Журнал «Золотой Лев» № 95-96 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Д.А. Витушкин

 

Правоконсервативная идеология в современной России[1]

 

Современная Россия подобна витязю на распутье. В XXI веке перед нашей страной вновь стоит вопрос выбора пути развития. Будет ли это развитие только «догоняющим» или необходимо выработать свою концепцию политического бытия государства? Какие положительные стороны имперского и советского периодов русской истории целесообразно учесть и сегодня? Нужна ли новой России государственная идеология? Как адаптировать действующий демократический режим к особенностям национальной политической культуры? Какую роль в становлении российской государственности должна сыграть Русская православная церковь?

Поиском ответа на эти и многие другие вопросы все последние годы занимаются ведущие российские политические деятели. Своё отношение к концепциям развития России выражают и представители отечественной политической науки. Помимо критического восприятия осуществляющихся стратегий развития, политологи предлагают также альтернативные модели развития государства.

Если принять за аксиому необходимость государственного регулирования информационно-идеологического поля, закономерно возникает вопрос: какой из трёх основных идеологических дискурсов (система «социализм/радикализм – либерализм – консерватизм») должен быть востребован в нашей стране? Идя «от противного», становится очевидным, что левый спектр идеологий дискредитировал себя к концу существования Советского Союза, тем более, что теоретически возможный по сей день приход левых к власти в России вполне может означать их радикализацию и в конечном итоге – «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» и возрождение тоталитаризма, в чём незаинтересованы ни россияне, ни мировая общественность. Либерализм столь же утратил всякую популярность среди российских граждан после реформ 1990-х гг., показавших, что несмотря на все благие намерения, преобразования, которые не учитывают историческую специфику развития России, обречены в нашей стране на провал.

Таким образом, «третий путь» консерватизма оказывается наиболее приемлемым на данном этапе развития страны, поскольку он является «золотой серединой», соединяя в своей доктрине умеренно-рыночную экономику (уважение к институту частной собственности, свободное предпринимательство и многое другое – подробнее принципы консерватизма будут изложены ниже) и патриотизм, нравственность, уважение к национальным традициям, культуре, истории.

Характерно, что во всём мире консервативная риторика является востребованной: на настоящий момент (2006 год) во многих странах мира у власти находятся местные варианты правых консерваторов (США, ФРГ, Австрия, Франция, до недавнего времени – Италия), что позволяет некоторым исследователям делать выводы о «новой волне» консерватизма.

Поэтому тем более странным и несправедливым является тот факт, что в существующей многопартийной системе России нет полноценной правоконсервативной партии. Несмотря на различные фрагменты правоконсервативной идеологии в программных положениях «Единой России», ЛДПР, СПС, «Народной партии», «Родины» – практически всех ключевых политических партий Российской Федерации (а если упомянуть о своеобразном «левом консерватизме» КПРФ и «Родины», многократно отмечаемом исследователями, то список сколько-нибудь значимых в России партий окажется полным) – ни одну из них нельзя в полной мере отнести к правоконсервативным.

Между тем многие проблемы современной России тождественны тем, с которыми на разных исторических этапах сталкивались другие государства и которые осуществлением неоконсервативной политики оказались способными решить консервативные правительства («рейганомика» и тэтчеризм 1970 – 80-х гг. в США и Великобритании).

Если рассматривать исследования консервативной идеологии в исторической ретроспективе, то становится ясным, что в течение ХХ века изучение этого направления политической мысли обладает целым рядом временных «пробелов». И если в советской России «выпадение» консерватизма из поля зрения философов было неизбежно ввиду абсолютного доминирования исключительно марксизма во всех социальных науках, то на Западе правый консерватизм к 1950-м гг. порой несправедливо относили к числу философско-политических направлений, идейно сопутствующих нацизму. Можно сказать, что это был как раз тот случай, когда «вместе с водой выплеснули и ребёнка», поскольку, несмотря на то, что ряд положений консервативных философов – Э. Юнгера, Ю. Эволы, К. Шмитта и других – действительно использовался идеологами Третьего Рейха, очевидно, что национал-социалистская идеология крайне далека от традиций правого консерватизма, а во многих своих положениях и вовсе прямо противоположна ему.

 

Понятие «идеология» в политической науке

 

Обращаясь к рассмотрению правоконсервативной идеологии, необходимо вначале определить само понятие «идеология»: его значение в разных интерпретациях в политической науке и в самом политическом процессе, а также уровни и функции идеологии.

Вплоть до конца XVIII века понятия «идеология» сформулировано не было. Но это не значит, что не было самой идеологии – ведь в ней как в централизующей и государствообразующей системе мировоззрения нуждались все известные общества. Сейчас некоторые исследователи пришли к выводу, что до этапа европейской секуляризации (эпохи Просвещения) роль государственной идеологии на протяжении многих веков с успехом выполняла религия [Волков 1998: 254].

Известный исследователь идеологического процесса – немецкий философ XIX века Карл Манхейм (Маннгейм) – относит зарождение понятия «идеология» к работам английского мыслителя Френсиса Бэкона (учение об «идолах разума»), а также обнаруживает ряд высказываний об идеологическом «искажённом сознании» в работах Н. Макиавелли и Ю. Юма [см. Манхейм 1994].

Среди учёных, занимавшихся историей идей непосредственно до возникновения соответствующего термина «идеология», называют также целый ряд французских просветителей XVIII века: Кондельяка, Дидро, Гольбаха, Гельвеция, Ламетри.

Впервые термин «идеология» был введён в обращение французским философом эпохи позднего Просвещения Антуаном Дестютом де Трасси в его работе «Этюд о способности мыслить» (1796). Позже де Трасси концептуализировал учение об идеологии в своём фундаментальном четырёхтомном труде «Элементы идеологии» (1801 – 1815), где определил её как «новую эмпирическую науку об идеях, о том, как они возникают, и о законах человеческого мышления» [Волков 1998: 255]. Де Трасси подчёркивал, что идеология, как учение об идеях, позволяет «установить твёрдые основы для политики и связанных с ней областей» [Ольшанский 2002: 161].

Де Трасси считал, что идеология: 1) анализирует причины и законы формирования идей; 2) служит теоретической основой для политической, нравственной, педагогической наук; 3) учит правильному мышлению политических деятелей.

Отсюда основные функции идеологии по де Трасси: 1) быть теоретическим фундаментом политической и экономической жизни; 2) быть руководством для политической деятельности руководителей государства [Волков 1998: 255].

Одним из самых известных учёных-философов, занимающихся проблематикой идеологии в середине XIX века, стал Карл Маркс. Он «видел в ней прежде всего форму иллюзорного сознания, вызванную противоречиями общественного бытия, и в первую очередь производственных отношений» [Соловьёв 2003: 334]. «По К. Марксу, идеология включает широкий спектр духовных образований (религию, идеалистическую философию и т.д.) и служит средством подчинения трудящихся господствующим классам, которые монополизируют функцию идеологического производства» [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 92]. Отсюда в марксизме, как в классовом учении, понятие «идеология» по сей день «используется в трёх смыслах: 1) ложного, извращённого сознания; 2) вида теоретического сознания; 3) всей совокупности сознания определённого класса» [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 92].

Собственно, эти марксистские определения идеологии были взяты за основу в Советском Союзе, правда, претерпевая с годами некоторые изменения и уточнения. Отметим, что никакой стратификации идеологий в советское время, помимо примитивного разделения «Мы – они», произведено не было. Все немарксистские направления политической мысли относились к разряду «буржуазных», правда, под различными наименованиями. Так, авторы «Краткого словаря иностранных слов» (1950) выделили два вида идеологии: прогрессивную и реакционную (по принципу «способствует идеология развитию общества или нет» [Лёхин, Петров (ред.) 1950: 125 – 126]). В «Философском словаре» (1968) эти виды называются также ложной и научной идеологиями, а вся она в целом определена как «часть надстройки» [Розенталь, Юдин (ред.) 1968: 126]. В более позднем издании «Философского словаря» (1987) эти же виды обозначены уже как буржуазная и пролетарская идеологии, а также произведена простейшая классификация понятия (естественно, с марксистских позиций): «Для всесторонней оценки каждой конкретной идеологии необходимо учитывать её социально-классовую принадлежность (буржуазная, мелкобуржуазная, империалистическая либо демократическая, социалистическая и т.д.), характер отражения ею действительности (иллюзорная или научная идеология) и выполняемые ею социальные функции, её роль в общественной жизни (прогрессивная и революционная либо консервативная и реакционная идеология)» [Фролов (ред.) 1987: 157].

Феномен политической идеологии исследовался в течение ХХ века и на Западе – данной проблематикой с самых разных ракурсов занимались в разное время В. Парето, Д. Истон, А. Конноли, П. Рикерт, Р. Михельс, У. Матц, Ю. Хабермас, Г. Лассуэлл и многие другие представители политической науки.

Д.В. Ольшанский определяет идеологию как «систему взглядов и идей, в которых осознаются, оцениваются и выражаются отношения (взгляды, интересы, цели, намерения, настроения и т.д.) людей (групп, организаций, партий и др. субъектов политики) к той или иной действительности и друг к другу, социальные и политические проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной и политической деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественно-политических отношений» [Ольшанский 2002: 160]. Ю.Г. Волков в статье, обосновывающей потребность современного российского государства в национальной идеологии, акцентирует внимание на её функциях: «Идеология – это определённая система философских, научных, художественных, нравственных, правовых, политических, экономических, социологических знаний и ценностей о мире и роли человека в нём, которая организует, регулирует, интегрирует и направляет деятельность индивидов во всех сферах жизни общества» [Волков 1998: 254].

Современный российский учёный А.И. Соловьёв определяет уже конкретно политическую идеологию, синтезировав различные подходы к этому понятию: «Это определённая доктрина, оправдывающая притязания той или иной группы лиц на власть (или её использование), добивающейся в соответствии с этими целями подчинения общественного мнения собственным идеям» [Соловьёв 2003: 335]. Соловьёв подчёркивает, что одна из важнейших функций идеологии – стабилизация вертикальных связей в обществе (взаимоотношений между элитами и «низами»). В ряде изданий можно встретить также определение политической идеологии как «специфической формы политического сознания, системы взглядов на власть, государственное устройство и способы их регулирования» [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 92].

Рационально оценивая идеологический инструментарий, выделяют функции идеологии: 1) ориентационную (сюда же можно отнести и психологический феномен социализации); 2) мобилизационную (по Волкову это две функции – программно-целевая и футурологическая) – ориентирующую общество на достижение конкретных целей; 3) интегративную (интегрирующую) – объединяющую; 4) амортизационную (что-то вроде «опиума для народа», гасящего потенциальную социальную напряжённость); 5) защитную – выражения и защиты интересов определённой социальной группы (обычно эта последняя функция касается идеологии оппозиционных политических партий и организаций, но никак не государственной идеологии) [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 92 – 93].

Ю.Г. Волков, помимо вышеперечисленных, выделяет также 7) познавательную (можно назвать её когнитивной); 8) оценочную (А.И. Соловьёв называет это «внедрением в общественное сознание собственных критериев оценки прошлого, настоящего и будущего» [Соловьёв 2003: 336]) и 9) социально-организующую функции идеологии [Волков 1998: 261 – 262]. А.И. Соловьёв также обращает внимание на обратную пропорциональную зависимость между степенью интегрированности во власть социальной группы и элементами утопии в её идеологии [Соловьёв 2003: 337]. Поэтому целесообразно подчеркнуть эту зависимость (официальная идеология прагматична, идеология оппозиции утопична по определению – для завоевания симпатий населения).

Традиционно выделяют три уровня политической идеологии: 1) теоретико-концептуальный; 2) программно-политический и 3) актуализированный. Теоретико-концептуальный уровень – это основа основ каждой идеологии. Он определяет все ключевые моменты идеологии класса, партии, группы, государства. Его часто можно выразить в форме ёмкого лозунга (например, «Свобода – равенство – братство» как девиз радикалов французской революции 1789 года или «Православие – самодержавие – народность» как формула консервативного политического режима Николая I в России во второй четверти XIX века). В отличие от него программно-политический уровень идеологии представляет собой уже не просто картину мира и систему ценностей, но является зафиксированной программой партии или другой политической организации. Актуализированный уровень по своей сути близок к феномену социализации – он определяет меру освоения гражданами конкретных идеологических установок, показывает, насколько востребованными являются политические «правила игры» в реальной жизни [Соловьёв 2003: 337 – 338].

 

Основы консервативной идеологии

 

Различные варианты дифференциации консерватизма будут рассмотрены в следующем разделе. Здесь же даются обобщённые основные положения консерватизма, характерные для любого из «подтипов» этой идеологии.

Каждый исследователь консерватизма сталкивался с тем, что под самим этим понятием можно понимать разные явления: 1) консервативную философию; 2) консервативную идеологию («консерватизм в узком смысле»); 3) консервативное мировоззрение («консерватизм в широком смысле»); 4) консервативную гносеологию [Осипов 2004: 106 – 107]. Несмотря на то, что, безусловно, именно соответствующая философия послужила основой для оформления консервативного направления политической мысли, мы в данной работе рассмотрим исключительно идеологическую составляющую этого дискурса. Тем более, что, например, на взгляд А.В. Смирнова, консерватизм можно трактовать двояко: как «альтернативу радикализму» и как «противопоставление новаторству, стремлению к прогрессу» [Смирнов 2004: 218], а мы концентрируем своё внимание именно на первой составляющей этой дихотомии, без анализа второго – «вульгарного» – определения.

«Наиболее широкое определение политическому консерватизму дал С. Хантингтон, определив его как систему идей, служащую сохранению существующего порядка, независимо от того, где и когда он имеет место, и направленную против его разрушения» [Попова 2004: 202]. Хотя такой консерватизм один из его российских исследователей – М. Ремизов – называет «консерватизмом пресмыкающихся»: «Консерватизм, который признал бы действительным всё существующее, событийным всё происходящее, легитимным всё шевелящее губами был бы поистине консерватизмом пресмыкающихся» [Ремизов 2002: 29]. Поэтому раз и навсегда любому представителю политической науки, включая даже самых отъявленных либералов, следует понять: консерватизм и конформизм – не синонимы. В российской истории самым ярким примером этого тезиса остаётся деятельность славянофилов в 1860-е гг., бывших именно консервативной оппозицией умеренно-либеральному правительству Александра II.

Вначале уточним такой момент: в 1990-е гг. в России (и не только в ней) «правыми» стало принято называть исключительно либералов. Тем самым даже само словосочетание «правый консерватизм» на первый взгляд звучит как нонсенс – ведь нередко именно консервативная политическая мысль выступает с наиболее последовательной критикой недочётов крайне либеральной политики и в теории, и на практике. В Российской Федерации общество привыкло к «монополии» СПС на право называть себя «правым», однако попробуем разобраться, имеют ли они это право.

Как известно, впервые терминология «правые – левые» появилась в период Французской революции 1789 – 1794 гг., когда якобинцы – противники короля – сидели в Генеральных штатах слева от него, а поддерживающие его конституционалисты – справа. По сей день критериями, позволяющими отнести ту или иную политическую партию или деятеля к правому или левому спектру политики, являются: 1) отношение к равенству; 2) отношение к общественным изменениям; 3) отношение к методам политических действий [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 130]. М.А. Василик и М.С. Вершинин характеризуют «правых в политике» как «противников равенства, резких общественных перемен, защитников привилегированных групп и иерархической организации общества» [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 131]. Иными словами подлинно правые всегда выступают против равенства a la «всё взять и поделить», но за равноправие; против революции, но за эволюцию и, естественно, всегда выступают в поддержку национальной элиты против плебейской охлократии, к коей, к сожалению, нередко «сползают» режимы ряда постсоветских государств.

Здесь, правда, может возникнуть дилемма – возможно ли правому политику выступать в защиту элиты своего государства, если она антинародна по своей сути? Достаточно явственно эта дилемма проявилась в 2005 году в высказываниях Д.О. Рогозина, заявившего о своей оппозиционности правящему режиму после вступления в силу «Закона о монетизации льгот», хотя ранее он, напротив, характеризовал себя и свою партию как «президентский спецназ» [Елисеев 2004]. (На это же указывает сотрудница Центра «Панорама» Е. Филиппова: «Рогозин, конечно, стремится изобразить, что, мол, мы за Путина против «Единой России». Но попадавшиеся лично мне люди, которые голосовали за «Родину», – ой, не за Путина они голосовали» [Новый консерватизм 2004]). Тем не менее, это решение характеризует политика с лучшей стороны, поскольку объективно должно быть воспринято не как конъюнктурно-популистский «шаг влево», а именно как последовательное отстаивание своей позиции.

Таким образом, можно сделать вывод, что в течение 1990-х гг. «правыми» действительно были политики, ассоциируемые ныне с СПС – именно они являлись в тот исторический период развития страны защитниками либеральной политической элиты РФ, более того, в определённой степени многие из них ею же и являлись, занимая ключевые посты в государстве на протяжении длительного времени (Б. Немцов – первый вице-премьер, И. Хакамада – министр, Е. Гайдар – и.о. премьер-министра, С. Кириенко – премьер-министр, А. Чубайс – глава крупнейшей государственной компании РАО ЕЭС и др.)[2].

Однако в большинстве европейских стран «правыми» называют консерваторов, монархистов, националистов – так уж повелось исторически. Очевидно, что СПС и им сочувствующие не являются ни вторыми, ни третьими – а являются ли они консерваторами? В одной из своих предыдущих работ автор этих строк доказал, что они, скорее, моральные преемники российских большевиков (а некоторые из них – и их фактические потомки): «Если кадетов начала ХХ века помимо либеральной идеологии объединяли также идеи патриотизма, служения Отечеству (например, сложно представить, чтобы кадетские лидеры желали России поражения в Первой мировой войне), то о современных либералах этого, к сожалению, не скажешь» [см. Витушкин 2006]. На это же нередко указывают и многие непредвзятые российские правозащитники (например, М.М. Молоствов, писавший о «большевистских доспехах» В.И. Новодворской). Так что СПС как политическую партию возможно назвать консервативной лишь по двум критериям: 1) в том смысле, что её лидеры всегда выступали за сохранение ельцинского режима, стремились «законсервировать» ситуацию 1990-х гг.; 2) в действительном пересечении идеологии Союза с рядом монетаристских положений неоконсерватизма и либертаризма – в первую очередь, в экономике. Тем не менее, к традициям русского консерватизма – как исторического, так и современного – СПС не только не близок, но часто прямо противоположен им по своей сути.

Интересен и другой, гораздо более важный, вопрос: настоящий консерватизм в современной России – это скорее оппозиция или наоборот – лояльность действующей власти? Выше были кратко обрисованы «правые неконсерваторы» (СПС) и «неправые консерваторы» («Родина»), но «золотой середины» между ними на сегодняшний день не видно (поскольку у «партии власти» за всё время её существования так и не появилась действительно отчётливая идеология)… А по мнению Сергея Земляного, «сейчас в России подлинным консерватором является тот, кто мыслит её настоящее по модели Смуты» [Земляной 2001].

Итак, каковы же основные положения консервативной идеологии? М.А. Василик и М.С. Вершинин выделяют 10 «заповедей» политического консерватизма – это:

1) вера в универсальность морального порядка и, напротив, в ограниченность человеческого разума;

2) стремление к постепенности и осмотрительности в политических преобразованиях (следование пословице «семь раз отмерь, один раз отрежь»);

3) следование обычаям и традициям;

4) приоритет стратегии над тактикой в принятии решений (для практикующих политиков);

5) убеждённость в неравенстве (классов, сословий, групп, элит и отдельных индивидов);

6) антиутопизм (негативное отношение к либеральным и леворадикальным проектам социально-политического переустройства);

7) уважение к институту частной собственности – праву наследования и т.д.;

8) догмат о несовершенстве человеческой природы, а как следствие – убеждённость в том, что несовершенный человек неспособен создать совершенное общество;

9) приоритет общества над индивидом;

10) приоритет того, что есть перед тем, что может быть (т.е. практики перед теорией, реальности перед утопией и т.д.) [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 112 – 113].

А.И. Соловьёв, говоря о классическом консерватизме, обращает внимание на то, что изначально консерватизм возник как реакция на Французскую революцию 1789 – 1794 гг., противопоставляя свою систему ценностей оформившемуся в результате Просвещения и громко заявившему о себе к концу XVIII века радикализму [Соловьёв 2003: 343]. Поэтому перед тем, как интегрировать в свою систему ценностей ряд положений либерализма (на это консерваторы пошли лишь в ХХ веке, заимствовав у либералов такие идеи, как принцип частной собственности в его современном виде, принцип невмешательства государства в дела гражданского общества и т.д.), консерватизм почти по-ленински «перед тем, как объединиться, решительно размежевался» с левыми идеологиями. То есть a priori консерватизм являлся одной из первых «отрицательных идеологий». Кстати, это говорит о том, что сейчас идеи консерватизма актуальны в т.ч. и поэтому – ведь в современной политике «доминируют особые, так называемые отрицательные идеологии: антифашизм, антикоммунизм, антиколониализм, антиглобализм и др.» [Ольшанский 2002: 163].

Так что перед формированием позитивной идеологии у отцов-основателей консерватизма явно уже был сформирован список «идей-врагов» – тех антиценностей, «против кого дружили» консервативные мыслители и политики в разных странах. Такими антиценностями для консерваторов стали: «индивидуализм, равенство, атеизм, моральный релятивизм, культ рассудка» [Соловьёв 2003: 343] (И.Д. Осипов даёт ещё более полный список антиценностей консерватизма: «абстрактный разум, универсализм, механицизм, индивидуализм, нигилизм, моральный релятивизм и цинизм, социальное и имущественное равенство, культ личных прав и свобод, атеизм, революционаризм, буржуазность» [Осипов 2004: 109]). Именно им были противопоставлены: 1) приоритет преемственности перед инновациями; 2) признание незыблемости естественным образом сложившегося порядка вещей; 3) иерархичности человеческого общества; 4) моральных принципов, лежащих в основе семьи, религии и собственности [Соловьёв 2003: 343].

Один из ведущих исследователей консервативной мысли англичанин К. Рассел выделяет шесть принципов «английского консерватизма»:

1) веру в трансцендентность законов, управляющих обществом;

2) усугубление социального разнообразия как антитеза «уравниловке»;

3) необходимость сохранения классовой структуры общества;

4) бесспорное уважение к частной собственности;

5) приоритет Традиции над утопией;

6) убеждённость в необходимости только продуманных реформ [Russel 1978: 3 – 9].

В противопоставление Рассел вывел также пять общих принципов радикализма – это:

1) мелиоризм – вера в неограниченный перманентный прогресс;

2) сциентизм и материализм;

) политическое уравнительство и тотальная демократия;

4) экономическое уравнительство и скептицизм по отношению к частной собственности;

5) отрицание государства как Божественного установления [Russel 1978: 3 – 9].

В то же время американский политолог Х.Д. Рэнк исследует консерватизм уже не как «отрицательную идеологию» – по его мнению, как раз консерватизм отличает от его вечного оппонента – либерализма – то, что либералы «атакуют зло», в то время как консерваторы «охраняют добро», то есть в большей мере настроены не на поиск врага, а на позитив и стремление сохранить существующий порядок вещей [Rank 1984: 10 – 12]. Российский политолог А.А. Френкин акцентирует внимание на взаимодополняемость консерватизма и либерализма в ФРГ: «Консерватизм противопоставляет себя либерализму. Но в то же время в консерватизме содержится определённый либеральный элемент. «Разгадка» этого реального противоречия в том, что обе концепции конкурируют, они не только выявляют слабости соперника, но и взаимодополняют одна другую» [Френкин 1990: 70].

Практически все исследователи консервативной политической мысли сходятся во мнении, что для русского консерватизма вкупе со всеми вышеперечисленными характеристиками свойственна также крайняя степень этатизма: фактически везде понятие «общество» трактуется российскими консерваторами тождественно понятию «государство». Это касается и принципа иерархии (подразумевается в первую очередь патриархальная иерархия в государстве), и принципа приоритета общего над частным (читай: государственного над частным), и принципа значимости нации («нация» тоже нередко упоминается во французском значении термина – как синоним «гражданства», то есть опять же как понятие, близкое к понятию «государство»).

В наиболее чистом виде классический консерватизм на русской почве в XIX веке был представлен на высочайшем уровне – один из первых Манифестов Николая I от 13 июля 1826 г. гласил: «Не от дерзновенных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления» [Некипелов и др. 2004: 264]. Ну чем не консервативная идеология?

При этом отметим, что в течение XIX века русские консервативные мыслители всё более и более отходили от консерваторов европейских: если один из мыслителей ещё екатерининской поры князь М.М. Щербатов во многом мыслил параллельно своему современнику Э. Бёрку, то русские национал-консерваторы конца XIX – начала ХХ веков (П.Е. Ковалевский, М.О. Меньшиков и другие) во многом строили свои публицистические труды уже на противопоставлении России Западу.

То есть, если западный консерватизм по мере своего развития всё больше отходил от антагонизма по отношению к радикализму, а с либеральным стилем мышления к 1970-м гг. и вовсе слился (неоконсерватизм), то русский консерватизм ещё до 1917 г., напротив, становился всё более и более самобытным, неуклонно отдаляясь от либерального стиля мышления и сохраняя изначальное противостояние. Во многом это характеризует консерватизм в России как наиболее «чистый» и наименее соглашательский – ведь именно консервативный стиль мышления как реакцию на либерализм неизменно отмечают все исследователи консерватизма в веке XIX:

 

«Консерватизм и либерально-буржуазная мысль – это не готовые системы, а способы мышления, непрестанно подвергающиеся изменениям. Консерватизм хотел не только мыслить иначе, чем его либеральные противники, он хотел, чтобы само мышление было иным, и именно этот импульс был дополнительным фактором, приведшим к возникновению новой формы мышления» [Манхейм 1994: 614 – 616].

 

Эта же чистота консервативной идеологии сохранялась в трудах русских консервативных мыслителей в эмиграции, причём самых разных направлений (И.А. Ильина, Н.С. Трубецкого и др.).

Подробно останавливается на антагонизме консерватизма и либерализма в самих их основах и один из самых ярких правоконсервативных политических деятелей и публицистов современной России – А.Н. Савельев (см. Табл. 1.1). В своей статье «Образ врага: от биологии к политологии» Савельев переосмысляет теорию Манхейма применительно к реалиям сегодняшней России. Консерватизм Савельева – это последовательный антилиберализм, то есть это идеология, близкая к изначальному консерватизму Бёрка, боровшегося на идейном поле с радикализмом и его последствиями в Европе.

 

Таблица 1

Сравнительная характеристика либерального и консервативного стилей мышления

 

Таблица составлена по: Савельев А.Н. Образ врага: от биологии к политологии. – Авдеев В.Б., Савельев А.Н. (ред.) Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2. М.: Белые альвы, 2003. С. 320 – 321.

 

Итак, выделив основные черты консервативной идеологии, мы можем резюмировать и ряд общих определений консерватизма, сформулированных различными исследователями. Например, С.В. Лебедев ёмко определяет консерватизм как «систему основополагающих ценностей конкретного общества в конкретный период истории» [Лебедев 2004: 33]. И.В. Лукоянов считает, что «Консерватизм – это политическая доктрина, ставящая во главу угла защиту основ существующего политического и социального строя» [Лукоянов 2003: 4]. Один из фундаментальнейших германоязычных словарей «Гердер лексикон» характеризует консерватизм как «принципиальную позицию, рассматривающую государство как органически возникшее единство» и стремящуюся опереться на «стабилизирующие силы общественно-политической жизни и её органическое развитие», а также враждебную «революционным устремлениям» [Herder Lexicon Politik 1988: 119, 175, 176, 180].

И.Д. Осипов пишет, что «консерватизм делает упор на соблюдение ценностей патриотизма, государства, норм морали, дисциплины и порядка, семьи, религии, коллективизма, – это мировоззрение, направленное против радикального прогресса и ломки устоев общества» [Осипов 2004: 110 – 111]. А.Н. Кольев подчёркивает, что

 

«Консервативная традиция имеет свой политический миф, но не погружается в утопизм, подобный марксистскому или либеральному, – консерватизм всегда более прагматичен и исходит из ситуации, к которой старается применить высшие цели политики и человеческого существования» и обращает особое внимание на то, что «русская консервативная традиция в современных условиях может соединиться с политической практикой – прежний разрыв, когда консервативная государственность существовала в отрыве от консервативной политической теории, может быть преодолён» [Кольев 2005: 672 – 673].

 

Типология консервативного направления политической мысли

 

В течение ХХ века различные учёные не раз поднимали вопрос о том, какое место занимает консерватизм среди других политических доктрин. Одним из первых исследователей идеологий, использовавших сам термин «консерватизм», стал американский политолог Л.Л. Терстоун, ещё в середине 1930-х гг. предложивший оформить полный спектр политико-философских доктрин и соответствующих им партий и других политических объединений в единую шкалу (см. рис. 1.1).

 

Рисунок 1

Двойная шкала факторов Л.Л. Терстоуна

 

 

Схема составлена по: Коцюбинский Д.А. Консерватизм в контексте политической истории Нового времени (к проблеме использования понятия). – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета, 2004. С. 74.

 

Как мы видим, консерватизм выступает на этой двойной шкале одним из четырёх критериев, по которым политологам предлагается оценивать различные политические организации и их идеологию. У Терстоуна консерватизм, естественно, вновь выступает антагонистом радикализма и является скорее философской «вещью в себе», отвлечённой идеей в силу чистоты своего образа.

По сей день графическое отображение всего спектра политических позиций является наиболее наглядным способом показать всю многопартийную систему государства и распределения взаимоотношений политических партий друг к другу, основываемое на их идеологиях, а также оценить перспективы развития идеологии этих партий и их потенциал на ближайших выборах.

В 2003 году группой специалистов Санкт-Петербургского государственного университета по результатам научного исследования политического пространства России накануне выборов в Госдуму РФ (7 декабря 2003) был разработан П-ТЕСТ, который разместило на своём интернет-сайте информационное агентство «Росбалт» (http://www.rosbalt.ru). Пройдя П-ТЕСТ, пользователь Интернета мог увидеть место своего взгляда на пути решения ключевых вопросов политики в рамках политического пространства России и сам решить, за какую партию голосовать, исходя из близости её программы к собственным убеждениям.

Авторы исследования руководствовались анализом официальных программ всех ключевых партий, участвующих в предвыборной гонке, и моделью американского политолога Д. Нолана, ранее составившего эту модель для характеристики системы политических партий в США. Партии были классифицированы, исходя из их отношения к человеку (100% на графике – это абсолютная свобода, экономическая и политическая в зависимости от шкалы).

С политическим пространством России можно ознакомиться по следующей диаграмме (см. рис 1.2), где номер точки на плоскости обозначает аналогичный номер соответствующей партии в тогдашнем избирательном бюллетене (1 – Концептуальная партия «Единение», 2 – СПС, 3 – Российская партия пенсионеров и Партия Социальной справедливости, 4 – «Яблоко», 5 – «За Русь Святую!», 6 – партия «Русь», 7 – «Новый курс – Автомобильная Россия», 8 – НРПР, 9 – Зелёные, 10 – Аграрная партия России, 11 – «Истинные патриоты России», 12 – Народная партия РФ, 13 – Демократическая партия России, 14 – «Великая Россия – Евразийский союз», 15 – СЛОН, 16 – «Родина», 17 – Партия Мира и Единства, 18 – ЛДПР, 19.1 – РПЖ, 19.2 – ПВР , 20 – «Единая Россия», 21 – Российская Конституционно-Демократическая партия, 22 – партия Развития предпринимательства, 23 – КПРФ).

 

Рисунок 2

«Политическое поле» России

(Политические партии РФ на выборах в ГД РФ - 2003 по программам)

Рисунок с официального интернет-сайта ИА «Росбалт»: http://www.rosbalt.ru

 

Политическое поле по использованной научной концепции делится на пять частей: 1) правоконсервативная позиция; 2) леволиберальная позиция; 3) либертарианская позиция; 4) авторианская позиция; 5) модераторная или центристская позиция. На диаграмме отчётливо видно, что правоконсервативная позиция занимает среднее положение между либертарианцами из СПС и авторитаристами из целого ряда сравнительно небольших партий (РПЖ, ЛДПР и т.д.).

Сразу бросается в глаза, что 1) для четырёх политических партий в «поле» просто не нашлось места – это объясняется тем, что у них на тот момент вообще не было программы (Партия Социальной справедливости, «Новый курс – Автомобильная Россия», СЛОН, Партия Мира и Единства); 2) подавляющее большинство партий заняли откровенно конформистскую позицию, сделав свои программы «центристскими» – то есть явно не желая противоречить центристской по определению власти «крайней» позицией и одновременно угождая избирателю, которому «центризм» ещё не успел надоесть; 3) наблюдается определённый уклон в авторитаризм (видимо, сказываются рецидивы советского периода русской истории) и в левый либерализм (последствия 1990-х гг.). И – самое главное! – ни одна из политических партий не является правоконсервативной в чистом виде. В том числе партии, называющие себя «правыми» (СПС), и партии, использующие в своих программах элементы идеологии правого консерватизма (ЛДПР, «Народная партия»). Даже из центристов единственной подошедшей в своей программе к рубежу правого консерватизма политической партией стала малозначимая, маловлиятельная и, естественно, в конечном итоге провалившаяся на выборах в Госдуму православная партия «За Русь Святую!».

Каждый исследователь идеологии консерватизма сталкивается с тем, что консерватизм многолик, и любое его определение будет условным и неполным. Поэтому целесообразно типологизировать консервативное направление политической мысли на ряд различных «подвидов». Одним из первых отечественных политологов, выделивших в качестве такого «подвида» правый консерватизм, стал А.А. Френкин (помимо правого, он описал также либеральный и умеренный консерватизм [Френкин 1990: 47]). Примерно также дифференцирует консерватизм О.В. Попова: «В любой стране мы найдём проявления умеренного, охранительного и ультраконсерватизма» [Попова 2004: 203] (в градации Поповой, видимо, правый консерватизм по Френкину как раз «ультра-», что, к сожалению, говорит об очередной терминологической путанице в отечественной политической науке).

К. Виденкопф выделяет два типа консерватизма: ценностный (можно назвать его культурным консерватизмом) и структурный (институциональный, ориентированный на стабильность общественных структур, от которой зависит благо общества) [Виденкопф 1989: 97]. Правда, М.А. Василик и М.С. Вершинин относят эту градацию прежде всего к русскому консерватизму [Василик, Вершинин (ред.) 2001: 113 – 114]. По их мнению, сторонники ценностного консерватизма считают, что обществу необходимо сохранять и преумножать основополагающие ценности (Бог, Родина, община, этничность, общее прошлое, общая судьба и т.д.), а сторонники консерватизма структурного отдают приоритет конкретным структурам (и, прежде всего, государству).

По мнению И.Д. Осипова, в русском консерватизме «можно выделить следующие течения: неославянофильство (С.Ф. Шарапов, И.С. Аксаков, Д.Н. Шипов), почвенничество (Ф.М. Достоевский, Н.Н. Страхов, А.А. Григорьев), монархизм, или охранительное течение (М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, К.Н. Леонтьев, В.П. Мещерский)» [Осипов 2004: 114], а также «русский национализм, представленный М.О. Меньшиковым, В.М. Пуришкевичем, П.Е. Ковалевским» [Осипов 2004: 114]. Хотя автор этих строк позволит себе заметить, что русский национализм в том виде, в котором он существовал в начале ХХ века (от относительно умеренных В.В. Шульгина и Н.Н. Маркова до русских фашистов в эмиграции – Р. Хорвата, Н. Гондатти, К. Родзаевского, Г. Семёнова), ближе скорее к реакции, чем к консерватизму[3].

Отделить реакционеров от консерваторов ещё в 1940 г. предложил Ч. Берд, отметивший, что реакционеры – это «те, кто предпочитает прошлое настоящему», а консерваторы – «те, кто высказывает преданность вещам как они есть» [Коцюбинский 2004: 74], то есть консерваторы – это те, кто всегда за сохранение status quo. Таким образом, например, евразийцы по Берду – скорее реакционеры, чем консерваторы, поскольку они явно не «высказывают преданность вещам как они есть». «Новые правые» (появившиеся, правда, позже 1940 г.) – видимо, тоже. Тем более, если учитывать всю разнородность «новых правых», которых порой характеризуют как «разнородную группу интеллектуалов: от либертарианских философов до защитников реакционных ценностей» [Beetham, Boyle 1995: 95] (оговоримся, что в контексте исследования нас интересуют скорее «защитники реакционных ценностей»). А в современной России, если применить бердовскую классификацию, консерваторы – это только «Единая Россия» (собственно, некоторые представители руководства этой партии в своих работах пишут примерно то же: «Политическим коррелятом французской «партии власти» сегодня является партия «Единая Россия». Идеологически эта партия является выразительницей социально ориентированного консерватизма (личность, собственность, государство); политически она позиционирует себя как центристскую силу российской партийной системы» [Попов С.А. 2003: 155]). На правый консерватизм «Единой России» указывают и некоторые сторонние исследователи – например, гендиректор ВЦИОМ Валерий Фёдоров: «Доминантная партия «Единая Россия» по идеологии станет правоконсервативной и консолидирует в своих рядах, скажем так, не столько патерналистов, сколько классическую правоконсервативную идеологию образца Маргарет Тэтчер» [см. Итоги 2004] (подробнее об идеологии «Единой России» см. ниже). 

Понять типологию консерватизма в социально-экономическом аспекте может помочь следующая схема (см. рис. 3).

Рисунок 3

Место консерватизма в спектре политических идеологий и доктрин

 

 

Схема составлена по: Дугин А. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством. М., 1999.

 

Согласно этой схеме, в современном обществе консерватизм – основной  легитимный политический оппонент идей Просвещения. Консерваторы здесь приравниваются к националистам, то есть к сторонникам «Европы наций» и апологетов сильных национальных государств (в этом аспекте в российской политической традиции консерваторы нередко называют себя «государственниками»). Они занимают на графике место между сторонниками социалистических идей и либералами, при этом левые консерваторы примыкают к «абсолютному центру евразийства» («новые правые», «евразийцы»), а правые консерваторы обозначены как «либерал-консерваторы». Экономически чистый консерватизм и на данной схеме занимает срединную позицию.

 

Консерватизм в идеологии политических партий и движений современной России

 

В период начального становления молодой российской многопартийности многие новые политические партии и движения стали позиционировать себя как консервативные (в различных вариантах и в различном понимании этого слова). Однако в тот исторический период «консерваторами» себя называли преимущественно те, кто оппонировал Б.Н. Ельцину и его реформам. Таким образом, российский консерватизм тех лет в основном был представлен левыми политиками и партиями: С. Бабуриным («Российский общенародный союз» – РОС), А. Стерлиговым («Русский Национальный Собор» – РНС), Г. Зюгановым (тоже являющимся одним из руководителей РНС), А. Прохановым («Фронт национального спасения» – ФНС) и многими другими[4].

Желание этих политических деятелей объявить себя консерваторами явно было продиктовано стремлением лишний раз подчеркнуть свой оппозиционный настрой по отношению к тогдашним «реформаторам» в целом и Ельцину в частности, показать своё от них принципиальное отличие. Консерватизм этих политиков был «советским» консерватизмом, рефлексией по отношению к уже исчезнувшему Советскому государству[5], тем более, что в 1960-х – 1970-х гг. и даже позже в ЦК КПСС и прочих советских правительственных структурах было достаточно много людей с похожими взглядами – например, Николай Митрохин говорит даже о «русской партии» в КПСС: «Русские националисты все годы перестройки (и особенно на раннем этапе) имели хорошие позиции в партийно-государственном аппарате» [Митрохин 2003: 564].

То есть закономерно, что когда к власти пришли «прогрессисты»-реформаторы[6], оппозиция стала опираться на национал-патриотические лозунги, нередко оперируя термином «консерватизм»: например, лидер КПРФ Г. Зюганов в своих трудах начала 1990-х гг. всё дальше отходил от классического марксизма (даже в его «советской» интерпретации) и неуклонно подчёркивал преемственность истории России на разных этапах, видя общий смысл в формулах «Москва – Третий Рим», «Православие – самодержавие – народность» и в борьбе «за народное счастье» в ходе революции 1917 года, оговариваясь, что именно эта общая идея сохранила «народную душу» вопреки потугам идеологов «перманентной революции» [Зюганов 1993: 182 – 184].

Надо сказать, что вариации на тему «левого консерватизма» продолжали оставаться характерными и для более позднего Г. Зюганова [Зюганов 1994: 165 – 166], что отразилось также и на программных документах КПРФ, в которых, например, утверждалось, что «в своей сущности «русская идея» есть идея глубоко социалистическая» [III Съезд Коммунистической партии Российской Федерации 1995: 103].

Популярность консервативных идей в народе, помноженная на неудачи в проводимых реформах, заставила власть предержащих всерьёз задуматься об оформлении национальной идеи с учётом настроений в обществе (принятая в 1993-м году Конституция РФ явно не отвечала чаяниям населения в полной мере, являясь скорее компромиссом власти с небольшими группами интеллигенции в крупных городах и региональными элитами).

«Пробным шаром» консервативного действия со стороны действующей власти стала попытка создания новой политической партии. Ей стала «Партия российского единства и согласия» – ПРЕС (второе название которой было – «Консервативная партия России»), которую возглавил С. Шахрай. Пройдя на выборах в декабре 1993 года в Государственную Думу и образовав там собственную фракцию, ПРЕС попытался выстроить идеологию нового российского консерватизма.

В октябре 1994 года С. Шахрай и В. Никонов обнародовали «Консервативный манифест», в котором сформулировали основные положения российского консерватизма с учётом реалий 1990-х гг. В «Манифесте» пересказывались основные постулаты классического консерватизма, разброс цитат классиков консерватизма при этом варьировался от У. Черчилля до К.Н. Леонтьева. Правда, экономическая часть программы мало отличалась от проводимого правительством ультралиберального курса. Авторы видели свой экономический идеал в таком обществе, в котором «перемены, обеспечивающие экономический рост, происходят… сами по себе, без участия власти». Они признавали, что «до такого идеала нам ещё далеко», не уточняя каким образом этот «идеал» соотносится с российским традициями. Вопрос соотнесения всех перечисляемых «постулатов консерватизма» именно с российскими традициями был ахиллесовой пятой «Манифеста». Несмотря на заявленное стремление учитывать «российскую специфику», после прочтения документа оставалось совершенно непонятно, в чём же она состоит [Никонов 1999: 11 – 15].

Еще более отчётливо это отразилось в принятой в сентября 1995 года программе партии, согласно которой ПРЕС объявлялась «общероссийской консервативной партией – партией российской провинции, деятельность которой базируется на консервативных ценностях российских народов» [Коргунюк, Заславский 1996: 71].

Утрата ПРЕСом в дальнейшем всякой поддержки со стороны населения показала, что «первый блин», как первый опыт создания консервативной партии властью, оказался «комом». Тем не менее, например, С.Ю. Пантелеев пишет, что «среди различных вариантов «партий власти», существующих от выборов до выборов, ПРЕС интересна именно как попытка создать идеологическую (курсив мой – Д.В.) партию». Правда, по мнению исследователя, «эта идеология оказалась голой схемой, не заполненной консервативной «душой», ибо консерватизм не может существовать в отрыве от конкретной национальной традиции» [см. Пантелеев 2004].

Несмотря на неудачу ПРЕСа как партии уже с середины 1990-х годов, сам факт её существования в российской политике сложно переоценить, поскольку ПРЕС стала первой российской партией за всю историю нашей страны, которая официально позиционировала себя как консервативная. Таким образом, был создан своего рода прецедент, легитимировавший само слово «консерватизм», внёсший его в повестку дня. Именно с момента создания ПРЕСа популярность консервативных идей: 1) идеологически «повернулась» слева направо (по крайней мере, были обозначены контуры такого потенциального поворота); 2) стала «хорошим тоном» не только среди народных масс, но и для представителей научной и творческой интеллигенции, информационного сообщества.

Именно кратковременный, но важный успех ПРЕСа на выборах в Госдуму послужил поводом для того, что многие исследователи теперь подчёркивают «генетическую связь» идей К.Н. Леонтьева и Н.Я. Данилевского с современной «концепцией либерально-авторитарного режима переходного типа», который способен «использовать стратегию внезапных непрямых действий в глубоком тылу своих потенциальных и реальных оппонентов с целью принудить их к достижению широких компромиссов» [Слинько 2001: 24]. Именно с тех пор российские политологи обозначили две основные силы на внутриполитическом поле России как «национал-консервативную» и «национал-либеральную» [Межуев 1997: 22 – 29].

Одним из таких политологов является петербургский учёный А.Н. Мусаков. По его мнению, в современной России есть все перспективы для создания двухпартийной системы, и в качестве двух потенциальных ключевых партий (как раз «национал-консервативной» и «национал-либеральной») он называет соответственно «Евразийскую партию России» Александра Дугина и обновлённую «Демократическую партию» Михаила Прусака [Мусаков 2002: 126 – 129]. При этом Мусаков подчёркивает, что обе эти партии – правые: «Обе партии – более правого, нежели левого толка. А «правизна» неслучайно имеет один корень с «правдой» и «оправданностью» в русском языке» [Мусаков 2002: 141].

А.Г. Дугин является ещё одним видным политическим деятелем современной России, активно использующим одну из разновидностей консервативной идеологии, создателем и главным идейным вдохновителем Общероссийского политического общественного движения «Евразия» (с 2002 года – партия «Евразия»)[7]. Взяв на вооружение возникшую ещё в 1920-х гг. идеологию евразийства, Дугин в своих многочисленных трудах сумел создать вполне современное традиционалистское учение и обосновать его актуальность в нынешней России. Вот как он сам характеризует свои взгляды: «Неоконсервативная идеология есть идеология евразийская. Самая непротиворечивая модель реконструкции последовательной преемственности различных эпох русской истории, включая демократический, коммунистический, царистский и т.д., была воссоздана еще в 1920-е годы евразийцами. Мы, неоевразийцы, на рубеже ХХ века подхватили этот подход и применили его к новейшей российской истории. Собственно говоря, неоконсерватизм и неоевразийство – это синонимы. Неоконсерватизм и неоевразийство вполне могут стать политической реальностью» [Неоконсерватизм 2004].

Идеал Дугина – Российская империя, в которой «этно-религиозные общины имеют равный статус и которая руководствуется беспристрастными принципами имперской гармонии и справедливости» [Дугин 1999: 258]. При этом он положительно относится к демократии, правда, не западной – либеральной, – а «органической», которая «рассматривает народ не как механическую совокупность свободных личностей, но как живой организм, который нельзя расчленить на атомы» [Дугин 2006: 4]. Здесь же Дугин тезисно излагает свой взгляд на то, чем необходимо заняться правительству России: «Отказаться от слепого копирования западных образцов. Возродить нравственные, семейные ценности. Остановить пропаганду греха и порока в СМИ, перестроить всю систему образования» [Дугин 2006: 4].

Кстати, интересно, что на этой же странице еженедельника «Аргументы и Факты» консерватору-традиционалисту Дугину оппонирует «либеральный консерватор» Б.Е. Немцов: «Дугин считает, что интересы большинства важнее, чем жизнь одного человека. Это людоедская позиция. <…> Жизнь человека – ничто, говорит Дугин, а жизнь народа – всё. Как будто народ состоит не из людей!» [Немцов 2006: 4]. Хотя тут же Немцов практически по-хантингтоновски высказывается относительно того, что «Россия – преимущественно христианская страна, а христианский мир в большой степени предрасположен к демократии» [Немцов 2006: 4]. Тем не менее, подавляющее большинство российских политологов сходится во мнении, что ни Немцов в частности, ни СПС в целом к консерватизму не имеют никакого отношения, а то, что отечественные ультралибералы 1990-х гг. упорно называют себя «правыми», – казус, курьёз, недоразумение, обусловленное исключительно конъюнктурно-популистскими соображениями [Постсоветский либерализм 2004: 222].

А вот, например, национал-консерватор А.Н. Савельев фактически соглашается с Дугиным:

 

«Консерваторы говорят, что свобода индивидуума – это обман, действительным может быть только органическое единство, а свобода личности – ничто перед свободой и задачами развития нации. Либералы ради свободы одного готовы пожертвовать свободой государства, а значит – свободой и достоинством многих. Консерваторы готовы предоставлять отдельной личности дополнительные возможности только в меру служения общим интересам» [Савельев 2003: 319].

 

Этими словами Савельева подтверждается преемственность с консервативными классиками XIX века, в своих трудах демонстрирующими органицистский подход к государству и обществу, их структуре и предназначению, о консерватизме которых исследователь С.В. Лебедев пишет:

 

«Консерватизм рассматривает общество как сложный организм, в котором каждое сословие и социальный класс играет роль определённого органа» [Лебедев 2004: 33].

 

Наконец, отметим также то, что Дугин создал одно из проявивших себя после 2004-го года молодёжных движений – Евразийский Союз Молодёжи (ЕСМ). Подчеркнём, что по сравнению с гораздо более масштабным кремлёвским проектом последних лет – МДАД «Наши» – ЕСМ выгодно отличается элементарным наличием своей идеологии.

«Наши», созданные Кремлём после так называемой «оранжевой революции» на Украине зимой 2004 – 2005 гг., – это, безусловно, наиболее известное и массовое начинание российских власть предержащих в сфере молодёжной политики. С одной стороны, чисто технической, создание МДАД «Наши» вполне можно считать успехом. С другой – ожидания политологов, что в идеологическом плане это молодёжное движение не будет столь явным «чистым листом», как их предшественники – «Идущие вместе», – едва ли можно считать оправдавшимися.

Казалось бы, что «Нашим» – по определению лояльным власти – сам Бог велел выработать хотя бы подобие консервативной идеологии – как своего собственного взгляда на перспективы развития страны. Нельзя же было ограничиваться одним только «антифашизмом» [Веденеев 2005]! Однако это сделано не было. Во всяком случае, та идеология, которая официально декларируется «Нашими» и зафиксирована в их «Манифесте», таковой не является, поскольку не только переворачивает положение вещей с ног на голову, почему-то называя необходимость реальной борьбы с радикализмом «антифашизмом», но и пропагандирует чисто либеральные ценности «свободы и справедливости» [Россия 2005: 16], «гражданского общества» (в западном понимании слова) [Россия 2005: 15] и даже призывает к осуществлению некой «нашей революции» [Россия 2005: 11]. Лидер движения В. Якеменко в своём интервью радио «Свобода» сформулировал позицию «Наших» так: «Наша идеология – это суверенная демократия: свободный человек в свободной стране».

И если неконструктивную критику в адрес «Наших» со стороны либеральных журналистов (Д. Коцюбинский: «Это попытка сформировать некие штурмовые отряды в некоторых крупных городах, которые могли бы от имени возмущённой общественности разгонять оппозиционные митинги» [Коцюбинский 2005]) или даже спикера Совета Федерации Сергея Миронова (назвавшего «Наших» «идеологическими волками») ещё можно проигнорировать, то не обратить внимание на позицию по этому вопросу настоящих русских консерваторов никак нельзя. Вот, например, что пишет о «Наших» Православное информационное агентство «Русская линия»: «Больше всего поражает… полное отсутствие у «Наших» какой-либо идеологии. Таковая у нового молодёжного «антифашистского движения», похоже, изначально не предполагается. Поэтому с грустью приходится констатировать, что только что народившемуся на свет молодёжному движению «Наши», на деле, уготована роль политической бабочки-однодневки в политтехнологических раскладах Владислава Суркова… Противно естеству для политического движения не иметь идеологии и долгосрочных планов» [«Противоестественные» борцы 2005]. Увы, на примере «Наших» особенно отчётливо виден тот идеологический вакуум, в котором находится сейчас Россия…

Упомянем и ещё об одной весьма значимой политической организации 1990-х, которую можно назвать национально-консервативной, – речь идёт о «Конгрессе русских общин» (КРО). Созданный ещё в 1993-м году Д.О. Рогозиным и впоследствии включивший в свои ряды таких известных политиков своего времени, как С. Глазьев, А.И. Лебедь, Ю. Скоков, КРО основывал свою позицию в российской политике на «Манифесте возрождения России», опубликованном в 1994-м году совместно с Союзом Возрождения России. «Манифест» КРО некоторые исследователи расценивают как попытку дать «русский национальный ответ» на ключевые вопросы национально-государственного строительства современной России, воспроизводя основные постулаты русской консервативно-традиционалистской идеологии [см. Пантелеев 2004]. Кратко один из авторов «Манифеста» КРО – А.Н. Савельев (Кольев) – формулирует его основные задачи так: 1) дефедерализация России, преодоление этносепаратизма путём становления унитарного государства; 2) воссоздание России в её исторических границах; 3) возвращение к Православию как к государствообразующей религии; 4) проведение социальной политики в интересах большинства; 5) «русификация» политики; 6) решение демографических проблем; 7) возрождение нравственности; 8) развитие науки и высоких технологий; 9) наведение порядка в армии; 10) введение «самоцензуры» в СМИ [Кольев 2005: 714 – 715].

Несмотря на то, что КРО фактически самоликвидировался, влившись в созданную впоследствии партию «Родина» (а ещё до этого весьма тесно сотрудничая с «Отечеством» Ю.М. Лужкова), нельзя не учесть тот вклад, который внесли создатели этой организации в идеологический дискурс Российской Федерации хотя бы потому, что элементы программных документов КРО во многом были воспроизведены и в идеологии «Родины» («социальный патриотизм», «справедливость и национальное возрождение» [Спросите «Родину»! 2005: 2]), и в более поздних трудах соратников Рогозина.

Похожую «традиционалистскую» риторику мы можем встретить и в программных документах ещё одной российской политической партии, претендующей на консервативный электорат – Народной партии Российской Федерации (НПРФ). Несмотря на то, что в своих изданиях НПРФ отмежёвывалась от центризма («Мы – народники – не вправе укрываться за невразумительной вывеской «центризма»» [Вместе с народом! 2003: 6]) и от какого-либо позиционирования себя в спектре российских политических партий вообще («Народная партия не справа, не слева и не в центре надуманного «политического спектра» – она со своим народом…» [Вместе с народом! 2003: 6]), её вполне можно считать консервативной (по мнению многих исследователей). Собственно, в анализируемой брошюре НПРФ это ярко подтверждает и то, чьи слова вынесены в качестве эпиграфов для разделов – это М. Фрага (основатель Народной партии Испании), П. Новгородцев, И. Ильин, о. Сергий Булгаков, Н. Данилевский и даже китайский философ Конфуций (!). Просто какая-то «библиотечка традиционалиста»!

 

Феномен партии власти в современной России

 

Многие из вышеупомянутых политических партий и движений (КРО, «Евразия», НПРФ, «Родина») хотя и играют на консервативном поле, но всё же так или иначе являются оппозиционными. Во всяком случае, неправящими. При рассмотрении же истории «партий власти» в РФ (хронологически: «Демократический выбор России» – «Партия российского единства и согласия» – «Наш дом – Россия» – «Единая Россия») сразу можно выявить тенденцию: идеология в деятельности этих партий занимала всё меньшее место. Если ДВР была отчётливо монетаристской партией неоконсервативного толка, ПРЕС была попыткой создания в России партии западного консерватизма, то уже НДР практически отказалась от идеологии как таковой. Тем не менее, отмечает В. Прибыловский – сотрудник Центра «Панорама» – на уже упомянутом круглом столе в Центре «Сова» 11 февраля 2004 г., «Владимир Рыжков (будучи в НДР – Д.В.) себя консерватором называл» [Новый консерватизм 2004]. Отсутствие своей внятной идеологии стало проблемой и для нынешней «партии власти» – «Единой России».

Вообще, сам термин «партия власти» вызывает у некоторых либеральных журналистов недоумение – ведь многие из них считают, что в демократическом обществе такое понятие недопустимо, ибо равносильно обозначению захвата власти: «Те, кто говорят о правящей партии или задаче стать правящей партией, по существу мыслят критериями государственного социализма и большевистской идеологии» [Попов Г. 2000]. К тому же российский вариант «партии власти», по мнению ряда политиков и политологов, грешит «искусственностью» и неспособностью превратиться в постоянный «интерфейс», то есть устройство сопряжения между обществом и государством [Иванченко, Рыжков, Салмин 2001].

Такому взгляду на положение вещей оппонирует исследователь С. Хенкин, утверждающий, что термином «партия власти» целесообразнее называть «широкомасштабную совокупность группирующихся вокруг главы государства институтов, структур и объединений, проводящих официальный курс, а также участвующих в определении целей и стратегии развития России» [см. Хенкин 1996]. Ему вторит С.А. Попов, утверждая, что российская «партия власти» действительно «политически и организационно не оформлена и остаётся своеобразной квазипартией» [Попов С.А. 2003: 72]. Естественно, у партии в таком понимании слова нет и не может быть своей идеологии, поскольку единственная идеология правящей элиты в любой стране – это прагматизм и утилитаризм. Тем не менее сами единороссы своей идеологией называют правый центризм – это подтверждают и официальные периодические издания «Единой России», определяющие её как «правоцентристскую партию Путина» [События и комментарии 2005: 47].

Такое положение вещей явно не устраивает самого В.В. Путина, поскольку тормозит все его усилия по выстраиванию многопартийной системы в России (а её Путин назвал «важной составляющей укрепления и государства, и общества» [Московский комсомолец 2001: 3]), и в своём обращении к лидерам «Единой России» Президент чётко высказался на этот счёт: «Либо вы консерваторы и отстаиваете консервативную платформу, либо либералы: нужна чёткая политическая и идеологическая платформа» [События и комментарии 2005: 50].

 

«Партия власти» отреагировала на эти слова созданием двух «платформ» внутри себя: «праволиберальной» во главе с В.Н. Плигиным и «левосоциальной» во главе с экс-анархистом А.К. Исаевым. Декларированным приоритетом правой платформы в ЕР стало «обеспечение юридической прозрачности и экономической свободы, необходимой для роста производства» [События и комментарии 2005: 54], левой – «социальная роль государства, система распределения материальных благ» [События и комментарии 2005: 59].

 

Автор этих строк позволит себе предположить, что Президент не этого хотел от «партии власти» – отечественные левые в Госдуме явно не способствуют принятию нужных стране же законов, и действующей власти и так стоило больших трудов всеми правдами и неправдами хоть немного сократить количество представителей левого электората в парламенте – а тут возникает левая «платформа» внутри «партии власти»! Правда, за год, истёкший с создания 19-го и 21-го апреля 2005-го года соответственно либерально-консервативной и социал-консервативной (самоназвания) платформ внутри «Единой России», ни та, ни другая активно себя не проявили ни в законодательном плане, ни в сфере дальнейшего партийного строительства. Возможно, отчасти это объясняется тем, что память о возникновении «платформ» внутри КПСС в конце 1980-х гг. ещё жива (как и память о том, чем это закончилось для КПСС в частности и для государства в целом).

Почему же «Единая Россия» до сих пор не позиционирует себя как правоконсервативная партия? Ведь, казалось бы, для этого существуют важные причины: 1) она во многом действительно ей является (с учётом российской специфики, конечно); 2) это было многократно озвучено как предложение В.В. Путина, которого ЕР декларативно поддерживает на протяжении всего своего существования (и всего его президентства); 3) ниша правого консерватизма в России пока свободна. Однако один фактор российской внутриполитической конъюнктуры всё же не вполне вписывается в процесс преобразования «Единой России» в чисто правоконсервативную партию, этот фактор – настроения населения.

 

Рисунок 4

Соотношение политических взглядов в российском обществе

 

 

Диаграмма из: События и комментарии. Апрель 2005. М.: Институт общественного проектирования, 2005. С. 51 – 52. Опрос проведён Институтом общественного проектирования совместно с РОМИР.

 

С точки зрения партии «Единая Россия», соотношение политических взглядов в российском обществе выглядит так (см. рис. 2.1): 36% – либеральные консерваторы, 9% – «сугубые либералы», 45% – социальные консерваторы и 10% – коммунисты. Диаграмма, конечно, во многом субъективная, но нас она интересует постольку, поскольку отражает взгляд партии «Единая Россия». И согласно этой диаграмме, абсолютное большинство населения нашей страны, более 80% россиян – это консервативный электорат (хотя и большей частью – левоконсервативный). Другое дело, что консерватизм населения вряд ли правильно рассматривать в ракурсе политической доктрины консерватизма: консерватизм народа – скорее социальный и мировоззренческий. И с годами он только укрепляется, что отчасти объясняет успех «Единой России» на выборах, руководители которой вовремя заметили, что имеет место «эволюция политических и электоральных настроений россиян в направлении центристских, консервативных ценностей, психологическая усталость от неумелого и авантюрного реформаторства» [Попов С.А. 2003: 129][8].

Это подтверждают и данные различных социологических опросов, – например, проводимых в Санкт-Петербурге Центром эмпирических политических исследований философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Согласно серии опросов ЦЭПИ, только с 2000-го по 2002-й год количество петербуржцев, называющих себя консерваторами, за этот период увеличилось вдвое [Галкин, Красин 2003: 52 – 53]. Своими важнейшими политическими ценностями эти люди назвали: «порядок, законность, патриотизм, нравственность, стабильность, постепенное развитие» [Попова 2004: 215]. Интересно, что данные опросов говорят, что ранее петербуржцы-консерваторы отдавали свои предпочтения СПС и «Яблоку», что, несомненно, указывает именно на то, что их консерватизм – правый.

Тем не менее многие исследования продолжают оценивать российский электорат как «левый», но даже если исходить из данных этого исследования (рис. 2.1), ситуация такова, что «Единая Россия» все годы своего существования скорее является «партией-хватай-всех» (или «партией избирателей», или «универсальной партией» – по выражению Т.В. Шмачковой [Шмачкова 1992: 229 – 230]) – то есть одной из тех партий, которые «отличаются идейной мобильностью, более гибкой и менее формализованной структурой, своеобразным политическим стилем» [Шмачкова 1992: 233], поскольку ей это выгодно. Ещё в 2000-м году «Единство» позиционировало себя как «инструмент представления интересов широких слоёв общества» [Программа Общероссийской политической общественной организации – партии «Единство» 2000]. Фактически это подтвердил лидер партии Б. Грызлов на своём выступлении на заседании Генерального совета «Единой России» 23 апреля 2005 года: «мы не можем делиться на «левых» и «правых» <…> Тем более что сегодня понятия «левые» и «правые» в современном мире, а особенно в России, размываются» [События и комментарии 2005: 65].

И всё же консерватизм «Единой России» – налицо[9]. Им объясняется и перманентная поддержка «единороссами» Президента: «В своей пропрезидентской ориентации «Единство» следовало историческим традициям России (поддержка главы государства консервативными партиями Российской империи)…» [Попов С.А. 2003: 128]. Хотя в идеологии партии явно консервативным элементом является разве что «сопротивление бессмысленным экспериментам, любому радикализму и революционности» и заявление о приоритете «решения реальных проблем» над «строительством светлого будущего» (консервативный антиутопизм), так как заявления, что идеология партии – это «идеология здравого смысла» и «общенационального успеха» [Попов С.А. 2003: 143] – лишь общие слова, которые есть в программных документах каждой партии.

 

Консерватизм в политике современного российского государства

 

Помимо различных консервативных элементов (порой весьма многочисленных) в программах политических партий, движений и объединений, необходимо обратить внимание на таковые и в политике современного Российского государства. Для этого зададимся вопросом: есть ли сейчас в России государственная идеология, и можно ли в XXI веке государству обойтись вообще без неё?

Дискуссия по этому поводу фактически не прекращается всё то время, которое прошло с момента, когда СССР прекратил своё существование[10] вместе со своей государственной идеологией – догматическим марксизмом. Но на самом высоком уровне вопрос о необходимости национальной идеи не затрагивался весь первый срок президентства Б.Н. Ельцина, остро встав лишь перед самыми выборами 1996 года. Выступая на встрече со своими доверенными лицами 12 июля 1996 г., Ельцин сделал заявление о необходимости выработки новой национальной идеи. При этом он особо подчеркнул, что «она может понадобиться уже в 2000 году, на следующих президентских выборах» [Ельцин 1996: 1], а позднее заявил и о важности «обеспечения исторической преемственности» [Послание Президента Российской Федерации 1999: 6] президентской власти.

Поскольку единой государственной идеологии у современной России так и не выработалось, пока можно говорить лишь о совокупности некоторых элементов государственного идейного строительства: среди них есть как либеральные, так и консервативные. Одним из важнейших элементов российского «нового консерватизма» (по определению С.Ю. Пантелеева) является Русская Православная Церковь. Показателен тот интерес, который приводит сейчас в её лоно всё больше и больше верующих. Во многом это объясняется консервативным менталитетом большинства российского населения. Несмотря на то, что действующая Конституция РФ запрещает устанавливание какой-либо религии в качестве государственной и обязательной (глава 1, статья 14 и глава 2, статья 28 Конституции РФ [Конституция Российской Федерации 2002: 6, 9 – 10]), постоянное взаимодействие РПЦ и государственных институтов в последнее время ведётся всё активнее – в конце концов, это вполне естественно для демократического государства, где подавляющее большинство населения считает себя Православными. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II положительно оценивает процесс взаимодействия РПЦ и государства: в армии, школе, приходах и монастырях [Созидая единство духа 2005: 25].

В полной мере консервативные тенденции в стратегии государственной власти (прежде всего – президентской) возобладали с избранием нового Президента – В.В. Путина. С его приходом «продолжавшаяся пятнадцать лет революционная эпоха закончилась. В России устанавливается «термидорианский» режим политической власти. Возрождается традиционная «русская власть» со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами» [Бызов 2000: 54]. Тем не менее, многие политологи оценивают путинский «новый консерватизм» лишь как мимикрию политического режима России, своеобразную дань воззрениям населения: «Если для ельцинских реформаторов «первого призыва» наиболее подходящим оказался идейный комплекс, который наиболее адекватно отражается в понятии «номенклатурный либерализм», то для путинской эпохи понадобилась другая эрзац-идеология, а именно – номенклатурный консерватизм» [Гуторов 2004: 302]. Всю условность консерватизма правящей элиты можно почувствовать особенно отчётливо на примере создания и функционирования МДАД «Наши», подобно лакмусовой бумажке показывающих безыдейность и деидеологичность нынешней российской власти.

Наряду со «лжеконсерватизмом» правящей элиты многие сторонники «радикального» правого консерватизма выделяют и «лжеконсерватизм» элиты 1990-х гг. – консерватизм Чубайса и Гайдара. Например, известный консервативный обозреватель М. Ремизов полемизирует с «либерал-консерватором» А. Кара-Мурзой о так называемых «праздниках новой России»:

 

«На смену экстатической «демроссии», чей жест отказа от судьбы был ещё слишком нарочитым, то есть провоцирующим и «опасным», необходимо приходит похороненная толщей забвения Россия смертной скуки. Безразличие является аутентичным способом чествовать все её новые праздники, каждый из которых классически симулятивен, отослан к своего рода псевдо- или же анти-событию. «День суверенитета» является днём его утраты; «день российского флага» является днём аффектированного отрицания советского флага; «день конституции» отсылает к ложной и антиисторичной претензии на учреждение государства правом; «день примирения и согласия» – это вообще праздник забвения в чистом виде» [Ремизов 2002: 28].

 

При этом представители интеллигенции и российской патриотической профессуры неустанно повторяют тезис о том, что современной России нужна своя идеология, нужна, как воздух – хотя бы потому, что должна существовать «конечная цель развития» государства и общества. В частности, А.И. Подберёзкин и С.А. Кислицын называют это стратегической задачей: «Стратегической задачей сегодня, как это ни покажется странным, – это задача создания и внедрения в массовое сознание новой государственно-патриотической идеологии и системы ценностей для большинства Нации, а не сторонников отдельных партий» [Подберёзкин, Кислицын 1998: 585]. Авторы подчёркивают, что

 

«Главной альтернативой либеральному космополитизму и псевдоцентризму является идеология Государственного патриотизма, отвергающая равнение на Запад с его культом потребительства и духовной всеядностью. Государственный патриотизм, синтезирующий культурно-исторические идеалы нации – соборности, общинности, соучастия, устремлённости к социальной справедливости… Главное – это ориентация на духовность, культ нравственности, а не бездуховного потребительства, гиперболизированные личные свободы, приводящие к насилию, жестокости, разврату, поощрению аномалий» [Подберёзкин, Кислицын 1998: 597].

 

А.Н. Савельев обрисовывает контуры необходимой России идеологии ещё более ёмко:

 

«Третий Рим должен быть достроен, наш внутренний Карфаген (торгашеско-стяжательский тип) разрушен, а грядущий кровосмесительный и уравнительный Вавилон (богоборческий нигилистический тип) задавлен ещё в проектных разработках. Третий Рим как русский реванш должен быть возрождён сначала для самих себя через воссоздание традиции, а потом для всего мира как образец иного мира, как реализация русской исторической миссии» [Кольев 2005: 58].

 

Естественно, будучи правым консерватором, Савельев выступает апологетом консервативной идеологии, состоящей, на его взгляд, из «религиозного традиционализма, империализма и великодержавного национализма» и основными своими ценностями провозглашающей «православную ортодоксию, надсословную монархию, национально-государственное единство (унитаризм), родовую солидарность и государствообразующую роль русского народа» [Кольев 2005: 793]. При этом он предостерегает читателей от попыток отделить консерватизм от традиционализма:

 

«Утрата внешней составляющей превращает традиционализм в сектантство и гностицизм; утрата внутренней составляющей сводит консерватизм к одной из форм либерализма» [Кольев 2005: 792].

 

Сергей Лукашевский (правозащитник из Московской хельсинкской группы) на круглом столе в Центре «Сова», посвящённом консерватизму, выделил два типа современных русских консерваторов. Один тип – это «люди, которые выдвигают в принципе альтернативный проект, который основан на национализме или на религиозном фундаментализме». Они «предлагают цельную идеологическую концепцию, которая гласит, что истинное развитие России должно держаться в рамках православия» (Лукашевский называет это «религиозным фундаментализмом») и вполне «могут победить на идеологическом поле» [см. Новый консерватизм 2004]. Видимо, А.Н. Савельева и его проект Лукашевский отнёс бы к этому типу.

Но Лукашевский говорит и о другом типе консерваторов – людях, которые «пытаются лишь оправдать модернизацию и те методы модернизации, которые сейчас восторжествовали: вертикаль власти, солидаризм и так далее» [см. Новый консерватизм 2004]. В частности, таковыми он считает членов созданного в январе 2003 г. Серафимовского клуба. И действительно, именно его создатели, как наиболее близкие к власти из консерваторов могут сформулировать национальную идеологию, которая затем будет взята на вооружение Президентом и другими руководителями государства.

Т. Филиппова на круглом столе в «Сове» (несколько, правда, ёрничая) описывает ситуацию так:

 

«Кремль то ли подал сигнал, то ли сделал вид, что подал сигнал, но все его так поняли, что не хватает свежих идей. И сразу с нескольких сторон эти идеи покатились. Возникло ощущение, что есть рынок для этого товара. И именно тогда конституировались «серафимы»» [см. Новый консерватизм 2004].

 

«Конституцией» нового российского консерватизма в лице членов «Серафимовского клуба» стал опубликованный ими 15 января 2003 года в журнале «Эксперт» «Меморандум» [см. Меморандум 2003]. В нём создатели клуба – ряд известных журналистов, предпринимателей, политиков, деятелей культуры и искусства – среди них: Алексей Балабанов (режиссёр, среди его работ – фильмы «Брат», «Брат-2», «Война»), Михаил Леонтьев (журналист, автор программы «Однако»), Александр Привалов («Однако», генеральный директор журнала «Эксперт»), Константин Ремчуков (депутат Госдумы от СПС), Сергей Сельянов (предприниматель, продюсер), Максим Соколов («Однако»), Валерий Фадеев (главный редактор журнала «Эксперт»), – заявили о своей приверженности консервативным ценностям и о необходимости их возобладания в России. И впоследствии к клубу присоединились многие из руководителей российских СМИ – достаточно упомянуть одного только Андрея Быстрицкого (заместителя председателя ВГТРК).

«Меморандум» Серафимовского клуба разделён на несколько компактных разделов: «Поражённые страхом» (содержащий критику экономической политики российских властей 1990-х гг.), «Почему так происходит» (содержащий уже критику «пораженческой» интеллигенции), «Что у нас есть» (описывающий природные богатства страны, её ресурсы; тот потенциал, который необходимо задействовать) и, наконец, «Что делать» (пожалуй, самый важный, содержащий основные предложения).

В «Что делать» М.Леонтьев, А.Привалов, М.Соколов и В.Фадеев (авторы программного документа) отвечают на многие поставленные ранее вопросы. Главной задачей для современной России они называют «ускоренную модернизацию, мощный экономический рост» [см. Меморандум 2003]. Именно это станет для нашей страны стимулом для «производства… единых национальных целей, единых национальных смыслов, единых национальных структур» [см. Меморандум 2003]. Авторами подчёркивается, что «цели государства и бизнеса должны быть едины» [см. Меморандум 2003] и пропагандируется «разумный протекционизм» [см. Меморандум 2003]. Тем самым читателю окончательно разъясняется, что Серафимовский клуб – это не очередная маргинальная «тусовка» националистов, а действительно респектабельный клуб, члены которого разбираются не только в политике, но и в экономике.

Очевидно, что «Меморандум» – единственная в своём роде консервативная программа действий, созданная почти по принципу think tanks и предложенная со стороны представителей гражданского общества руководству страны за последние несколько лет.

С классическими консерваторами многих «серафимовцев» сближает антилиберализм – в частности, как явный антилиберал на страницах «Эксперта» и некоторых других печатных изданий, а также в программе «Однако» по сей день выступает обозреватель М. Соколов [см. Зорин 2000: 17 – 21].

Почти сразу члены Серафимовского клуба попали под огонь критики. Причём не только со стороны российских либералов, но и со стороны своих же более радикальных единомышленников – например, политолог Ю. Солозобов окрестил их консерватизм «соглашательским» [см. Новые консерваторы 2004].

И всё же стоит отметить, что «серафимы» помогли начать реабилитацию правого консерватизма в России, в определённом смысле слова легитимировали сам термин, придав ему новый смысл. К тому же Серафимовский клуб воспроизвёл на отечественной почве западную модель «мозгового центра», готового помочь власти с идеями и посоветовать власть предержащим, как следует осуществлять политику с точки зрения образованной части общества.

Явных доказательств того, что Президент Путин и другие руководители государства последних лет руководствуются при принятии политических решений и осуществлении своей политики положениями консервативной социально-политической мысли и опытом правых консерваторов других стран прошлых лет, вроде бы, нет. Тем не менее целый ряд начинаний исполнительной и президентской власти за 2000 – 2006 гг. указывает на то, что правоконсервативная доктрина (в широком смысле слова) востребована сейчас не только представителями гражданского общества страны (руководителями многих политических партий, представителями интеллигенции), но и высшими государственными чиновниками.

К консервативным начинаниям российских властей можно отнести и введение системы Федеральных Округов, и реформирование порядка избрания парламента, и перемены в партийном спектре страны, и широкая дискуссия с обществом по поводу продуктивного сотрудничества государства и Церкви. Косвенным доказательством внимания государственных деятелей к правоконсервативной проблематике и наследию русских философов и политиков этого направления является реабилитация их честного имени и возвращения им признания соотечественников, благу будущих поколений которых И.А. Ильин, П.А. Столыпин, А.И. Солженицын действительно посвятили всю свою жизнь.

 

***

 

ХХ век остался для России веком тяжелейших испытаний. Ни один народ мира не видел за столь короткий по историческим меркам срок столько крови и слёз, сколько русские. Но несмотря ни на что, сегодня наша страна – свободное и конкурентоспособное государство, уровень жизни в котором пусть и «не дотягивает» до Евро-атлантического региона, но всё же заметно выше, чем в странах «третьего мира».

Тем не менее, многие политологи и экономисты критикуют существующее положение дел – прежде всего, за отсутствие чёткого плана действий на будущее; программы, которая позволила бы реально посмотреть на вещи и оценить перспективы мобилизации населения для развития страны. Часто указывают на отсутствие некой духовной скрепы, которая объединила бы всех граждан России навсегда, и при этом сие объединение не выглядело бы столь же искусственным, как «единый советский народ» или «дорогие россияне».

Естественно, в наибольшей степени настойчивы в предложении своих программ и проектов для реализации их во всероссийском масштабе отечественные политики из всего партийного спектра. Многие из них сходятся в том, что России и сейчас нужна государственная идеология. Не такая, конечно, какой был догматический марксизм, – а гибкая, мобильная, современная и своевременная. При этом «гибкость» отнюдь не является антонимом «чёткости» (!)

Показательно, что наиболее жизнеспособными из предлагаемых доктрин можно считать те, которые предлагают реализовать тот или иной консервативный проект. Это касается и «левоконсервативных» политиков с их идеями (А.И. Подберёзкин, Г.А. Зюганов, А. Проханов), и правых консерваторов (от националистов из правого крыла «Родины» до умеренно-неоконсервативной части СПС). И дело здесь даже не столько в патриархально-этатистском менталитете россиян, сколько в истории нашей страны, традициях централизованного государства, в разных формах существовавшего именно как единое унитарное государство ещё со времён Московии XIV века.

К тому же результаты множества социологических опросов, данные некоторых из которых приводятся выше, однозначно говорят о том, что граждане страны устали от различных форм экстремизма (как левого, так и правого) и радикализма; россияне хотят стабильности, порядка и соблюдения законов – а это составляющие классической идеологии консерватизма, наряду с общепризнанными семейными ценностями.

При этом очевидно, что нынешнее поколение русских продолжает идейные воззрения собственных далёких предков, поскольку на протяжении многих веков нашу нацию отличали патернализм и этатизм: автор этих строк убеждён, что аналогом протестантов Запада, как наиболее его пассионарной части, примерно в то же самое время в России выступали… консерваторы старообрядцы! То есть консерватизм в нашей стране не противоречит модерну Запада, а во многом является его аналогом, и ключевая идея России – возвращение к истокам, первичной простоте (К.Н. Леонтьев), охранению и преумножению – практически по Ницше с его вечным возвращением.

Без преувеличения, сегодня консервативное направление политической мысли – это идеология Жизни и процветания, идеология гармонии Человека и Государства, единства Государства и Общества.

Перед руководством страны сейчас может стоять лишь один вопрос: какой консерватизм выбрать для дальнейшей государствообразующей идеологии – левый или правый? И несмотря на то, что в появившейся российской политической традиции последних лет само словосочетание «левый консерватизм» уже не является оксюмороном, всё же здесь остаётся надеяться, что правительство никогда не отойдёт от избранного курса на разумную взаимную интеграцию с мировым сообществом, рыночной экономики и плюральности политических проявлений гражданского общества. А это на выгодных для России условиях наиболее удобно при возобладании во внутренней социально-политической среде отечественного варианта правого консерватизма, ярким образцом которого можно считать, например, идеологию Серафимовского клуба (из общественных организаций).

Однако отметим, что в условиях народовластия ни одна доктрина не может функционировать, если ею пользуется лишь исполнительная власть. Отсюда закономерно следует вывод, что если правый консерватизм действительно необходим России, то по сей день актуален вопрос создания крупной консервативной политической партии. Ведь партии, прямо называющие себя таковыми (Консервативная партия Российской Федерации Л. Убожко)[11], никогда не пользовались успехом у избирателей. А если консерватизм в России популярен, но за консервативные партии не голосуют, – значит, проблема в партиях.

Конечно, идеальной с точки зрения партийного строительства была бы правая партия, вобравшая в себя все положительные качества трёх крупнейших политических партий нынешней России: «Родины», «Единой России» и СПС. Но, к сожалению, три данные партии (а ведь можно присовокупить сюда и Республиканскую партию В. Рыжкова, и Народную партию, и многие другие партии и движения – от неолиберальных до крайне правых) неспособны объединиться даже в очень отдалённой перспективе как из-за того, что они – жестокие конкуренты за голоса избирателей, – так и из-за того, что консерватизм в их понимании очень уж разный. К тому же у лидеров всех трёх партий (особенно это касается СПС) очень высокий антирейтинг (за них много людей «не проголосует ни при каких обстоятельствах»).

Автор этих строк считает, что оптимальным вариантом партийной системы для современной России была бы система из шести – семи политических партий, из которых три – четыре раз в четыре года проходили бы в парламент. И естественно, что одной из этих партий должна быть Консервативная партия России, тем более, что, как мы выяснили, для неё существует крупная электоральная ниша, а значит, у неё есть все шансы на успех.

Вопрос лишь в том, когда же доктрина русского консерватизма окончательно выкристаллизуется, когда инициативные и активные люди, подобные организаторам «Серафимовского клуба», окончательно сформулируют востребованную нацией и государством Идею, расставив все точки над «i».

Основная трудность на этом пути – это именно чёткость и ясность терминологии в ответе на вопрос «Что есть консерватизм?», особенно в России. Выше было доказано, что современный англо-саксонский вариант определения понятия (где консерватизм фактически тождественен либерализму) не подходит для нашей страны. Отсюда следует вывод, что в перспективе идеология современного русского консерватизма должна опираться скорее на русскую Традицию и опыт русской истории, учитывая все её стороны, чем в очередной раз слепо копировать западные образцы.

Это значит, что на отечественной почве консерватизм должен сочетать в себе положительные черты просвещённого национализма (государственничество, патриотизм, традиционализм, уважение к национальным традициям и культуре) и умеренного либерализма (законность, рыночную экономику, свободу личности, институт частной собственности и гражданского общества), при этом дезавуируя недочёты и крайние проявления той и другой идеологии, могущие оказаться губительными для России.

Современные государства демонстрируют нам, что «век идеологий» не закончился. И сейчас каждая страна в целях своей безопасности и поддержания суверенитета и конкурентоспособности неизменно обеспечивает соответствующее её интересам информационно-политическое поле. Несмотря на то, что в XXI веке традиционные политические идеологии века ХХ (либерализм, коммунизм) уже не встречаются в «чистом» виде, их элементы всегда присутствуют в повестке дня каждой страны: в деятельности политических партий и общественных организаций, в решениях политических деятелей, в освещении событий СМИ, в убеждениях представителей интеллигенции.

Подводя итог проделанной работе, можно сделать несколько выводов относительно перспектив идеологии правого консерватизма в современной России.

1. Необходимо отказаться от негативной марксисткой трактовки идеологии только лишь как «ложного сознания». Современная политическая идеология демократического государства должна быть гибкой и мобильной, способной быстро реагировать на вызовы времени и соответствовать представлениям и жизненным установкам абсолютного большинства населения.

2. Консерватизм по сей день остаётся одной из трёх системных идеологий в современном мире (наряду с социализмом и либерализмом). При этом есть ряд существенных, принципиальных различий консерватизма от традиционализма и реакции.

3. Следует отделять правый консерватизм от других направлений данного идеологического спектра. Правый консерватизм занимает срединное положение между неоконсерватизмом западного образца, фактически тождественного либертарианству, и реакционным национализмом. В то же время именно правый консерватизм на русской почве должен соединить в себе здоровые и полезные для страны положения либеральной доктрины (в первую очередь, в экономике) и доктрины просвещённого национализма (в важнейшей области культуры и государственного строительства).

4. Русский консерватизм (от М.М. Щербатова до А.И. Солженицына) и западный консерватизм (от Э. Бёрка до М. Тэтчер) имеют как ряд точек соприкосновения, так и ряд различий. Собственно, ещё К.Н. Леонтьев заметил, что это либерализм – общий для всех народов, а консерватизм – у каждого свой. Тем не менее, возвращение России на путь национальной государственной и политической традиции лишь укрепит положение нашего государства в современном мире, легитимирует его в глазах мирового сообщества.

5. В ближайшие годы в России есть все шансы для возникновения крупной и популярной правоконсервативной партии с чёткой идеологией. Это подтверждают и социологические исследования, показывающие, что необходимость создания такой партии давно назрела, и постоянные обращения к элементам правоконсервативной доктрины со стороны действующих политиков.

6. Консервативные политики вовсе не обязательно должны занимать абсолютно лояльную позицию по отношению к Президенту и представителям исполнительной власти. В условиях становления многопартийной системы РФ, когда Федеральное Собрание не может непосредственно влиять на состав кабинета министров, избирая его, любая политическая партия страны может находиться по отношению к исполнительной власти в конструктивной оппозиции. В полной мере это касается и потенциальной правоконсервативной партии России.

7. Правоконсервативная идеология может быть взята на вооружение и на самом высоком государственном уровне: президентом, правительством. Опыт последних лет показывает, что она уже востребована российскими власть предержащими. Несомненным плюсом правого консерватизма здесь выступает то, что данная идеология в значительной степени нейтральна и далека от крайностей всех форм радикализма, а также способна объединить всех российских граждан вокруг традиционных ценностей Семьи, Государства и Веры.

 

Бызов Л.Г. 2000. Новый политический консенсус в России. От государства «смуты» к государству «термидора». – Россия и современный мир, № 3.

Василик М.А., Вершинин М.С. (ред.) 2001. Политология: Словарь-справочник. М.

Виденкопф К. 1989. Время синтеза. – Мировая экономика и международные отношения, №7.

Витушкин Д. 2006. Левые, правые и прямо по центру. – Парламентская газета, №66.

Вместе с народом! С верой в Россию! 2003. М.

Волков Ю.Г. 1998. Политическая идеология современной России. – Кислицын С.А. (ред.) Российская историческая политология. Ростов-на-Дону.

Галкин А.А., Красин Ю.А. 2003. Россия: Quo vadis? М.

Гуторов В.А. 2004. Необходим ли консерватизм посткоммунистической России? – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.

Дугин А. 1999. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством. М.

Дугин А.Г. 2006. Соучастие, соборность, самобытность. – Аргументы и факты, №16.

Ельцин о «национальной идее». – Независимая газета. 13.08.1996.

Земляной С. 2001. Куда идёшь? О смуте как парадигме консервативного мышления. – Независимая газета, №111.

Зорин А. 2000. Скучная история. – Неприкосновенный Запас, № 4.

Зюганов Г.А. 1994. Держава. М.

Зюганов Г.А. 1993. Драма власти. М.

Иванченко А., Рыжков В., Салмин А. Болезнь и лекарство. Закон о партиях и будущее российской партийной системы. – Независимая газета. 06.02.2001.

Кольев А.Н. 2005. Нация и государство. Теория консервативной реконструкции. М.

Конституция Российской Федерации. Официальный текст. 2002. М.

Коргунюк Ю.Г., Заславский С.Е. 1996. Российская многопартийность. М.

Коцюбинский Д. Интервью радиостанции ««Эхо Москвы» в Санкт-Петербурге». 18.03.2005.

Коцюбинский Д.А. 2004. Консерватизм в контексте политической истории Нового времени (к проблеме использования понятия). – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.

Лебедев С.В. 2004. Система ценностей философии русского консерватизма второй половины XIX века. СПб.

Лёхин И.В., Петров Ф.Н. (ред.) 1950. Краткий словарь иностранных слов. М.

Лукоянов И.В. 2003. Российские консерваторы (конец XVIII – начало ХХ вв.). СПб.

Манхейм К. 1994. Идеология и утопия. – Диагноз нашего времени. М.

Межуев Б.В. 1997. Понятие «национальный интерес» в российской общественно-политической жизни. – Полис, № 1.

Меморандум Серафимовского клуба: От политики страха к политике роста. – Эксперт. 15.01.2003

Митрохин Н.А. 2003. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953 – 1985 годы. М.

Московский комсомолец. 22.03.2001.

Мусаков А.Н. 2002. Перспективы путинской России: её тревоги и надежды. СПб.

Некипелов А.Д., Данилов-Данильян В.И., Кареев В.М. и др. (редкол.). 2004. Новая Российская энциклопедия: В 12 т. Т.1: Россия. М.

Немцов Б.Е. 2006. Страну хотят закатать в асфальт. – Аргументы и факты, №16.

Никонов В.А. 1999. Эпоха перемен: Россия 90-х глазами консерватора. М.

Ольшанский Д.В. 2002. Политико-психологический словарь. М.

Осипов И.Д. 2004. Аксиология российского консерватизма. – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.

Пантелеев С.Ю. 2004. Современный русский консерватизм. – Свободная мысль – ХХI, №11.

Подберёзкин А.И., Кислицын С.А. 1998. Русский путь и соборность. – Кислицын С.А. (ред.) Российская историческая политология. Ростов-на-Дону.

Попов Г. Парадоксы партийного строительства. – Независимая газета. 29.06.2000.

Попов С.А. 2003. Партии, демократия, выборы. М.

Попова О.В. 2004. Консервативные ценности в стереотипах политического сознания и поведения россиян. – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.

Послание Президента Российской Федерации «Россия на рубеже эпох» (О положении в стране и основных направлениях политики Российской Федерации). – Российская газета. 31.04.1999.

Постсоветский либерализм: кризис или крах? – Вестник аналитики. 2004. №3 (17).

Программа Общероссийской политической общественной организации – партии «Единство». Утверждена II съездом партии 29 октября 2000 г. – Единство. Бюллетень партийной жизни. 2000. № 6 – 7.

Ремизов М. 2002. Опыт консервативной критики. М.

Розенталь М.М., Юдин П.Ф. (ред.) 1968. Философский словарь. М.

Россия – мегапроект нашего поколения. Манифест молодёжного демократического антифашистского движения «Наши», принят на федеральном съезде инициативных групп 15 апреля 2005 года. 2005. М.

Савельев А.Н. 2003. Образ врага: от биологии к политологии. – Авдеев В.Б., Савельев А.Н. (ред.) Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2. М.

Слинько А.А. 2001. Реконструкция будущего: русский классический консерватизм о геополитике. – Минаков А.Ю. (ред.) Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее: Сборник научных трудов. Выпуск 1. Воронеж.

Смирнов А.В. 2004. Консерватизм: знание и власть. – Солонин Ю.Н. (ред.) Философия и социально-политические ценности консерватизма в общественном сознании России. СПб.

События и комментарии. Апрель 2005. 2005. М.

Созидая единство духа в союзе мира… – Журнал Московской Патриархии. 2005. №5.

Соловьёв А.И. 2003. Политология: Политическая теория, политические технологии. М.

Спросите «Родину»! Партия отвечает на вызов. 2005. М.

Френкин А.А. 1990. Западногерманские консерваторы: кто они? М.

Фролов И.Т. (ред.) 1987. Философский словарь. М.

Хенкин С. 1996. «Партия власти»: российский вариант. – Pro et Contra, №1.

Шмачкова Т.В. 1992. Мир политических партий. – Полис, №1-2.

III Съезд Коммунистической партии Российской Федерации. Материалы и документы. 1995. М.

Beetham D., Boyle K. 1995. Introducing Democracy: 80 Questions and Answers. Cambridge.

Herder Lexicon Politik. 1988. Freiburg, Basel, Wien.

Rank H.D. 1984. The Pep Talk. How to analyze Political Language. Park Forest, Illinois.

Russel Kirk. 1978. The conservative mind. From Burk to Eliot. South Bend.

Веденеев О. У «Наших» в Нижнем Новгороде железная дисциплина и полувоенные порядки. 09.03.2005 [Электронный ресурс] / Веденеев О. Электронная статья. Режим доступа к статье: http://annews.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=2490

Елисеев А. «Президентский спецназ»: роспуск или новое задание? [Электронный ресурс] / Елисеев А. Электронная статья. Режим доступа к статье: http://www.pravaya.ru/leftright/472/2409?print=1

Итоги. 23.03.2004. [Электронный ресурс] / Итоги. Режим доступа: http://www.itogi.ru/Paper2004.nsf/Article/Itogi_2004_03_22_14_0952.html

Неоконсерватизм – идеология для Путина. Круглый стол на радио «Эхо Москвы». 15.06.04. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://echo.msk.ru/programs/oblozhka/26022/index.html

Новые консерваторы: будущее России? (В. Аверьянов, Р. Багдасаров, М. Ремизов). Круглый стол 23 апреля 2004 года в Малом зале ЦДЛ. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.phg.ru/issue24/fg-3.html

Новый консерватизм и/или антилиберализм – попытка определения предмета. Круглый стол в Центре «СОВА» 11 февраля 2004 г. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://osada.sova-center.ru/archive/33694B6/3369595?print=on

Официальный интернет-сайт ИА «Росбалт». Режим доступа: http://www.rosbalt.ru

Православное информационное агентство «Русская линия». «Противоестественные» борцы с «противоестественным союзом». 02.03.2005. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.rusk.ru/

Официальный Интернет-сайт Костромского РО МДАД «Наши». Интервью с В. Якеменко. 07.01.2006. Режим доступа: http://nashi-kostroma.ru/readarticle.php?article_id=6

 

Санкт-Петербургское Бюро Политического Анализа

http://politanaliz.land.ru/right-conservatism1.htm

© 2006