А.Н. Савельев,

 

 

ВИРТУАЛЬНЫЙ МИР

РОССИЙСКОЙ МНОГОПАРТИЙНОСТИ

 

Велико на Руси стремление сделать все “как у них”. Особенно остро это стремление проявилось после падения “железного занавеса”, когда все положительные стороны западных демократий казались ясными, а негатив практически не был виден. Именно в такой обстановке зарождалась российская многопар­тийность.

 

Краткий миг партийного плюрализма

 

На подготовительной стадии перед созданием партий посткоммунистического образца особенной популярностью пользовалась социал-демократическая идея, которую обществоведы достаточно хорошо изучили в прежние времена. Казалось, что в рамках разрешенного “плюрализма” КПСС может позволить рождение только такого типа политических инициатив — родственных собственным программным установкам. Повсеместно создавались партклубы, марксистские, социалистические, социал-демократические и даже большевистские кружки. Высшим пиком общественной активности на этом этапе было создание в начале 1990 г. Социал-демократической ассоциации (СДА), в которую вошло множество известных деятелей “демократического” движения, включая радикальных либералов Межрегиональной депутатской группы.

Очень скоро обнаружилось, что КПСС практически не в состоянии ставить препятствия для появления самых разнообразных политических воззрений. Испуг прошел, публикации, подобные письму Нины Андреевой, после которого ожидались репрессии к инакомыслящим, никого уже не повергали в шок. Наоборот, оказалось, что антикоммунистическая риторика дает любому общественному деятелю шанс попасть в историю или в парламент (что представлялось как одно и то же). Создатели СДА разошлись по собственным партийным квартирам, формируя организации не на основании какого-либо комплекса идей, а “под себя”.

В 1990 году партийный плюрализм развернулся в полном масштабе. После выборов почти мгновенно политическое пространство по оси “коммунизм-антикоммунизм” было заполнено разнокалиберными организациями. Все их можно было расставить в ряд, отличая лишь по признаку лояльности к идеям марксизма-ленинизма. Причем, даже малая степень нелояльности означала практически полную программную идентичность организаций, которые всю свою идеологию строили на переписывании статей из французской “Декларации прав человека”. Идентификация партий по оси “левый-правый” была чисто внешней и не отражала реальной мировоззренческой ориентации партийных активистов.

Идеологическое однообразие позволяло аморфным движениям вытеснить партии  из сферы политической конкуренции, что и было с успехом сделано блоком “Демократическая Россия”. Лидеры этого движения не несли перед ним никакой ответственности, позволяя “массам” поддерживать их путь во власть.

По мере того как демократическое движение отвоевывало все большее влияние, нарастал и энтузиазм партийного строительства. После разгрома ГКЧП и ликвидации КПСС на пике энтузиазма партии демократической ориентации стали получать офисы, учреждать новые и захватывать старые газеты. Но, странное дело, получив ресурсы, российские партии начали стремительно терять авторитет.

Кроме того, с 1991 г. в стране “победившей демократии” основные программные принципы партий оказались на реализации у официальных властей, и партийным деятелям, поддерживающим эти власти, оставалось лишь заниматься внутренними “разборками”. Началась эпоха партийных расколов, через которую без ущерба не прошла практически ни одна партия. Это означало еще большее ослабление партийной системы, которую в Кремле могли уже совершенно не замечать. Там складывалась своя партия — “партия Кремля”, партия новой номенклатуры.

Объединительные попытки в этот период проваливаются именно за счет того, что их пытаются оседлать либо для того, чтобы въехать в Кремль, или хотя бы в руководство оппозиционных сил, а через него — тоже в Кремль. Проваливается инициатива блока некоммунистической оппозиции: Российское народного собрание, блок патриотов: Русский национальный Собор (от Зюганова до Стерлигова и Баркашова), блок “объединенной оппозиции”: Фронт национального спасения, “центристы” Гражданского союза (от Руцкого до Шумейко).

 

Виртуальная многопартийность

 

К 1993 году в стране фактически была восстановлена однопартийная система. С тех пор в публичной политике лишь КПРФ имеет какую-никакую идеологию и социальную базу. Сравним: численность партийных организаций всех демократов вместе взятых в Москве — оплоте и историческом центре демократического движения — в двадцать раз меньше, чем численность парторганизации КПРФ.

Сферы влияния были поделены между КПРФ и кремлевской номенклатурой в октябре 1993 года. А все промежуточные звенья уничтожены. Система местного самоуправления, представительные органы на местах (Советы), способные становиться базой для разнообразных политических структур, были выкорчеваны, вырублены под корень.

В 1993-1995 гг. партийная среда окончательно деградировала. Партии съеживались в избирательные штабы лидеров общественного мнения, а группировки, организованные на идеологических основаниях превращались в маргинальные и невлиятельные обломки многопартийности. Парламентские выборы 1995 года особенно отчетливо это показали — был поставлен рекорд по изобилию ранее никому не известных партий-однодневок, движений - призраков.

Маргинализации партийной системы особенно успешно способствовало обновленное избирательное законодательство, не ставящее никаких преград для нарушения равенства условий кандидатам, претендующим на выборные должности. Фактически только объем финансовых вложений в рекламную кампанию определял расклад голосов. Конкуренции идей на выборах не возникало. Все сводилось к примитивно простой дилемме: за реформы или против реформ.

В связи с исключительно финансовой формой политической конкуренции, в 1995-1997 гг. общепринятой стала технология “мыльных пузырей”. Эта технология предполагает создание организаций на базе уже существующих структур путем покупки необходимых подписных листов. В дальнейшем никаких оргструктур не создается и действует лишь штаб лидера, ведущего непрерывную избирательную кампанию.

Вторая характерная черта виртуальной многопартийности — иллюзия строительства мощных межпартийных блоков. Так, коммунисты, отдавшие победу на президентских выборах своим противникам, создают Народно-патриотический союз России (НПСР), куда входят 150 (!) партий и движений. А. Лебедь, создавая свою Народно-республиканскую партию, говорит о вступлении в нее 50 (!) партий. На либеральном фланге тоже десятками маломощных или мифических организаций непрерывно создаются коалиции. Во всех частях политического спектра организуются союзы “мыльных пузырей”.

Еще один признак современной многопартийности в России — бум социалистического строительства. Количество социалистических, социал-демократи­ческих, социальных партий превышает все мыслимые масштабы (партии Вартазаровой, Рыбкина, Шаккума, Брынцалова, А. Яковлева, Г. Попова, осколки СДПР...). В зазор между коммунистами и “партией Кремля” пытаются внедриться многие общественные деятели, не принятые у тех и других. Даже радикально либеральные взгляды для этих целей отбрасываются — ведь либеральная микропартийность с очевидностью потерпела поражение на всех фронтах.

Между тем, несмотря на усилия многочисленных энтузиастов, буферной зоны между двумя силами, не возникает. Это обусловлено совершенно различным характером их деятельности. Коммунисты стремятся осваивать чисто политические технологии (все менее успешно), а “партия Кремля” — чисто манипулятивные (тоже все менее успешно). Область конкуренции, борьбы за умы не возникает вовсе. Оттого и социалистические идеи мало кому интересны. Все определяется вопросом: “вы “за” или “против”?”.

 

Две партии — две тактики

 

В борьбе за тотальный контроль собственного пространства каждая из суперпартий действует специфическим образом.

Коммунисты стараются монополизировать сферу идеологии, осваивают не столько марксистско-ленинское наследие, сколько идейное наследие антикоммунистов начала века, адаптируют его под себя. По сути дела внутри самого коммунистического движения создается буферная зона, в которую втягиваются ранее идеологически неприемлемые группировки. Так, по технологии “мыльного пузыря” рождается движение “Духовное наследие”, да и сам миф о народно-патриотическом движении — НПСР.

“Партия Кремля”, напротив, делает ставку на технологию — создает рекламные суперконцерны для грядущих избирательных кампаний, формирует сеть непартийных фондов, гуманитарных организаций, обществ защиты прав налогоплательщиков и т.д., патронируемых госструктурами и выполняющих их установку на достижение победы в очередном туре борьбы за власть.

Неприемлемость для “партии Кремля” публичных технологий показывает опыт создание и деятельности движения “Наш дом — Россия”. Относительный успех на выборах 1995 года обернулся для “нашдомовцев” образованием крайне аморфной фракции в парламенте и периодическим вынесением сора из избы.

То же самое произошло и с инспирированным из Кремля созданием системы “народных домов”. Предоставленные ресурсы по большей части достались организациям, вошедшим в Коалицию либеральных и правоцентристских партий и движений, настроенных к власти более чем критически.

Подкормка экстремистов, деятельность которых должна была, по замыслу, породить ответную реакцию общества в пользу власти, пользы тоже не принесла. Даже специально разрекламированный в СМИ съезд РНЕ, собравший более тысячи делегатов, не меняет ситуацию — опасностью “фашизма и национализма” сегодня озабочены не более 3 процентов граждан России.

Аналогичное утверждение можно сделать и в адрес коммунистов, которые попытались стать “системной оппозицией”, но в результате потеряли несколько влиятельных персон, ушедших во власть, а заодно подмочили свой авторитет в глазах радикальных противников современного курса Кремля.

 

Игра в “третий лишний”

 

В последнее время стало понятным, что избавиться от обязанности определить свое отношение к коммунистам и демократам невозможно, не рискуя лишиться всякого интереса к вновь создаваемым структурам. В то же время демонстрация лояльности не дает ничего, кроме груза ответственности. Более или менее “засвеченные” структуры уже окостенели и занять в них серьезные позиции не представляется возможным.

Утрата контроля власти за привычными ей рычагами, ставшая особенно очевидной после сезона региональных выборов, а также утрата коммунистами перспектив объединить протестный потенциал общества на президентских выборах породили многочисленные инициативы “третьего пути”.

Ранее такого рода попытки возникали лишь на периферии политической жизни — в движении “Память”, мелких “русских партиях”, микрогруппировках “русских фашистов”... Вместе с тем, практически весь маргинальный слой общественного сознания фактически концентрировался на поддержке ЛДПР, как наиболее успешной организации маргинального типа. Теперь ЛДПР быстро меняет облик, становясь респектабельной силой, единственное своеобразие которой заключается в агрессивных нападках на всех остальных при крайне мирном поведении при решении кардинальных вопросов в парламенте и на местах. Здесь присутствует уже не стратегия “третьего пути”, а попытка пристроиться к “партии Кремля”, стать ее вторым “Я”.

Наиболее заметная попытка игры в “третий лишний” — кампания Лебедя, который умудряется говорить о “третьем пути”, практически ничем не отличаясь от идеологических установок либералов и объединяя вокруг себя именно таким образом настроенных политиков (наиболее яркой фигурой в этом отношении стал Г. Каспаров, хорошо известный своим радикализмом членам ДПР “травкинского призыва”).

Вторая анекдотическая попытка стать “третье силой” — инициатива В. Шумейко с движением “Реформы — новый курс”, которое в 1997 году переориентировано на создание движения “Россия православная”. Это движение, созванное в тайне от православной общественности, нацелено скорее всего на то, чтобы заблаговременно утопить всякие попытки использования православного мировоззрения при решении политических вопросов — точно так же, как были “утоплены” незадолго до того все попытки использования в политике монархических взглядов.

Третья попытка создать “третью силу” связана со сближением Российского общенародного союза (С. Бабурин), КРО (Д. Рогозин) и остатков ДПР (С. Глазьев). Попытка будет достаточно успешной (различий идеологического плана и непримиримости между лидерами практически нет) в том случае, если РОС избавится от “розового налета”, принесенного из периода длительной совместной жизни с коммунистами, КРО — от остатков “харизмы” фактически отрекшегося от него Лебедя, ДПР — от склонности к внутренним аппаратным интригам.

 

Революция менеджеров

 

Современная квази-многопартийность в России характеризуется непрерывным дроблением на флангах политического спектра. Вероятно эти фланги (радикальные демократы, радикальные коммунисты, патриоты-экстремисты) будут пребывать в состоянии раздробленности всегда. Единственная польза от них — формирование среды, из которой мобилизуются наиболее здравые молодые профессионалы, получающие наглядный опыт того, “как не надо делать”.

Второй признак многопартийности — надпартийная деятельность лидеров, вступающих в самые причудливые политические союзы и закулисные соглашения. Мы имеем пример Лебедя, сходившего во власть “послужить”, и изменившего за год свои политические взгляды до неузнаваемости, пример альянса Чубайс-Гайдар (аппаратчик с оппозиционером), пример Жириновского, не раз высказывавшегося в поддержку правительства и т.д.

По сути дела происходит спекание на верхних этажах политики слоя лидеров общественного мнения, которые лишены всяких мировоззренческих различий и не связаны никакими идеологиями. Идеологическая обособленность демонстрируется лишь для публики, становящейся объектом манипуляции.

Поскольку инструментом борьбы за голоса избирателей являются избирательные штабы, то в них основную роль начинают играть не идеологи, а аппаратчики, специалисты по избирательным технологиям. Политические менеджеры становятся движущей силой политики, снабжая лидеров новыми “рекламными примочками”, планируя их публичные подвиги. Идеология превращается в служебный атрибут технологии.

При относительном равенстве шансов лидеров, имеющих всероссийскую известность и финансовое обеспечение своих политических планов, менеджеры могут сыграть решающую роль. Профессиональное знание избирательных технологий, социально-экономической ситуации, мифологии общественного сознания дают возможность переиграть чванливых харизматиков.

В этом плане можно сказать, что в политике современной России происходит незримая революция менеджеров. Именно их самоопределение (или отказ от самоопределения), скорее всего, будет выстраивать будущий политический курс страны. Лидерам общественного мнения придется лишь озвучивать подготовленные менеджерами идеи или действовать на свой страх и риск, неизбежно теряя очки в схватках с командами профессионалов.

 

Система под снос

 

Сложившаяся политическая система России находится сегодня практически в том же состоянии, в котором она была накануне краха КПСС. Партии, лишенные какой-либо возможности участвовать во власти,  вынуждены блокироваться с единственной целью — снести старую систему и попытаться занять более достойное место в условиях нового плюрализма.

Вероятное развитие событий при успешной стратегии партийных структур должно привести к принципиальным изменениям в конституционных положениях, закрепивших в РФ суперпрезидентскую власть, а также в избирательном законодательстве, позволяющем подменять конкуренцию идей конкуренцией рекламных “примочек”, оплаченных из полулегальных или вовсе нелегальных источников. Вероятно, действующие партии будут заинтересованы и в изменении системы регистрации общественных объединений, которая позволила бы избавить наше общество от микропартийности (сотни партий и политизированных объединений) и перейти к действительной многопартийности (одна-две дюжины партий).

Вместе с тем, в сложившейся ситуации заложено полное повторение сценария 1987-1993 гг. Ведь блокирование партий идет снова не по идеологическим мотивам и даже не исходя из интересов стоящих за партиями социальных и финансовых групп, а “под лидеров”, которые снова не берут на себя никаких обязательств, меняя свои взгляды и лозунги применительно к обстановке, исходя из текущей конъюнктуры.

Пресечь хождение по кругу может только осознание национальной элитой России своих интересов, которым соответствует только эффективная система формирования власти в условиях жестко регламентированной партийной конкуренции. Рекламная свистопляска во время избирательной кампании, не затрагивающая проблем общества по существу, ведет только к пустой трате времени и средств и воспроизводству недееспособной власти. Выгоду из этого могут извлекать лишь те, чьи интересы реализуются в ситуации разложения российской государственности, коллапса российской экономики, распада общественного сознания.

 

Сказка о многопартийности должна кончится вместе со свободой изобретения новых и новых средств психологической “обработки” общества. Из виртуального мира фальшивой многопартийности мы должны шагнуть в реальный мир политических интересов, политических идей, политического выбора.