Журнал «Золотой Лев» № 227-228 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Т. Забозлаева

 

Учить учиться в Российской империи[1]

 

Те, кто начинал педагогическую карьеру в «советское время», прекрасно помнят, как на всех конференциях педагогическое начальство неизменно твердило о неразрывности образования и воспитания. Никто не вдавался в истоки такой национальной традиции, но само собой подразумевалось, что это разработки советских ученых

На самом деле подобное обыкновение в России сложилось уже тогда, когда формировались основы государственного образования. А то, что образование приоритетно должно быть государственным, понимал еще батюшка Петра I царь Алексей Михайлович. В 1668 г. он замыслил главное учебное заведение в Москве – Славяно-греко-латинское училище.

Заметим: Алексей Михайлович решил открыть не судоходную школу, не физико-технические курсы, не аграрный университет. Нет, царь начал с организации классического гуманитарного образования, которым «слава Божия умножается, православная вера от злокозненных еретических хитростей в целости сохраняется и расширяется». То есть начал с идеологии. Правда, при царе Алексее Михайловиче это училище было лишь грезой. Но при его старшем сыне Федоре Алексеевиче в Москве уже было набрано тридцать учащихся для обучения в училище, которое послужило основой Славяно-греко-латинской академии.

Ректор и педагоги этого учебного заведения обязывались властями не только учить своих немногочисленных подопечных, но еще и наблюдать, чтобы во всем остальном народе не было бы каких-нибудь несанкционированных рассуждений и непристойных толкований о вере, а также экзаменовать домашних учителей из иностранцев и давать им разрешение на педагогическую деятельность. Те, кто норовил учительствовать без санкции академии, могли лишиться всего имущества. Так еще в ХVII веке было положено начало традиции, которая просуществовала до конца Российской империи, когда крупное учебное заведение (университет) являлось центром учебного округа и отвечало за все образовательные учреждения, находившиеся в этом округе.

А что касается Славяно-греко-латинской академии, то при своем основании она пользовалась особым вниманием царя Федора Алексеевича и патриарха Иоакима: «То оба они, то порознь, и явно и тайно, едва не каждую неделю приходили в училище утешаться духом в новом и неслыханном деле, и щедро награждали учеников и одеждою и деньгами». Ибо видели в воспитанниках людей, которые окажутся на страже жесткой идеологии Московского государства. Эта идеология базировалась на православной нравственности, на десяти заповедях, которые позже, в царствование Николая I, усилиями министра просвещения С.С. Уварова прессовались в стальную уваровскую формулу.

«Православие, самодержавие, народность» – это то, что вечно и неприкосновенно, на что нельзя поднимать руку. Злостных нарушителей государственной морали ждало суровое наказание вплоть до смертной казни. Претворяясь на практике, такая идеология утверждала, что всегда на первом месте у русского человека должны быть потребности нашего огромного государства, а потребности отдельного лица и вовсе могли не браться в расчет.

Иногда подобное противостояние человека и государства приобретало характер курьеза. Правда, курьеза только с нашей сегодняшней точки зрения. Так, в 1714 году (ПСЗ. 28 февр. № 2778) Петр I решил распространить по всей стране математические школы для дворянских мальчиков и детей чиновников. Главным условием было: учатся все, и, пока не получат свидетельство об окончании, никого не женить, то есть не позволять жениться. Видимо, акция удалась. Ибо через пять лет, в 1719 году (ПСЗ. 6 ноября. № 3447) Сенат повторил царский указ, распространив его на все слои населения, кроме крепостных: всех учить – никого не женить.

Большинство, конечно, старались всячески отлынивать от учения, но порядок, похоже, прижился. И в 1761 году М.В. Ломоносов разразился пугающим письмом, в котором сообщал, что Россия на дне демографической ямы и русские скоро исчезнут с лица земли. Однако неутешительные прогнозы гения русской науки не отвратили власти от уже апробированных мер воздействия на подрастающее поколение.

Впрочем, русская власть искала и другие рычаги воздействия на молодежь – лишь бы учились.

В царствование Анны Иоанновны стараниями самой императрицы или с подачи генерал-фельдмаршала Б.-Х. Миниха, главного радетеля за народное образование в это время, правительство вознамерилось играть на честолюбивых струнах юношества. Так, учащимся вновь открытого Кадетского корпуса в Петербурге постановили дважды в неделю читать вслух именной указ императрицы. Указ гласил, что кадетов, достигших 16-летнего возраста и обнаруживших нерадивость в учении, будут отправлять в матросы (ПСЗ. 1737. 30 марта. № 7213). Дворянских отпрысков, обучавшихся на курсах при Сенате, за лень обещано было записать навечно в солдаты или по крайней мере нещадно штрафовать (ПСЗ. 1740. 25 июня. № 8149). В то же время, только вступив на престол, Анна Иоанновна приказала Военной коллегии ни в коем случае не производить безграмотных солдат в унтер-офицеры, а неумеющих писать и читать унтер-офицеров – в обер-офицеры, «дабы каждый по учению грамотному попечение имел неленостное», то есть чтобы не ленились (ПСЗ. 1731. 23 ноября. № 5888). Вдогонку этому указу было предписано ради ликвидации безграмотности завести при пехотных гарнизонах школы для солдатских детей (ПСЗ. 1732. 21 сент. № 6188. 1736. 1 дек. № 7115. 1738. 6 авг. № 7627). Также Анна Иоанновна распорядилась переписать всех синодских, архиерейских, боярских, монастырских, священнических и церковно-причетнических детей и разночинцев для учреждения «школ во всех епархиях и неопределения впредь в духовенство неученых людей» (ПСЗ. 1737. 7 сент. № 7364).

Таким образом государство беспокоилось и о создании образцовой верхушки общества из дворян, и о том, чтобы между низами и верхами не существовало уж совершенно необозримой бездны в смысле просвещения. А раз так, то государственная власть обязана максимально контролировать будни учащихся, следить и за их нравственностью, и за прилежанием в науках, и посему впервые в указе 1740 года (ПСЗ. 25 июня. № 8149. П. 3) о функционировании курсов при Сенате по подготовке письмоводителей было заявлено, что учащиеся обязаны снимать себе жилье поблизости от курсов, чтобы никого не собирать по всему Петербургу для занятий.

Как оказалось впоследствии, это требование стало краеугольным для определенного этапа в развитии отечественного просвещения. Так, в указе об открытии Московского университета и двух гимназий одним из главных требований к студентам и педагогам было жительство вблизи университета, «дабы в прохаживании туда и назад напрасно время не теряли» (ПСЗ. 1755. 24 янв. № 10346. П. 42). А далее мы все чаще сталкиваемся с тем, что учебные заведения оказывались, по сути, на казарменном положении – учащиеся стали жить при институтах и училищах. И так вплоть до царствования Александра II, когда наметилась либерализация в этом вопросе и власть скорее согласилась давать родителям пособия, только бы они сами растили своих отпрысков (ПСЗ. 1861. 14 июля. № 37250 П. 2).

Но почему же до Александра II с учащимися обращались так сурово? Потому что Россия остро нуждалась в кадрах, причем подготовленных в кратчайший срок. В Регламенте императорских академий наук и художеств прямо говорилось, что не только необходимо подготовить собственных профессионалов в срочном порядке, но и обеспечить преемственность во власти и науке. Необходимо, чтобы за каждым профессионалом стоял дублер (ПСЗ. 1747. 24 июля. № 9425. П. 36. 39). И это стало государственной программой. Здесь же были сформулированы и требования к педагогам. При вступлении в должность они должны были принести присягу на верность государству и поклясться в своей политической благонадежности (Там же. П. 43). Впоследствии было отмечено, что педагоги не могут произвольно менять программы обучения, учебники, методическую литературу (ПСЗ. 1755. 24 янв. № 10346. П. 8). Это требование, впервые сформулированное И.И. Шуваловым в проекте Московского университета, позже переросло в государственный стандарт образования в России.

Разрабатывая свой проект, Шувалов определил и сроки вакаций: каникулы два раза в год – от 18 декабря до 6 января и от 10 июня до 1 июля (Там же. П. 12). В XIX в. летние каникулы уже часто увеличивались до полутора месяцев, например, с 1 июля до 15 августа. Но обычно не более.

И здесь открывается еще одна сторона вопроса, что разительно отличается от той практики, которая установилась с середины XX в. Именно тогда появились и до нынешних времен сохранились упорные разговоры о том, что наши учащиеся страшно загружены. Но наша загрузка не имеет ничего общего с загрузкой императорских учебных заведений разного уровня и ранга. Ибо высочайше завизированные распорядки там всегда предполагали подъем учащихся в 5 – 6 утра (при Александре II вышло послабление – в 7 утра). Уроки располагались на протяжении всего дня до вечера. И хотя теоретические предметы занимали обычно 6 – 8 астрономических часов, но в перерывах между уроками были занятия музыкой, фехтованием, танцами, гимнастикой, иностранными языками, красноречием, чтением. Целый день до 10 вечера по жесточайшему расписанию учащийся был постоянно загружен учебой и ни на минуту не предоставлен себе. Подрастающее поколение всегда должно было быть под надзором старших. Особенно строго за этим следили Екатерина II и Николай I.

Но как при этом сделать науку желанной? Здесь также были свои механизмы. Например, за успешно сданный экзамен учащийся Московского университета при Елизавете Петровне получал золотую или серебряную медаль, хорошую книгу или, как это случилось с Д.И. Фонвизиным, еще и поощрительную поездку в Петербург. Причем оценки учащихся, как отличников так и нерадивых, публиковались в газетах. И вся Москва знала, кто чего стоит. Так в системе русского обучения очень важным оказался мотив стыда.

Екатерина II, размышляя о проблемах просвещения в новом уставе Кадетского сухопутного корпуса, говорила, что стыд должен быть главным наказанием, а если нравы повреждены – наказания никогда не будут полезны. Бесчестье всего страшнее должно быть для человека. О том же много размышлял в свое время и Николай I, полагая, что главное средство к достижению нравственного воспитания – это возбуждение совести. И меры подобного возбуждения иной раз оказывались наипростейшими. Например, Николай I предлагал для лентяев и озорников наказание цветом, когда на проштрафившегося надевали серую куртку, и в таком непрезентабельном виде воспитанник должен был находиться в течение какого-то времени.

Значительным воспитательным моментом являлось и наличие формы у учащихся. Форма дисциплинировала и подтягивала воспитанников (см., например: ПСЗ. 1764. 5 мая. № 12154. Гл. I Разделение II. 1799. 4 мая. № 18953. 17. 10 мая. № 18960. Гл. II. П. 5. 1838. 4 июня. № 11275. 119. 120 и мн. др). Причем высочайше утвержденной была и домашняя одежда учащихся, что мы видим на публикуемых рисунках из Полного собрания законов Российской империи.

А как же смотрели на подобные строгости родители учащихся? Ведь сегодня мы привыкли, что между родителями и учебными заведениями ведутся бесконечные препирательства о том, кто должен делать из ребенка человека. Такой проблемы, по крайней мере с 1764 по 1861 гг., в России не существовало. Ибо государство всецело брало на себя ответственность за подрастающее поколение. От родителей же иной раз, наоборот, требовалась расписка, которую предложила Екатерина II в уставе Кадетского сухопутного шляхетского корпуса. В расписке говорилось, что в течение ближайших 15 лет, пока идет обучение, родители обязуются никаких притязаний на своих детей не иметь, если только не тяжелая болезнь (ПСЗ. 1766. 11 сент. № 12741).

Русские монархи были убеждены: главное – из ребенка сделать порядочного человека. А уж из порядочного лица сделать профессионала не составит особого труда.

И последнее, о чем мы уже, кстати, как-то рассказывали. Выучившиеся за казенный счет выпускники учебных заведений должны были отработать затраченные на них средства там, куда пошлет Родина, причем от 6, а то и до 15 лет. В разные периоды русской истории появлялись такие профессии, которые вообще нельзя было менять, как, например, медики, аптекари, землемеры – все они были на особом счету в государстве.

Конечно, нельзя не заметить: строгость законов в Российской империи всегда уравновешивалась их не слишком усердным исполнением. Но в данном случае мы имеем дело не с отдельными законами отдельных монархов. Мы имеем дело со всесторонней осмысленной системой обучения и воспитания, которая совершенствовалась на протяжении истории нашей страны. И потому Российская империя подарила миру выдающихся ученых, а также являла образцы профессионализма и беззаветного служения обществу.

 

«Санкт-Петербургские ведомости» № 233 от 11.12.2009

Екатеринбургская Инициатива, 12.12.09