилисского диктатора, то материалы о грузинской оппозиции и популярном в Грузии Игоре Георгадзе, которого не пускают в Тбилиси, можно увидеть значительно реже.

Россия вообще проявляла все это время странную слабость к Саакашвили. Сначала чуть ли не первой признала осуществленный им переворот, отрыв дорогу международному признанию нового режима. Затем позволила свергнуть ориентированного на нее Абашидзе, подарив новому диктатору Аджарию. Затем вяло отмахивалась от настойчивых провокаций в Южной Осетии, проглатывая хамство по отношению к своим миротворцам. Летом этого года Россия не воспрепятствовала прохождению через ее наблюдательные посты в Кодори боевиков, брошенных на подавление мятежа сванов.

Вместо того чтобы, — если она, по странности, готова рассматривать Грузию как суверенное государство, — четко и однозначно реагировать на хамство Саакашвили, достойно великой державе пресекать провокации хулиганов, твердо и однозначно поддержать грузинскую оппозицию и Георгадзе, оказав им достаточную помощь, в первую очередь — информационную, но и другую, и смести кучку бандитов, не первый год насилующих грузинский народ, — Россия то бросает на борьбу с ними экзальтированного Онищенко и, в духе 1985 года устраивает борьбу с грузинскими винами, — то плачется в жилетку международных организаций.

Вообще, в российско-грузинских отношениях присутствуют два мифа. Один заключается в том, что Саакашвили пользуется в Грузии высокой поддержкой. Второй, что если России призовет его к порядку, то она поссорится чуть ли не со всем миром.

Оба являются ложью. Саакашивили действительно, пользовался популярностью в первые месяцы — на фоне осточертевшего Шеварднадзе. Но уже за первые несколько месяцев он и сам осточертел грузинам. Его любовные похождения, его гитлеровский зачес и замашки клоуна, ни чуть не улучшившаяся экономическая ситуация, постоянные военные авантюры и антироссийские провокации (а грузины вовсе не понимают, зачем им ссориться с Россией, считая ее второй родиной) привели к тому, что рейтинг его поддержки упал примерно в восемь раз и сегодня дошел уже до 12%. Российских грузин, приезжающих в Тбилиси уже давно только и спрашивают о том, когда «вернется Игорь» (Георгадзе), тогда как о «Мише» говорят только как о сумасшедшем, благо, соответствующие данные европейских клиник не для кого не секрет.

Второй миф тоже является ложью. Наведя порядок в Грузии, Россия ни с кем не испортит отношений. Грузия интересует западные страны сегодня только, как уже говорилось, в качестве теста для России. Им интересно, стала Россия сильнее, или нет. Наведет порядок — будут уважать больше и разговаривать соответственно. Не наведет порядок — будут уважать меньше. Мир уважает не тех, кто морочит голову ООН своими жалобами. Мир уважает тех, кто сам решает свои проблемы. Первые — есть проблема для мира, которую ему надо решать за счет своих средств. Вторые — его опора, на которых держится его стабильность.

Однако все это имеет смысл, если считать Грузию независимой страной. Она таковой, увы, не является. И если и вести речь о ее независимости, реально такую независимость может дать ей только Россия, взяв ее под свой административный контроль и наведя в ней порядок.

И это означало бы и выполнение своих обязанностей перед близким народом, всегда шедшим рядом с Россией, и перед остальным миром, поскольку означало бы спасение одной из цивилизационных и культурных сокровищниц, одного из великих народов, который попал в катастрофическую ситуацию, стал добычей авантюристов.

 

2.10.06

 

Удар по своим

 

В романе Фейхтвангера «Лисы в винограднике» премьер-министр Людовика XVI говорит Бенджамену Франклину: «Существует много способов вытянуть что-либо из Версаля: хитрость, обман, немая угроза, нажим, непрерывные и упорные нижайшие просьбы, веселая дерзость. Но один способ — грозное, добродетельное мычание — решительно никуда не годится».

И именно этот способ, судя по всему, оказался единственным, освоенным нынешним руководством России во внешней политике. В частности — в отношениях с нахальным руководством Грузии. Если все последние годы Кремль грозно и добродетельно мычал в ответ на выходки тбилисского режима, то в последние дни он, по первому впечатлению, вместо того, чтобы от этого мычания отказаться, лишь добавил в него нотки истеричности и биться посуды.

В ответ на «веселое и дерзкое» хамство Саакашвили, российская власть вместо жесткого, быстрого и уничтожающего ответа грозно надула щеки и по-детски промычала: «Ах вы так! Ну мы вас…» — и нечего реального не сделала. Вернее, сделал почти все, чтобы выставить себя в слабом и смешном свете. Сначала она пожаловалась в международные организации (признав их арбитром в данном конфликте), а затем приняла правила тбилисской клоунады и стала отвечать на пакости и хулиганство другой стороны мелким вредительством, бьющим по кому угодно, но только не по власти Саакашвили.

Вместо ударов по последнему, она начала бить по бизнесу обрусевших грузин, которых самих тошнит от грузинского руководства. Перекрывать транспортное сообщение (то есть мешать той части грузин, которая связана своими интересами с Россией, а не Грузией и заинтересована, как раз, в улучшении отношений между ними), выгонять из России тех мигрантов, которые как раз не хотят жить под властью Саакашвили и ищут бытового и экономического убежища в России.

Если еще две недели назад общее среднее отношение грузин к Саакашвили описывалось формулой: «Уберите от нас этого сумасшедшего», — то в последние дни оно в лучшем случае может быть описано словами: «Всех президентов — в одну палату!», — если не сплочением пассивно негативных (по отношению к режиму) масс грузинского общества вокруг диктатора.

Если оставить вымирающим российским «правозащитникам» стенания по поводу «ущемления прав человека», именно с политической точки зрения, с точки зрения обеспечения интересов России (как, на самом деле, и Грузии), все происходящее абсолютно не служит достижению тех реальных целей, которые она должна была бы ставить.

Что нужно России? Либо дружественная Грузия, либо Грузия в составе Союзного государства с Россией.

Как может способствовать решению этих целей все то, чем Россия занимается последнюю неделю? Никак. По двум, достаточно очевидным причинам.

Во-первых, закрытие казино, изгнание грузин с рынков (там, кстати, в большинстве не столько они, сколько азербайджанцы и российские северо-кавказцы), борьба с мигрантами — никак не сказываются на правящей в Грузии группировке. Не Саакашвили держит эти казино. Не Окруашвили посылает своих боевиков торговать на рынках Москвы. Не Мерабишвили отправляет нищих грузин зарабатывать деньги для его полиции в Россию.

Все они получают деньги совсем из другого источника. И столько, что им хватает. Имущие грузины без проблем будут летать в Россию через Стамбул и переводить деньги через третьи страны. Значит, пострадают как раз неимущие, те, кто и страдал от Шеварднадзе, и страдает от Саакашвили.

Казино, конечно, объективно есть вред, есть разложение людей и как любой игровой бизнес испытывают особую тягу к криминалу. Но забрать их из-под влияния грузинских криминальных групп (лидеры которых в большинстве имеют российское гражданство), — значит просто облегчить жизнь другим криминальным группам. Если власть испытывает удовлетворение от защиты российского криминала от криминала грузинского — то при чем здесь борьба с Саакашвили?

Кстати, и экзотическая идея оставить на всю Россию четыре игровые зоны к данному сюжету не имеет отношения. У кого есть деньги — доберутся и туда, у кого их меньше — будут играть на подпольных рулетках, у кого их нет — в казино не ходят. А мелкие игровые заведения особо широко распространились именно благодаря тому, что несколько лет назад регистрацию их передали в спорткомитет, выведя из-под ведения местной власти. И как раз она, как, например, в Москве, в последнее время пыталась очистить от них город.

К тому же, атака на московские казино оказалась нацелена не на борьбу с тбилисской диктатурой, а на Зураба Церетели (которому принадлежали некоторые из закрытых заведений) и Иосифа Орджоникидзе, курирующего в Москве игровой бизнес. Они, конечно, грузины. Но уж никак не относящиеся к саакашвилевскому окружению.

Рынки в стране и в Москве — конечно криминализованы. Но, разве кто-то думает, что если разгромить одну этническую группу, то их заполнят «подмосковные старушки»? В лучшем случае теперь продукцию у них будут скупать местные бандиты. Кстати, значительно более «отмороженные», чем их южные коллеги. Вопрос декриминализации рынков и устранения на них системы ценового сговора решается совсем иными методами, не лежащими в «этнической плоскости». Надо не гоняться за грузинами, а развивать систему сбытовой кооперации.

Да, в России масса и легальных, и нелегальных мигрантов, в частности — из Грузии. Которые, кстати, работают на экономику России. Изгнать их — мечта российских аналогов Саакашвили, маргинальных «околопублицистов» и откровенных нацистов, вовсе не стремящихся занять их место на рынке труда. Но, допустим, эти мигранты будут выдворены. Они что, вернувшись в Грузию, предъявят счет за это выдворение грузинской власти и бросятся на проспект Руставели с криком «Долой СаакашвилиЕсли бы они были на это способны, они бы давно это сделали, а не уезжали в Россию.

Если сейчас, так или иначе, в России они видят заступника и спасителя, то после изгнания они будут видеть в ней гонителя и лишь сплачиваться вокруг тбилисского режима, уже на себя примеривающего роль заступника.

Все названные проблемы есть, все они требуют решения, все они важны — но никакого отношения к реальной борьбе утвердившимся в Грузии бандитским режимом не имеют.

И заявленные меры на деле стали лишь поводом для одних: под шумок переделить тот или иной бизнес; — для других осуществить мечту «борьбы с мигрантами»; — для третьих — просто выслужиться, поскольку в своем безумном служебном рвении им показалось, что Кремль дал отмашку: «бей грузин, спасай Россию!»

При всей неумности заявленных мер надо отметить, что, по данным из «осведомленных источников», такой отмашки Кремль не давал.

Устраивая эти гонения, Россия бьет не по грузинской власти. Она бьет по тем, кто с Саакашвили не ужился, то есть, по потенциальным союзникам России в борьбе с ним.

Это, в конечном счете, все равно, как если бы бежавших в СССР немецких и испанских антифашистов «назло» Гитлеру и Франко департировали обратно в эти страны.

Московские грузины — это те, кто в принципе не приемлет Саакашвили, воспринимающегося ими как проходимец и авантюрист. По большему счету — именно они один из самых надежных союзников России в борьбе с нынешней тбилисской диктатурой.

Идея «экономических санкций» и «экономической блокады» вообще не плодотворна и является лишь подменой реальной борьбы с враждебным режимом. Она может дополнять другие меры, но абсолютно неэффективна сама по себе. Даже если предполагает не клоунски-истеричное, а более реальное наполнение.

США полвека ведет политику блокады Кубы. Но в ответ «несознательное» кубинское население вместо того, чтобы свергнуть Фиделя, смотрит на него с обожанием: «Наш Команданте! Как на него Америка давит, а он не сдается! Родина или смерть!»

Кремль хочет сделать из Саакашвили Фиделя Кастро?

К тому же, всерьез блокировать Грузию Россия не может — просто по географическим причинам.

Экономические санкции имеют смысл тогда, когда от некой страны надо добиться неких уступок. Но не смены всего внешнеполитического курса. Экономические санкции — это, вообще, частью один из рыночных мифов, частью отговорка неполноценных элит, реальную борьбу подменяющую ее имитацией.

Экономическими санкциями можно добиться чего-то от стран, с относительно развитой экономикой, которой они наносят ущерб. Экономики Грузии не существует. Поэтому ущемить ее такими санкциями реально нельзя. Грузия при Шеварднадзе уже жила без газа, света и теплой воды. И уже привыкла. Нищего нельзя напугать конфискацией имущества.

Экономическими санкциями можно сломить того, чьи экономические интересы они затрагивают. Санкции Грузии экономических интересов саакашвилевских бандитов не затрагивают — у них другие источники доходов.

Иные экзотические публицисты советуют оставить от Грузии «одну Кахетию». Что блестяще характеризует их знакомство с географией и историей.

Во-первых, Кахетинское царство было всегда наиболее тесно связано с Россией и первым попросилось в его состав — еще в конце XVI века.

Во-вторых, почему именно Кахетию? А почему не Картлию, не Имеретию, не Менгрелию, не Гурию? С Абхазией в этой логике все ясно.

В-третьих, в этом случае, где будет Картлия? Отойдет к России? И что, относительно более южная Картлия будет у России, а относительно более северная Кахетия будет их разделять? Если Грузией останется только Кахетия, значит: Картлия отходит к Ирану, а Имеретия, Гурия и Менгрелия — к Турции.

Яркая идея, достойная «истинного патриота»: с криком «слава России!» отдать три четверти Закавказья шиитскому Ирану и суннитской Турции (к тому же, входящей в НАТО).

Кто-то скажет, что слово «грузин» в советское время воспринималось как «богач». Но кто-то скажет, что оно воспринималось как «культурный и великодушный человек». Просто разные люди вырастали в разной культурной среде: в одной в грузинах видели интеллигентных людей, врачей, художников, ученых, воинов. Другая — видела в образе «грузина» — директора комиссионного магазина. Третья — торговца на рынке. Четвертая, мыслившая в рамках формулы "у них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает", — «богача». И тогда грузины были разные, и сегодня они тем более разные. Как и русские. Кто из них в какой среде воспитался, каким уровнем культуры обладает — такой образ грузина перед собой и видит.

Когда представители российской власти с угрозой говорят: «Мы досрочно выведем (имеется ввиду — назло Саакашвили) свои базы из Грузии», — они что, пытаются испугать тбилисскую диктатуру? Она именно этого и хочет.

Когда представители российской власти говорят: «Мы урегулируем отношения с Грузией, когда ее руководство прекратит проводить провокационную и антироссийскую политику» — они что имеют в виду? Что, Саакашвили перестанет проводить такую политику?

Во-первых, с чего бы это? Напряженные отношения с Россией — это смысл политики нынешнего руководства Грузии. А Россия в ответ наращивает давление на противников этого руководства, но не затрагивает интересов самого этого руководства.

Во-вторых, как это изменение политики будет проявляться? Что, Саакашвили заверит Кремль в своей любви? Уже заверял. Если в ответ на очередные заверения Кремль им поверит — он его и опять обманет.

Россия не нуждается в изменении политики нынешнего грузинского руководства. Она нуждается в устранении этого руководства.

Поэтому ее нужно добиваться не уступок Саакашвили, а его устранения, и уж, конечно, не помогать ему сплачивать вокруг себя грузин «героическим противостоянием с северным хищником».

Правящая в Грузии группа — это достаточно жесткие, хищные и целеустремленные бандиты.

Они не отдадут власть ни в результате нынешних российских санкций, которые ничем реально им не угрожают, ни даже в результате более серьезных санкций, даже если те им действительно будут угрожать. Это не люди, подобные Горбачеву, Шеварднадзе или Кучме, которые при первой серьезной опасности предпочли капитулировать.

Эти люди сами власть не отдадут.

Поэтому она у них должна быть отобрана. Отобрана соединенными усилиями России и здоровых сил грузинского общества, которым до сих пор Россия толком не помогала, а теперь — начинает мешать своим истеричным мычанием.

Отобрана быстро. Одним ударом.

Так, чтобы никакие международные покровители этой группы не успели устроить уже международную истерику по поводу «вмешательства во внутренние дела».

Если Россия растянет это взятие власти на длительный срок — она с такой истерикой столкнется.

Если Россия сделает это быстро и решительно — это будет поддержано и грузинским народом, который вздохнет с облегчением, и мировым сообществом, которое признает право России на такие действия на том основании, что она сумеет их осуществить.

От России требуется не «грозное мычание». Не нелепая подмена борьбы с тбилисскими фашистами борьбой с грузинами. Не безрезультатные «экономические санкции». Не удар по пророссийским грузинам, объективно являющимся ее опорой в борьбе за освобождение Грузии.

От нее, и в ее интересах, и в интересах грузинского народа, требуется воля, энергия, действие.

Один удар. Мощный, эффективный, стремительный.

Удар не против Грузии. Не против грузин. Удар во имя Грузии, во имя русско-грузинской дружбы, во имя грузинского народа.

 

9.10.06

 

АПН



[1] Упоминаемые в статье персонажи не принадлежат ни к одному из теоретически возможных идеологических направлений. Попытка найти в деятельности государственных преступников идеологическую составляющую бессмысленно (здесь и далее прим. ред. ЗЛ).

[2] Декларацию о государственном суверенитете РСФСР инициировали государственные изменники, заговорщики во главе с Ельциным. Русские патриоты в 1990 году никаким влиянием в политике не обладали.

[3] Если оставить в стороне юридический критинизм современных чиновников, то отношении России к Грузии есть отношение целого к своей неотъемлемой части.

[4] Грузия - понятие не политическое, а географическое, такое же, как Белоруссия, Украина или Киргизия, неотъемлемая часть русской государственной территории. Существовавшие в прошлом не территории Грузии государства были уничтожены внешними завоеваниями и внутренними распрями. Когда Россия пришла на Кавказ, грузинской государственности не было и в помине.

[5] Раздел СССР - провокационный антирусский миф. СССР - не государство, а искусственное название, применявшееся в отношении Российского государства, которое с середины 80-х годов находится в состоянии политического кризиса и мятежного сепаратизма.


Реклама:
-