|
||||||||||
| Реклама: |
 |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Номер 197-198 подписан в печать 15.05.2009 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Журнал «Золотой Лев» № 197-198 - издание русской
консервативной мысли От
редакции
На кончину Владимира Леонидовича откликнулись знавшие и
работавшие с ним общественные деятели, ученые и литераторы. Редакция полагает необходимым
привести здесь эти публикации, устраняя понятные в данном случае повторы. ******** Вчера на 62-м году жизни в больнице скончался известный
историк и православный публицист Владимир Леонидович Махнач.
Владимир Махнач – автор множества статей и сборников, ставших заметным явлением
в отечественной интеллектуальной жизни в 1990-х-2000-х годах. Он стал первым
русским интеллектуалом, который поднял в 1994 году вопрос о сохранении национального
самосознания в контексте православной политики (статья "Параметры
христианской политики"). Владимир Махнач родился 2 апреля 1948 года в Москве. В
1973-1979 годах учился на историческом факультете МГУ. В студенческие годы
Махнач познакомился с Л.Н. Гумилевым и впоследствии регулярно встречался с ним,
многие работы Гумилева смотрел еще в рукописи или обсуждал в процессе
написания. Махнач считается одним из немногих "московских учеников"
Гумилева. С 1972 года Владимир Махнач работал в Музее искусств
народов Востока – библиотекарем, экскурсоводом, младшим научным сотрудником
отдела научной пропаганды; затем – в Музее архитектуры, Музее-усадьбе Абpамцево, Музее Останкино. Попутно им создавалась фототека,
подбирались слайды, книги по архитектуре, истории городов и русской истории в
целом. Из этого выросли курсы лекций, читавшиеся Махначом в различных ВУЗах. С
конца 1970-х участвовал в деятельности религиозных кружков. С 1985 года В.Л. Махнач выступал с публичными лекциями в
клубах и залах. В 1987 году он был приглашен работать преподавателем
Московского архитектурного института. Впоследствии Махнач читал курсы лекций в
МИФИ, Литературном институте, в школе-лицее № 654. В середине 1980-х годов Махнач активно участвовал в
движении по охране памятников истории, культуры и среды обитания человека, с
началом перестройки сделал громкую телепередачу, посвященную этим проблемам
(единственный "12-й этаж" Э. Сагалаева, не вышедший повторно в эфир).
Выдвинул принцип "презумпции невиновности исторической застройки"
("для сохранения исторической городской застройки аргументов не
нужно"). В 1986 году временно возглавлял Экспертный консультативный
общественный совет (ЭКОС) при Главном архитекторе Москвы, скоppектиpовавший
множество архитектурных проектов. Владимир Махнач – создатель первых отечественных курсов
Истории отечественной культуры и Введения в историю мировых культур (Высшая
школа экономики, МАРХИ, Литературный институт, МИФИ, гуманитарные классы
средних школ). В последнее время был профессором ВШЭ. Постоянно участвовал в передачах
на радио «Радонеж», часто публиковался на сайте «Правая.Ру». Мы имели честь лично знать Владимира Леонидовича. Его
кончина – это большая утрата для православной общественности, поскольку
выступления В.Л. Махнача по многим проблемам всегда звучали авторитетно.
Редакция "Русской линии" скорбит вместе с родными и близкими
почившего. Да упокоит Господь душу новопреставленного раба Своего Владимира в селениях
праведных, простит его прегрешения вольные и невольные. Русская линия 6.05.09 ******** Ушел из жизни профессор кафедры мировой политики Владимир
Леонидович Махнач. Выдающийся русский историк, православный философ, глубокий
мыслитель, энциклопедически образованный человек, блестящий лектор, любимый
преподаватель, настоящий русский патриот, последний пассионарий России
поколения 40-х. На факультете мировой экономики и мировой политики Владимир
Леонидович читал курс «Политология». Его яркие, основанные на огромном
историческом материале лекции, запомнились многим. Они не были чисто научными и
образовательными. Каждая из них находилась в живом резонансе с современностью,
с текущими проблемами российской внутренней и внешней политики. А потому и
приходили на них студенты с других факультетов университета, а также других
вузов страны. Владимир Леонидович был активным участником мероприятий
Клуба мировой политической экономики, в котором сам провел несколько
блистательных мастер-классов «Геополитические разломы столетия: взгляд
историка», «Территория исторической России», «Роль и место Дальнего Востока в
стратегии развития России», «Великие и белые. Такие разные великорусы», «Время
империй не прошло». Последний год Владимир Леонидович тяжело болел. Но это не
мешало ему вести активную преподавательскую работу, участвовать в круглых
столах, конференциях, семинарах, посвященных проблемам исторической и
современной России. Многие помнят его и по передачам на телевидении и радио.
Было видно, что в последнее время он это делает на пределе человеческих
возможностей. Как православный христианин, от болезни он не предался отчаянию и
унынию. А как подлинный пассионарий – был на посту до конца, умер как боец и
раньше выстрела не упал… Факультет планировал проведение курса лекций В.Л. Махнача
по ключевым проблемам отечественной истории. Можно себе представить, каким мог
бы быть такой курс! Владимир Леонидович хорошо известен в России и за рубежом
как популяризатор и разработчик творческого наследия Л. Гумилева (его учителя),
крупнейший специалист по этнографии, культурологии, истории империй. Его мечтой
было создание карты территории исторической России. Не успел… По многим вопросам с Владимиром Леонидовичем можно было не
соглашаться. Но одного отнять у него было нельзя: он будил, даже будоражил
русскую мысль, давая пищу для творческого поиска истины и плодотворного
размышления о судьбах России в мировой истории и в ХХI
веке. Пусть земля Вам будет пухом, дорогой Владимир Леонидович! С. Кортунов http://wp.wehse.ru/news/news20090506140628.htm ******** Имя звучное; имя, рядом с которыми блекнут определения
«историк», «публицист» и даже «профессор»; имя, которое он носил и произносил с
гордостью, иногда даже говоря о себе в третьем лице: «Стоит удивляться, что
есть Махнач? Да нет, Махнача просто хорошо учили», — рассказывает он в своей
автобиографии. Он относил себя к ученикам Льва Николаевича Гумилёва. Он
сознавал, что является общественно значимой фигурой, что широко известен в той
среде, которую во многом сам же и формировал. И относился к этой известности с
какой-то наивностью: и гордился по-детски, и по-детски не придавал этому
преувеличенного значения. Слава шла намного впереди него:
имя Махнача я услышал впервые задолго до того, как прочитал его тексты, а
тексты прочёл задолго до личного знакомства с ним. Собственно, наше личное знакомство было недолгим (четыре
года), и пришлось на самый конец его творческой биографии. Зато отношения у нас
установились очень тёплые и доверительные. Махнач уже угасал и сознавал это.
Часто говорил о себе в прошедшем времени. Около года назад он позвонил мне, как
очень близкому человеку, и с легкой дрожью в голосе сообщил, что скоро умрёт,
он знает это наверняка. И добавил, заполняя неловкую паузу, естественно
возникшую в разговоре, что я могу ничего на это не отвечать, ему просто нужно
это мне сказать, чтобы я знал и имел это в виду. Такое доверие стоило многого. И я особенно дорожил нашим
общением в этот последний для Махнача год, стараясь навещать его как можно чаще
в его памятной многим квартире на Тверской. Судя по
всему, последние записи живого Махнача оказались на моем диктофоне. Конечно, сытый голодного не разумеет, и смерть приходит,
когда ее не ждёшь: если бы я придал большее значение тем словам, то приходил бы
к Махначу ещё чаще – ему явно хотелось о многом рассказать под запись. Махнач не терпел лицемерия, и если ему что-то не нравилось,
всегда об этом говорил прямо – в лицо или по телефону. Но если, наоборот, ему
всё нравилось, он также не стеснялся на похвалы. В частности, несколько раз он
подчёркивал в разговорах со мной, что ему очень нравится, как его публикуют на
Правой.ру. «Вы – мой любимый редактор!» — сказал он
мне как-то…. Редактором Махнача я стал в 2005 году, работая в составе
авторского коллектива над текстом «Русской Доктрины». В окончательный текст
«Доктрины» вошло немало заветных мыслей Махнача. Тексты Махнача – несколько
сотен статей, написанных лично им или в соавторстве – были все же вторичны по
отношению к Махначу-лектору. Он сам себя воспринимал
прежде всего человеком выступающим, человеком устной культуры. Лекции Махнача в
МАРХИ 80-х–90-х — это знаковое событие для своего времени. «Выступление Махнача» — это особый жанр, это всегда
маленькое шоу, это всегда гвоздь программы. Он понимал, что является в
известной степени человеком-жанром и относился к этому иронически. Не всегда (особенно в последнее время из-за проблем со
здоровьем) его выступления получались такими, как он хотел. Он сознавал это,
переживал. Но совсем без аплодисментов Махнач не оставался никогда. Таков был
закон этого жанра. Его прощальное большое выступление вживую перед почти
пятитысячной аудиторией состоялось в Екатеринбурге, летом 2008 года, во время
Царских дней. Он срывал овацию четырежды. В конце зал аплодировал ему стоя. В последнее время, почти потеряв зрение, Махнач уже ничего
не писал, но продолжал читать лекции, выступать по радио и надиктовывать
статьи, которые он, характерно оговариваясь, называл «передачами». У него никогда не было компьютера. «Я человек с каменным
топором!» — не без кокетства говорил он о себе как преподавателе, имея в виду
техническое оснащение своих лекций. Его главным и самым сильным оружием был
голос – он прекрасно и четко говорил по-русски, чуть стилизуясь под слог
любимого им XIX столетия, мастерски и неподражаемо повышал и понижал интонацию.
То говорил высоко, то буквально рычал на аудиторию. В сочетании с материалом,
который Махнач всегда умело подбирал для того или иного случая, а также с очень
хорошей памятью, это почти всегда давало стопроцентный эффект. Махнач-лектор
был неизменно ярок, восхитителен и слегка чудаковат (не без юродства) на фоне остальных
– как правило, выступающих не очень внятно или что-то читающих по бумажке. Он
давал живые уроки риторики аудитории и среде с не слишком развитыми
риторическими традициями. У него были темперамент и закваска южанина –
чувствовались греческие и сербские корни. Внешне он имел поразительное сходство
с Царем Иоанном Грозным (в реконструкции Герасимова) – видимо, за счет сербской
доминанты. Общую аудиторию Махнача трудно сосчитать. Сам он насчитывал
около 10000 человек, прослушавших «полный курс Махнача». Многие его студенты
сами впоследствии становились доцентами и профессорами и продолжали навещать Махнача
в его известной и при этом крайне скромной, почти аскетической квартире на
Тверской, где он проживал вместе с больным отчимом, за которым, сам будучи больным, ухаживал до последних дней. Многие считали
его своим учителем (в русском понимании этого слова). И практически все
дорожили общением с этим добрым, сердечным и знающим человеком. О нём, конечно, будет ещё сказано немало доброго. Я не
исключаю того, что даже сам Патриарх соблагоизволит произнести несколько слов
об этом незаурядном человеке, так много поработавшем на благо возрождения
Церкви в России. По крайней мере, было бы правильно, если бы он это сделал. За свою долгую сознательную жизнь – около 40 лет — в Церкви
Владимир Махнач нес все возможные для мирянина послушания. В конце 80-х он подумывал
и о монашеском пути, и даже имел на то благословение духовника. (Он вспоминал
об этом, кажется, с оттенком некоторого сожаления). Но все же судьба его
сложилась несколько иначе. И, конечно, настоящей неутихающей болью для Махнача
(думается, сильно ускорившей его преждевременную кончину) стало то
обстоятельство, что он не оказался в числе участников Поместного собора 2009
года. Будучи избран кандидатом на собор от СПГ, Махнач по-детски верил, что его
известность здесь сыграет свою роль, и его пригласят. «Более известного
православного мирянина в Москве просто не существует» — говорил он без тени
гордыни, просто констатируя очевидный факт. Нет, не пригласили. Не таковы были порядок и скорость
организации Собора – о Махначе думать было некогда. А он надеялся до
последнего. Надеялся выступить на Соборе, о значении и необходимости которого
говорил 18 лет. Сказал и ещё раз
– после Собора, с нескрываемой горечью. Это был «его» собор. Он должен был быть
там. Ведь именно Махнач, никто иной, в новейшей истории первым написал об
истинном значении соборности в православии, и о порядке этой соборности. Приободрившись на краткое предсоборное время, Владимир
Махнач, конечно, не впал в уныние после собора. Но состояние здоровья его
заметно ухудшилось. Вечером 5 мая, в канун празднования Георгия Победоносца,
одного из любимых святых Владимира Леонидовича Махнача, считавшего себя воином
Церкви, он отошёл ко Господу. Вечная ему память и Царствие Небесное! Илья Бражников, ******** Он был человеком,
связывавшим эпохи Православные общественные деятели и публицисты поделились
своими воспоминаниями о Владимире Леонидовиче Махначе… Иконописец и публицист, обозреватель радио «Радонеж» Виктор Саулкин: «Владимир Леонидович Махнач
был не только выдающимся историком, культурологом, православным политиком. Он был прежде всего – яркой, творческой личностью. Чем больше
личность, тем труднее ей умещаться в рамки каких-либо структур, церковных или
научных. Человек Церкви, глубоко верующий, глубокой церковной культуры и,
несомненно, твердой церковной дисциплины, Махнач при этом обладал огромной
внутренней свободой. Это то, чего нам так не хватает в нашей сегодняшней церковной
жизни. Махнач не только не оценен по
достоинству, но и не получил возможности полностью раскрыться. Несмотря на
книги, лекции, преподавательскую деятельность, выступления на радио. Его не
пускали на телевидение, хотя людей такой глубокой культуры, глубоких знаний,
таких блестящих полемистов там нет. Потому, вероятно и не пускали. Но и мы, к
сожалению, не все сделали, чтобы знания и талант Владимира Леонидовича
использовались полностью. Владимир Леонидович знал, что уходит. Последние два года он
об этом говорил близким друзьям. Говорил спокойно. Он не боялся смерти. У него
была чистая совесть. Несмотря на человеческие немощи, присущие каждому, он
знал, что всего себя отдал делу, которому служил, своему церковному послушанию.
Диагноза не было, но физически Владимир Леонидович слабел. И при этом был полон
творческих сил и замыслов. Господь призвал его. Но, говорят – «невосполнимая
потеря». Махнача, действительно, восполнить невозможно. Махнач часто казался резким и громогласным. И при этом был
необыкновенно добрым, тонким, ранимым и открытым, с широким сердцем человеком.
Владимир Леонидович необыкновенно любил и почитал своих учителей и тех, кого он
считал своими учителями. И относился с необычайной душевной щедростью, любовью
и теплотою к своим ученикам. Успехам и удачам своих учеников и единомышленников
Махнач радовался не меньше, чем своим. С Махначом можно было спорить, резко
расходясь в оценках государственных деятелей, исторических событий, и знать,
что он остается настоящим верным другом. Владимир Леонидович был необыкновенно
искренним и горячим человеком. В нем не было ни капли лицемерия. Действительно,
не теплохладный, а по настоящему горячий. Махнач любил дружеские застолья, и при этом умудрялся быть
не только бессребреником, но и жить очень аскетично. Он всего себя отдал
служению. Я верю, что Господь простит рабу Божию Владимиру его прегрешения,
вольные и невольные за то что он много возлюбил.
Возлюбил Христа, Церковь Христову, Россию. И любовь к Русской истории, Русской
культуре, Русской Армии, Русскому народу и Русской земле он сумел передать
всем, кто слушал его лекции, передачи, читал его книги и статьи. Владимир Леонидович был настоящий боец. Настоящий Воин
Христов. И не случайно, Господь призвал его к себе в канун памяти святого
Георгия Победоносца. Владимир Леонидович всегда твердо верил в Русскую победу,
в возрождение Православного Царства, в Крест над Святой Софией. Любимыми его
словами при прощании были «До встречи в Константинополе. В нынешнем году.
Аминь». Главный редактор информационного агентства
"НЕТ-ДА" Борис Ананьев: «Он мне запомнился многообразным
человеком. Я с ним знаком с 1974 или 75 года, тогда он был совсем молодым человеком,
он учился в университете. В то время он водил частные экскурсии по Золотому
кольцу, уже тогда я был поражен его удивительным чувством истории, необычным
объемным видением. Он через памятники, через ландшафты мог видеть время, людей,
о которых он рассказывал, как о присутствующих. Он был очень близким моим
другом, оказал на меня большое влияние. Он был мне своего рода опорой, потому
что в последние пятнадцать лет я из достаточно оптимистического состояния
постепенно переходил на менее оптимистические позиции, с которых он решительно
меня выволакивал. Он старался разубедить меня в пессимистическом видении нашей
новой истории, которая наступила после вторичного февраля в 1991 году, когда
вновь страной овладело либеральное безумие во всем его ужасе, он говорил, что
нет ничего страшного, что России – великая страна и
она не поддастся бесам либерализма и вседозволенности. Последний раз я говорил с ним три недели назад. Мы говорили
об Императрице-Мученице Александре Феодоровне. Махнач возмущался тем, что в
Акафисте ей нет слов: радуйся, Земля Германская, родившая исповедницу
российскую. Радуйся, град Дармштадский и его граждане… Мы говорили о том, что в
России есть много этнических немцев, которые стали великими православными
подвижниками. Мы проговорили часа два… И вот такая
тяжкая весть о его кончине». Главный редактор «Русской линии» Анатолий Степанов:
«К сожалению, я мало знал Владимира Леонидовича Махнача. В памяти осталось
несколько встреч в кампании с его друзьями. Минувшим летом на Царские дни мы
вместе были в Екатеринбурге. Махнач несмотря на всю
резкость его тона и категоричность суждений был человеком, который как-то сразу
располагал к себе, умел вызвать симпатию. Он действительно был какой-то важной,
даже ключевой фигурой в среде московской православной общественности. Когда
возникали сложные конфликтные ситуации, мне нередко приходилось слышать: «Надо бы
попросить выступить Махнача». Как-то само собой предполагалось, что он все
рассудит по справедливости. Поэтому его никому невозможно было использовать,
хотя некоторые активно пытались. Смерть всегда неожиданна, но кончина Владимира Леонидовича
для меня была неожиданна стократ. Буквально накануне его преставления мы
вспоминали его с Виктором Саулкиным, причем, Виктор как-то мимоходом сказал,
что, мол, Володя лег в больницу «немного подлечиться»… А буквально через день утром
позвонил мне и потряс вестью о кончине Махнача. Его смерть – большая потеря для
нас, для православной общественности России. Дело не только в его огромном
авторитете, но и в его уникальности, – он был человеком, связывавшим эпохи. Да
упокоит Господь его душу в селениях праведных!». "Махнач был образцовым христианином и настоящим
русским патриотом". "Вспоминая безвременно ушедшего от нас Владимира
Леонидовича Махнача, конечно, необходимо сказать, что таких людей остается все
меньше. Таких людей практически совсем не осталось. Владимир Леонидович Махнач
был образцовым христианином и настоящим русским патриотом. Россия была и до
конца его жизни оставалась главной любовью Махнача", – вспоминает
скончавшегося 6 мая известного историка и православного публициста Владимира Леонидовича Махнача
член центрального совета Союза православных граждан, постоянный автор
"Русской линии" Владимир Семенко. "Его отличала по-детски наивная вера в то, что не
существует никаких принципиальных препятствий для того, чтобы воплотить в жизнь
наши идеалы, наши представления о том, какой должна быть жизнь в России. Он
верил, что для этого недостает только нашей христианской и политической воли.
Это действительно его отличительная черта, которую редко в ком-нибудь можно
встретить. Он верил в то, что в современной России при наличии соответствующих
усилий со стороны всего народа можно воплотить нормы жизни, характерные для
Древней средневековой Руси, которую он хорошо знал и которую сильно любил. Еще
одной отличительной особенностью Махнача как человека, ученого и политика,
безусловно, является то, что он всегда говорил правду. Он говорил правду в лицо
нам, своим друзьям, когда, по его мнению, мы делали что-то не так. Каждый из
нас имеет такой опыт общения с Махначом, но на него невозможно было обижаться.
Он также говорил правду в лицо властям предержащим, и при этом, не обладая
никакими возможностями, связанными с каким-то прикрытием или покровительством
властей предержащих, он так себя поставил, что ему это сходило с рук, власть
это терпела. Хотя мы знаем из его биографии, что у него были в советское время
проблемы с КГБ и в постсоветское время тоже возникали проблемы с властью",
– вспоминает Владимир Семенко. "Уже достаточно сказано о значении Махнача как ученого
и культуролога, поэтому хотелось бы сказать пару слов о его идеях, которые он
нам завещал. Их мы должны помнить и быть готовыми к тому, чтобы воплотить их в
жизнь. Так сложилось, что я присутствовал при записи
последнего интервью Владимира Леонидовича, которое потом было превращено в
статью "Канонический, но
не Поместный", посвященную недавнему Поместному Собору Русской
Православной Церкви. Махнач практически единственный, кто осмелился
сказать, что прошедший Собор каноничен, что он признает его результаты, а его
единственным результатом стали выборы Святейшего Патриарха, но по факту это был
не Поместный, а Архиерейский Собор с приглашением ряда священников и мирян.
Махнач все время говорил о необходимости возвращения к нормам древней
неразделенной Церкви. Он, в частности, говорил о том, что необходимо вернуться
к тем установлениям, которые были приняты на Поместном Соборе 1917-1918 годов.
Конечно, это совсем не означает, что мы должны соглашаться со всем, что он по
этому поводу излагал, но и замалчивать этой позиции Владимира Леонидовича тоже
нельзя", – подчеркнул публицист. "Основным пафосом многих выступлений Махнача на
церковно-общественные и церковно-политические темы была мысль о том, что в
Церкви по самой ее природе невозможна бюрократия. Махнач говорил, что
христианин принадлежит к Церкви, пока сохраняет со своим епископом единение
любви, не повиновения, не субординации, а именно любви. Отсюда нетрудно видеть,
что власть епископа предельно далека от
бюрократической. Церковь вообще отторгает бюрократизацию, ибо любовь не
формальна. Это буквально цитата из его работы "Снова о параметрах
христианской политики: вчера и сегодня". Мысль о том, что бюрократия,
светская и церковная, не является властью, а является орудием для того, чтобы
реализовывать соборную волю Церкви, а что касается светской бюрократии, то она
предназначена для того, чтобы воплощать в жизнь волю народа, проходит красной
нитью через все его публикации. Махнач говорил о тех проблемах церковной жизни,
которые стоят перед нами и которые не решены, в том числе, и на последнем
Соборе. Он все время отстаивал права Церкви в светском обществе. Он говорил о
необходимости возвращения церковного имущества, о необходимости возвращения
Церкви в систему образования", – отмечает православный публицист. "Союз православных граждан, одним из
отцов основателей которого является Владимир Леонидович Махнач, изначально и
создавался для того, чтобы отстаивать интересы Церкви и чтобы воплощать в жизнь
те нормы церковного устройства, которые были характерны для древней Церкви и в
значительной степени для Церкви в дореволюционное время, и которые сейчас
далеко не везде и не всегда воплощаются.
Махнач остро критиковал те решения церковной и светской бюрократии, с которыми
он был не согласен. В частности, как историк архитектуры он достаточно жестко
критиковал тот вариант Храма Христа Спасителя, который в итоге был реализован.
Он постоянно подчеркивал недостаточное участие православной общественности в
принятии важнейших решений. Махнач указывал, на мой взгляд, вполне справедливо,
и с этим согласятся все церковные люди, на тот разрыв, который, к сожалению, в
силу ряда объективных и субъективных причин образовался между архиереями и
простыми людьми в Церкви. Он говорил о необходимости возродить реальный
церковный суд, говорил о необходимости вернуться к церковной регистрации
крещений и церковных браков, потому что сейчас нет гонений, и никакой угрозы
для нас в этом нет. Он говорил о необходимости возродить соборность, начиная от
приходского уровня. Махнач напоминал, что, согласно Уставу РПЦ, приходское
собрание выбирает приходской совет, и он хотел увидеть такой приход, где
собирается приходское собрание. Он говорил о том, что необходимы собрания
духовенства и мирян на уровне благочиний и на уровне епархий. Махнач говорил о
том, что епархии слишком большие и их слишком мало, и что, когда епархии
слишком большие, между архиереем и простым народом вклинивается церковная
бюрократия. Постоянное обличение бюрократии – это мысль, которая красной нитью
проходит через все его публикации и составляет главный пафос его последних работ",
– подчеркивает В.Семенко. "В заключении нужно сказать, что недостаточно просто
хранить память о Махначе, просто вспоминать его как выдающегося историка,
культуролога, политика и политолога, а необходимо обеспечить преемственность,
надо сделать так, чтобы его идеи стали для нас не просто отвлеченным знанием,
но и руководством к действию. Самое главное, что завещал нам Владимир
Леонидович, – это не бояться говорить правду, при этом возрождение норм
церковной жизни начинать с себя и верить в то, что наши идеалы осуществимы.
Поскольку Владимир Леонидович был таким неисправимым оптимистом, поэтому
закончить слово о нем на пессимистической ноте просто невозможно. Я повторю то,
что он всегда говорил, прощаясь со своими близкими или
надписывая свою очередную книгу: мы обязательно победим", – заключил
Владимир Семенко. Русская линия 7.05.09 ******** Просветитель 5 мая в Москве, на 61 году жизни, от очень сильной и давней
болезни скончался православный публицист и педагог, просветитель земли русской
– Владимир Леонидович Махнач. Просветитель – это самое точное слово, определяющее миссию
его жизни. Он работал в очень разных сферах и занимался очень разными темами,
но несколько смущался, когда его называли искусствоведом, политологом,
историком или даже профессором. “Историк, – говорил он, – это тот, кто что-то
исследовал, а я…учитель истории”. И добавлял – “Правда, очень хороший. Может быть, лучший в
Москве. Может быть, в России”. И это действительно было правдой. Быть просто
историком, просто академическим исследователем и уметь рассказать эту Историю
другим людям – это совершенно разные качества. В этом отношении
историков-исследователей как раз много, а вот учителей Истории, просветителей –
очень мало. И Махнач был лучшим из них. И очень нужным.
Если возможно одной формулой определить мировоззрение
Владимира Махнача, то можно сказать, что он практически с самого начала своей
активной жизни был последовательным, упрямым сторонником Белой Идеи, сочетая в
себе все основные её аспекты – Вселенское Православие, российский империализм,
монархизм и русский национализм. Он не любил выискивать противоречия в этой
идее, он не был философом, – он был эстетом и воспринимал идею Белой России во
всей её целостности, как завершенный образ идеального мира. Поэтому он, конечно
же, ненавидел советскую систему и практически всё, что могло от нее исходить.
Поэтому же сама советская система не могла позволить Махначу добиться хоть
какого-то успеха на её территории. Он чудом избежал реальных преследований: не
будучи политиком, он не был и “диссидентом”, а к
эстетическим штудиям поздняя совдепия относилась уже не столь внимательно, как
раньше. В 1979 году он закончил исторический факультет МГУ, специализируясь на
истории архитектуры, и с этого времени История и Архитектура стали его главной
любовью, которую он умело передавал всем своим
слушателям. Он успел поработать в Музее искусств народов Востока, в
Музее архитектуры, в Музее-усадьбе Абрамцево и музее Останкино. С тех пор и до
конца советских времен основной его деятельностью были легальные и нелегальные
экскурсии по самым разным городам России, на которые люди подписывались только
потому, что это были экскурсии Владимира Махнача. Это реальное народное
просвещение сочеталось у него с активной борьбой за сохранение памятников
архитектуры, с участием в так называемом “эколого-культурном движении” (по
выражению Д.С.Лихачева), одним из главных вдохновителей коего он стал, особенно
прославившись введением принципа “пpезумпции
невиновности исторической застpойки”: “для исторической застройки
необходима безупречная аргументация, для сохранения любого элемента исторической
застройки никакой аргументации не требуется”. Об этих походах и акциях с неизбежной “религиозной
пропагандой”, естественно, узнало КГБ, и в 1983 году ему пригрозили той самой
статьей, за которую когда-то посадили Бродского – за “тунеядство”.
Так этому рафинированному искусствоведу, рассказывающему советским людям об их
собственной истории и стране то, что никто бы им никогда не рассказал, пришлось
на год устроиться такелажником на заводе железобетонных изделий. Но уже с Невозможно до конца осознать то сильнейшее впечатление,
которое производили лекции Махнача на целые поколения отечественных
интеллектуалов, если самому их не услышать и не увидеть. Именно в таких случаях
понимаешь, что такое “живое предание”, когда речь человека немыслима без его
голоса и образа. Будучи именно оратором, а не академическим исследователем,
Владимир Махнач был не человеком текста, а человеком речи, и это была именно та
речь, от которой невозможно было отвлечься. Не только то, что говорил
Махнач, но и то, как он говорил, сильнейшим образом выделяло его на
фоне бесчисленных вузовских профессоров. Здесь невозможно удержаться от личных
воспоминаний. Впервые я услышал это имя в начале 1998 года, когда мне
было 18 лет и я мечтал о “национальной революции” в
духе левого евразийства, исповедуя соответствующие взгляды. Некоторые мои
единомышленники тогда собирались в Институте журналистики и литературного
творчества (ИЖЛТ), располагавшегося тогда в здании “Литературной газеты” рядом
со Сретенским бульваром. Там было много интересных лекций и среди них – лекции
Махнача по истории мировых культур. Я только заглянул в аудиторию и уже не смог
из нее выйти до конца всего “сеанса”. У кафедры стоял человек, образ коего иные
кинематографисты специально создают – это был настоящий Иван Грозный, куда
более убедительный, чем загримированный Черкасов. Это именно тот случай, когда
столь затасканная метафора “орлиный взгляд” удачна как никогда. Усилением
образа служил голос – низкий, как у дьякона на богослужении, резкий,
выразительный, произносящий каждое слово с особой интонацией, неприкрыто
театральной. Возникало ощущение, что человек не читает лекцию, а произносит
речь на военном параде, хотя ее содержанием была история Крито-Микенской
цивилизации. С этого момента я приобрел аудиозаписи всех лекций этого курса и
ночами слушал их от начала до конца, записывая в отдельную тетрадку. Потрясающим и на редкость правильным качеством этих лекций было то,
что о каждой культуре, о каждом историческом этапе и о каждом деятеле автор
рассказывал как о самом важном и интересном, так что тот же древний Крит
превращался в явление всемирно-исторического значения, живое и актуальное по
сей день, не меньше, чем совсем недавние события. Много позже я спросил
его на Византийском Клубе об этом восторженном отношении к каждой теме и он ответил мне, что так оно и есть, но все-таки про
одну цивилизацию он не очень любит рассказывать – это про древнюю Финикию. Мы
поняли друг друга. В содержательном плане лекции Махнача в своё время
существенно повлияли на эволюцию взглядов очень многих, патриотически
ориентированных интеллектуалов, некоторые из которых сегодня составляют
основной круг “младоконсерваторов”. Достаточно назвать имена Егора Холмогорова,
Кирилла Фролова, Виталия Аверьянова, и независимо от того, как сейчас каждый из
его учеников относится к этому влиянию. В чем же заключалось это содержание?
Если проанализировать “генетический код” его историософских воззрений, то можно
сказать, что они сформировались под определяющим влиянием двух очень разных и
явно противоречащих друг другу авторов – Льва Гумилева и отца Георгия
Флоровского. Гумилева Махнач знал лично, много общался с ним и был одним из
немногих его “московских учеников”. Махнач перенял многие манеры и выражения
Льва Николаевича и стал одним из самых удачных его популяризаторов. При этом, из всей его теории Махнач взял вовсе не его евразийство, к
которому он всегда относился, мягко говоря, с иронией, а самое “космистское”
его начало – учение о природных циклах истории (“циклах пассионарности”), что
было предметом наших всегдашних споров. Вообще, мы постоянно с ним о чем-либо
спорили, и я не знаю как ему, но мне эти споры доставляли настоящее наслаждение
– не только интеллектуальное, но и эстетическое. Если Гумилев придавал его
историософии определенный метод, то оценочные суждения во многом опирались на
“Пути русского богословия” отца Георгия Флоровского. Это была школа интеллектуальной
честности, где все вещи назывались своими именами и
задачи христианской культуры ставились прямо и недвусмысленно. Именно на этом
пути определяется главная, осевая идея всей публицистики Владимира Махнача –
это идея Белой России как третьего пути между бездумным западничеством и
бессмысленным изоляционизмом. Именно поэтому именно он станет одним из главных
апологетов “никонианского проекта”, то есть деятельности Патриарха Никона и его
сторонников. Именно от Махнача я впервые услышал эту элементарную, логическую
цепь рассуждений: если Московская Русь – Третий Рим, наследник Византии, то
Московский Патриархат должен быть самостоятельной политической силой и Никон
был прав. Об этом он говорил постоянно: “В культурной коллизии XVII
века исторически оправданы только «никониане». Они сохранили русскую
национальную культуру как часть восточнохристианской, в то время как
«западники» ее разрушали, а старообрядцы вели к изоляции типа
«Россия и Европа»” (“Перед нами три пути”). “Что предложили
старообрядцы? Изоляционистскую ситуацию, в которой Россия противопоставляется
Европе, вместо того чтобы Восточная Европа противополагалась Западной.
<...> Таким образом, и та, и другая стороны стремились ввергнуть русских
людей в состояние скрытого раскола со Вселенской Церковью.
И лишь никонианство (пора это обозначение культурной принадлежности произносить
с достоинством) сохраняло Россию не только страной православного
вероисповедания, но и православной империей, лидирующей страной православной
культуры ” (“Культурология церковных расколов”). Если Россия – это наследник Нового Рима, восточный полюс
европейской христианской культуры, то любые заигрывания с “азиатским началом”,
любое оправдание тирании с одной стороны и бунтарства с другой стороны,
совершенно недопустимы. Стоит ли говорить о том, как Владимир Леонидович
относился к большевикам, не давая скидки ни кому из них, включая презираемого
им Сталина, но имеет смысл вспомнить, как он отстаивал
аристократическую честь русского монархизма, всячески отличая его от плебейской
тоски “по сильной руке”. Он действительно походил на Ивана Грозного, но трудно
представить себе кого-либо в истории дореволюционной России, к кому бы он
относился еще хуже: “Тиранолюбие, сильно дискредитирующее
достойный монархизм, является разновидностью начальстволюбия и присуще
маргинальным слоям населения. Этим «несчастненьким» хочется, чтобы какой-нибудь
очередной деспот порол их хоть каждый день, лишь бы он и другим спуску не
давал. В своем первом послании Курбскому Иван IV пишет: «Жаловати своих холопов
есме вольны, а и казнить вольны же». Эти строчки
омерзительны как русской, так и византийской монархической традиции. Византийские василевсы с особой гордостью говорили о том,
что управляют свободным народом. Любовь к деспотизму является частью психологии
представителей социальных низов, мечтающих о том, чтобы жестокость деспота
уравняла их с людьми самодостаточными, полными чувства собственного
достоинства. Для таких маргиналов нет ничего дороже сильной власти. Гражданам
восстанавливающейся России надо всегда быть готовыми поставить их на место,
если потребуется” (“Иван IV Грозный: миф и реальность”). В 1998 году я
спорил с ним и о Никоне, и о Грозном, и о большевиках, но прошло время, и мне
стало ясно, насколько он был прав в оценке этих ключевых явлений русской
истории. С падением советской власти у Махнача появились все
возможности стать главным идеологом русского консервативного движения. У него
для этого было всё – уникальная эрудиция, обширные контакты, огромный авторитет
и совершенно несравнимая харизма. В любом случае он
уже был главным теоретиком среди тех, кого по удачному определению Д. Володихина
можно назвать “новыми белыми”. Но реальность новой, либеральной России, оказалась
для романтичного склада его личности слишком грубой и циничной. Коммунистов сменили
либералы, и никакой третьей, “русской партии” не было. В 90-е годы “белые” патриоты
повально шли объединяться с “красными”, что для Махнача было просто невозможно,
а ельцинские власти даже и не знали о том, кто он такой и знать не хотели.
2000-е годы были для него уже совсем непонятны. Он не мог смириться с тем, что
декларируемое преодоление либерализма и возрождение государственности не
востребует прежних, искренних борцов за Русскую Идею и совершенно равнодушно к
любым идеям вообще. Большинство его учеников приняли этот новый поворот
истории, увидев в нем отрицание прежнего хаоса, но для Владимира Леонидовича
это было немыслимо. Как и иные авторы его поколения, он уже не хотел играть по
новым правилам, абсолютно не воспринимал нигилистический хаос постмодерной
культуры и отказывался говорить компьютерным языком. Как и любую фигуру подобного
уровня и в подобной ситуации, под конец его окружали самые неожиданные проходимцы,
пытаясь перетянуть на свою сторону, что он очень тяжело переживал, потому что
не умел и не любил отказывать. Самой большой трагедией его жизни было то, что
его читали и слушали кто угодно кроме тех, кто должен был это делать в первую
очередь – представители самой политической власти. В этом смысле его опыт был
наглядным примером того чудовищного разрыва между политической и
интеллектуальной сферой, который до сих пор существует в нашей стране и
объясняет практически все ее проблемы. Но нет повода для отчаяния. Владимир Махнач просветил не
одно поколение думающих и действующих русских людей. Его имя уже вошло в
пантеон национальных мыслителей России ХХ века, его тексты изданы, у нас есть
возможность прочесть их и даже прослушать его лекции. Теперь можно как угодно
относиться к этим текстам, но невозможно не признать, что из отечественных
мыслителей последних времен для столь разнообразного движения “новых белых” он
был идеологом номер один. Будем ему благодарны. Да упокоит Господь душу Владимира Леонидовича во Царствии Своем! Аркадий Малер Статья опубликована на сайте Rus-obr.ru http://www.katehon.ru/html/top/analitika/prosvetitel.htm ******** ОН ВИДЕЛ ДАЛЬШЕ НАС... Памяти
историка Владимира Махнача "Не прячь пустыню, ведь она растёт!" — написал в
свое время Ницше. Действительно, растёт. Вот еще одного живого и искрометного
не стало, и пустыня "продвинулась", выросла, захватив еще у жизни. Он был человеком невероятно одаренным и беззаветно
преданным Христу, Его церкви и России. Но свою
православность он умело сочетал с активной общественной позицией. К сожалению,
на мой взгляд, тот энергетический потенциал, которым обладал Владимир Леонидович,
не был востребован ни в политическом пространстве России, ни — чего уж греха
таить! — в церковном. Последнее
время он всё чаще сетовал именно на свою невостребованность, на невозможность
полноценной реализации. Я чувствовал, что это мучает его, чего стоит
только такое высказывание, которое я не раз последнее время слышал от него:
если бы церковь не рассматривала самоубийство как смертный грех, то он, скорее
всего, воспользовался бы правом прервать свой жизненный путь. При этом он не
был нытиком или истериком, он говорил это вполне спокойно и как-то отрешенно. Мы познакомились с ним в 1996 на радиостанции
"Радонеж". И через какое то время сдружились. Я просил его сделать
несколько цикловых передач, он всегда радостно откликался и приходил на запись,
совершенно не заботясь о гонорарах, — он вообще был бессребреник. Поражал
удивительный дар импровизации, которым он обладал. Никогда я не видел у него
никакого заготовленного текста, он вообще не любил писать, как сам неоднократно
подчеркивал, но говорил просто блестяще. Помню, как однажды — кажется, в
"Московских новостях", — напечатали какую-то мерзость про Шафаревича.
Я раздобыл этот номер, и вечером, когда он записывался, подсунул ему текст.
Владимир Леонидович потратил буквально пять минут на то, что бы ознакомится с
содержанием публикации, и так мастерски, залихватски отделал автора, что просто
любо-дорого было посмотреть. Игорь Ростиславович потом просил телефон Махнача,
звонил, благодарил. Когда он делал передачи на исторические темы, поражали его
умение неожиданных обобщений, тонкий анализ и способность, если можно так
выразиться, видеть в историческом процессе промысел Божий. Вот здесь ему
пессимизм был абсолютно чужд, а надежда на то, что Бог не оставит ни Россию, ни
свою Церковь, была в нем абсолютной. Он умел захватывать в свою орбиту. Как-то сразу было
понятно, что это — человек, обладающий какой то особой индивидуальностью,
каким-то уникальным даром располагать к себе. В нём полностью отсутствовала
банальность — вот уж кто поистине был чужд "теплохладности". Очень
любил поэзию, живопись, в разговоре никогда не касался бытовых тем, он был
интеллигентом в подлинном смысле этого слова, продолжателем той славной когорты
русских людей, которые и составили это уникальное русское — да-да, именно
русское! — явление в девятнадцатом и двадцатом веках. Уже на "Народном радио" я сделал с ним несколько
передач, посвященных "антисистемам", которые имели колоссальный
резонанс. Последнюю хотели посвятить памяти Льва
Николаевича Гумилева, его учителя и разработчика этого понятия в исторической
науке. А теперь впору делать передачу памяти самого Владимира Леонидовича
Махнача. Мне почему-то кажется, что перед смертью ему было одиноко,
и, вероятно, горько от погруженности в теплохладность, которая, к сожалению,
является неотъемлемой чертой современного мира. Прощай, дорогой Владимир Леонидович! Таких,
как ты, остаётся всё меньше и меньше! Всё меньше людей, наделенных такой яркой
индивидуальностью… Он ушёл и как-будто забрал с собой свою вселенную, которой
нам всем, знавшим его, будет не хватать. Единственное утешение — это какая-то
абсолютная уверенность, что ты — со Христом. И в этом
невозможно даже на йоту усомниться. Сергей Герасимов Завтра, 13.05.09 ********* О Владимире Махначе Мои воспоминания о Владимире Леонидовиче Махначе, столь внезапно ушедшем из жизни, будут отрывочны и бессистемны. Для меня этот уход был, действительно, внезапным. Кончено, я видел, что Владимир Леонидович нездоров. Но я видел и другое – его сохранившую спортивность фигуру, его привычку стойко сносить недуги, его заряженность на интеллектуальную работу. Он порой выглядел больным, но вовсе не уставшим от жизни. И когда он говорил, что жить ему осталось недолго, я сердился на него и требовал «сменить пластинку». Столько еще предстоит сделать! А тут какие-то пораженческие разговоры… Я так и не вспомнил момент, когда познакомился с Махначом. Но прекрасно помню заочное знакомство. В начале 90-х годов мне на глаза попались две публикации, в которых почти слово в слово были использованы одни и те же фактические данные о национальности православных святых. Одна публикация – не известного мне тогда Махнача, другая – митрополита Кирилла, ставшего теперь Патриархом. Я тогда подумал: кто же у кого заимствовал? Слишком уж это было похоже на плагиат. Когда я познакомился с Махначом, сомнения развеялись. Махнач как-то не укладывается ни в какие системы координат. Его трудно с чем-то или с кем-то сравнивать. Он сам представляет собой некую систему координат. Так получается, что мы с Владимиром Леонидовичем почти всегда одинаково расценивали общих знакомых и, не советуясь, порой, синхронно и резко меняли свою точку зрения. Может быть, я давал оценки более жестко, но знак был всегда один и тот же. И наоборот, я всегда видел, что люди, которые не уважают Махнача, мне глубоко чужды. Не потому что не уважают, а потому что их взгляды на жизнь и моральные достоинства не проходят каких-то моих собственных критериев. Махнач уникален. Он уникален как историк. Таких историков больше нет. Он отличается от историков, для которых предмет исследования – сама история, ее тайны или ее логика. Он не был историографом, не писал хроник. Скорее его направление – политическая историософия. Он пользовался достоверным и проверенным знанием и с уникальным умением сопоставлял достоверные факты. Его знания были пространны и всегда под рукой. Поэтому мысль его всегда была аргументирована. Махнач уникален как оратор. Подобных на моем пути не встречалось. Его импровизации всегда были основаны на глубоко продуманном материале, а риторические постановки становились завораживающим спектаклем. При всем разнообразии этих постановок, Махнач проводил всюду один и тот же комплекс – русского консерватизма, верного традиции и чуткого к новым веяниям. Не хочется пафоса, но трудно не говорить в его случае о гениальности. Кажется, что гений близок к помешательству или уже помешан. На самом деле личность гения «искра Божья» может разорвать мощью своего потенциала. Безумцы же проходят совершенно иной путь: их личность распадается без всякого внутреннего содержания. Скорее, она им просто оказывается не нужной – настолько пусто в ней. Махнач был чудаковат, но совершенно рационален во всем, что касалось его профессии. Его чудачества - от трагедии непризнанного гения. В чем, собственно, выражалась чудаковатость Владимира Махнача? Да, скорее всего, в совершеннейшей «непрактичности». Он не думал о карьере или зарплате. Всегда находился в крайнем материальном затруднении. Как-то между делом я посетовал на свои проблемы. Он от сочувствия даже ахнул. Ничуть не вспомнив при этом о своих собственных проблемах. Махнач – человек глубокой веры, православный просветитель. Он один сделал для утверждения русских людей в вере больше, чем иной митрополит. Он говорил: «Я на службе. Может быть, после моей смерти кто-то назовет это служением. А пока я на службе». Он откликался на любое приглашение к публичному выступлению, никогда не был чванлив или капризен в том, что считал своим долгом. Увы, единственным надежным партнером в его просветительской деятельности было только радио «Радонеж». Власти государственные и церковные предпочитали держать Махнача в стороне от массовой аудитории. Когда в 2000 году Александр Панарин пригласил меня в Ученый совет философского факультета МГУ, я с радостью принял это предложение. Не столько потому, что мечтал о том, что это позволит резко расширить контакты в ученом мире, сколько оттого, что у меня была тайная мысль – провести через диссертационный совет тех мыслителей, перед которыми мои собственные достижения и докторская степень казались ничтожными. К таковым я относил Владимира Махнача и Вадима Цимбурского. Хотелось бы вывести того и другого на защиту докторских диссертаций по совокупности трудов и дальше продвинуть на самые престижные кафедры, подкрепляя гениальность признанием и статусом. Увы, их обоих нет в живых. Нет в живых и Александра Панарина. Наши жизненные циклы совпали лишь на короткое время, и я не успел обсудить с ним моей задумки. Панарин тяжело заболел и посвятил последние годы жизни завершению нескольких книг, а его ученый совет я покинул, не в силах смотреть на фиктивные защиты и не в силах им противостоять. Творческое сотрудничество с Владимиром Леонидовичем началось у меня с приглашения его к публикации в журнале КРО «Континент Россия», который мы выпускали вместе с Сергеем Петровичем Пыхтиным. Здесь были опубликованы Православная этика в политике, «Главные вопросы конституционного строительства» (тезисы о правопреемстве, территории, населении, статусе государства, политической системе), а также ряд небольших работ. Под псевдонимом Л.Владимиров впервые в данном издании опубликовал цикл блестящих статей «Идеологические технологии». В дальнейшем (после 1998) тот же круг авторов издавал журнал «Золотой лев» (сначала в бумажном виде, потом в интернет-версии). Здесь появились статьи «Нация и национализм» , «Монархия», «Все вспомнить и ничего не забыть» (об исторических именах и русском городе), «Социальные традиции в русской культуре». После 2003 года уже в интернет-издании опубликован целый ряд новых работ Махнача. Особенно плотно мы начали сотрудничать с Владимиром Махначом при подготовке сборника статей «Неизбежность Империи», который вышел в свет в 1996 году. Тогда само слово «империя» было почти крамольным. Мы пытались обратить внимание читающей публики на исторический опыт Империи. Ничтожный тираж вряд ли тому способствовал. Но какой-то незримый процесс все же произошел. Через десятилетие имперская риторика перестала отпугивать и даже отчасти (пусть и в выхолощенном варианте) перешла к власти. В значительной мере тому частичному восстановлению уважения к русской исторической традиции, которое теперь наблюдается, мы обязаны Владимиру Махначу. А тогда в сборнике был опубликован Вариант одной из ключевых работ историка, «Империи в мировой истории». Одно из выступлений Владимира Леонидовича на «круглом столе» в Российском общественно-политическом центре, где я работал, мне довелось расшифровать, и я предложил дополнить ранее написанную статью новым разделом. И это было сделано. Через год, продолжая имперскую тему, мы выпустили сборник статей «Русский строй», где появилась версия другой программной статьи Махнача – «Демос и его кратия». Тем самым были заложены наши близкие отношения и мои взгляды сформировались под воздействием Владимира Леонидовича. Позднее, когда в одной из своих книг я назвал его среди моих учителей, Махнач с благосклонностью встретил эту вольность. Не будучи историком или культурологом, я не мог претендовать на продолжение его усилий в науке. Но я считал и считаю его учителем в другом смысле: учителем жизни, учителем, который дает понимание, необходимое не только историкам. Собственно, творчество Махнача было направлено именно на это. Можно сказать, что в себе самом я ощутил успех и благотворность его миссии. И поэтому называю его своим учителем. В 1999 году я увлекся антропологией и концепцией «расы», и мы с Владимиром Борисовичем Авдеевым выпустили сборник статей «Расовый смысл русской идеи». Владимир Леонидович, также не чуждый расологической проблематике, дал в этот сборник свою статью прежнюю несколько переработанную статью «Русский Север: кровь и дух». Во втором выпуске одноименного сборника (2002 год) появилась совместна с С.Н. Марочкиным статья «Русский город и русский дом». А потом было множество встреч, бесед очных и телефонных. Иногда щемящих сердце и тягостных, когда Владимир Леонидович брался за телефонную трубку, чтобы хоть кому-то высказать свою душевную боль. Увы, при всей его общительности, он был очень одинок. Одинок именно тем, что сократить дистанцию общения с ним было непросто: и от понимания масштаба его личности, и от какого-то пугающего знака неизбежного неуспеха в «мире сем». С Махначом можно было общаться только как с другом. Кому хотелось какой-то карьерной подсадки, не мог ни на что рассчитывать. Поэтому прагматики предпочитали обходить его стороной, пользуясь Махначом, только когда надо было придать смысла и яркости какой-нибудь конференции, и обходя его во всё остальное время. Я с обидой и гневом отношусь к руководству Московского архитектурного института, которое пальцем не пошевелило в защиту Махнача, когда того изгнали с кафедры и отлучили от любимого дела – преподавания истории архитектуры. Помнится, мы тогда пытались организовать общественный протест. И все это никак не клеилось. С отчаяния я даже написал ректору вызывающее и почти оскорбительное письмо. Но это ничего не изменило. Мне же кажется, что МАРХИ без Махнача – это вообще непонятно что. Или что-то, что меня лично вообще не может интересовать, – пустое место. Какому-нибудь русофобу в профессорском звании и прочих ученых регалиях там преподавать дозволено (не буду называть фамилию), крупнейшему русскому историку – нет. Да провались после этого этот МАРХИ пропадом! Жаль, очень жаль, что Владимир Леонидович не составил своего основополагающего труда «История русской архитектуры», который многократно изложен в его лекциях. Я со своей помощью опоздал. К тому времени, когда я предложил издателя, готового вложиться в создание многостраничного и богато иллюстрированного тома, Махнач не имел физических сил на этот проект. Его сильно подорвал тяжелый перелом ноги, длительная неподвижность, а потом перемещение при поддержке костыля. Резко ухудшилось зрение. Много времени уходило на лечение и на миссию, которую Махнач не мог оставить – лекции и выступления на радио «Радонеж». Проект не состоялся. Взяв у Владимира Леонидовича его лекционные слайды (несколько десятков штук на пробу) для оцифровки, я с горечью понял, что время ушло: качество снимков, великолепное по прошлым временам, никуда не годилось при современном уровне печати. Оглядываясь на прошедшие времена, я вижу, что мне не удалось сократить дистанцию с Владимиром Леонидовичем по другой причине. Мы с ним разнимся на полпоколения. Я не годился ему в сыновья, но также и не годился в приятели-сверстники. Именно поэтому я никогда не бывал у Владимира Леонидовича дома. Именно поэтому он никогда не бывал в моем кабинете в Госдуме. Хоть и числился моим помощником и даже почти без иронии именовал меня «шефом». Он, как я думаю, испытывал почти мистический страх перед этим гнездовьем невежд и изменников. А я думал: «Какой пустяк эта корочка помощника депутата! Насколько же большего достоин Махнач!». Мы множество раз встречались в дружеских компаниях, которые никого ни к чему не обязывали. И Владимир Леонидович отдыхал в них душой: шутил, рассказывал забавные истории и анекдоты, смеялся над своими и чужими шутками. И все-таки его масштаб был таков, что подобные встречи порой превращались в сольные выступления, где разговор замыкался на Махначе и шел по его сценарию. Это порой обижало: ну вот, не дал толком поговорить с остальными! А на самом деле, о чем мы могли поговорить?! Что было толку в том, о чем мы не поговорили?! Я не хочу оставить в своей памяти Махнача как прообраз или копию моих собственных представлений о жизни, истории, политике. У нас было немало расхождений. Например, Махнач, считая себя учеником Льва Гумилева, полностью принимал его концепцию «смертности этносов» и единой для всех этносов схемы описания их жизни. Я считаю эту концепцию несостоятельной: этносы биологически бессмертны, а их «смертность» наступает от исторических причин, которые вовсе не имеют какой-то циклической природы. Но ведь и сам Владимир Леонидович не был эпигоном своего учителя. Он мягко оставлял в сторону «теорию возникновения пассионарности», которая может впечатлять случайного читателя, а ученому должна представляться более чем сомнительной. Что унес с собой на Небеса Владимир Махнач, я бы назвал несколько высокопарно «божественным пониманием истории». Это понимание не пришлось ко времени и ко двору. Оно было востребовано лишь узким кругом лиц – кем-то фрагментами, из временного любопытства; кем-то случайно, между прочими делами и лишь единицами как система, так до конца и не проговоренная, требующая продолжения. Нашему веку история интересна разве что как анекдот. Власти она потребная как источник образов, принуждающих граждан к лояльности. Научное знание не в чести. Может быть, поэтому Махнач так рано ушел из жизни. Его земная миссия была завершена, он сделал для нас все, что мог, но хотел сделать гораздо больше. Мы (близкие и дальние знакомые, народ в целом) взяли от него то немногое, что смогли, не сумев по своей немощи воспользоваться щедростью ученого и мыслителя. Владимир Леонидович не раз вспоминал, что в юности мечтал быть морским офицером. Этой мечте не суждено было состояться. Но я вижу его рослую и подтянутую фигуру в ослепительно белом кителе с золотыми нашивками. И взгляд, устремленный вдаль с тем же выражением, которое столь знакомо мне по нашим совершенно неморским беседам. Может быть, где-то в небесных пространствах он так и стоит на капитанском мостике – в напряженной задумчивой позе, глядя вдаль и продолжая свою уже неземную мысль. Андрей Савельев ******** Отпевание Владимира Леонидовича Махнача состоялось в храме
Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе. ******** Работы В.Л.
Махнача, опубликованные в «Золотом льве» при жизни автора
15.05.2009 |
