Реклама:
Номер 251-252
подписан в печать 15.08.2010
С

Журнал «Золотой Лев» № 251-252 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С.Г. Кара-Мурза

 

Диверсификация: социокультурный аспект [1]

 

С.Г. Кара-Мурза 23.06.2010

 

Я буду в основном в рациональном плане выступать, хотя понятие «социокультурный» включает в себя нравственные ценности. По терминам скажу. Звучат такие термины как «российский менталитет», «модернизация», «инновации». Во-первых, менталитет будем понимать, как совокупность и мировоззренческих установок, и тип рациональности, то есть мышления определенного в обществе, и шкалу нравственных ценностей. Само слово «менталитет» часто воспринимается, как какие-то архетипы – устойчивые, присущие, чуть ли не от природы данные. Нет, это вещь более такая гибкая, пластичная, то есть менталитет будем рассматривать в определенной общности, в историческом периоде, который мы сейчас переживаем, то есть за последние примерно 20 лет, ну, и с некоторым прогнозом на будущее.

«Российский менталитет» - это, конечно, художественная метафора. Российское общество – как страна, как народ, – это сложная система, очень гетерогенная. Никакого общего, разделяемого всеми менталитета сейчас нет. Тем более, что мы переживаем смуту, когда практически все части нашего народа и общества находятся в поиске и пересматривают очень многие вещи, в частности, переживают болезненно кризис рационального сознания.

То есть мы будем говорить о менталитете именно той общности, которая ассоциирует себя с бизнесом, которая заполняет ниши этого российского бизнеса, которая формирует, конечно, свое самосознание, какие-то проекты. И не будем давать полную панораму менталитета российского общества. Теперь модернизация и инновации. В данном случае это все-таки части хозяйства как целого.

То есть надо обязательно сказать о главном: изолировано от целого этих систем не существует, как, например, какая-нибудь Силиконовая долина в Соединенных Штатах не возникла и не могла бы действовать без других систем – без национальной системы науки и техники, без имперского государства, которое щедро оплачивает всякие заказы, без армии Соединенных Штатов и без промышленности. Это [Силиконовая долина] – часть системы, и не может эта часть, как желудь, вырасти без корней. То есть нам придется говорить о фундаментальных вещах, на которых стоит сейчас хозяйство и, соответственно, ведущее это хозяйство сообщество наших бизнесменов. Без этого рассуждения о модернизации имели бы у нас утопический характер. Как, впрочем, они и имеют утопический характер – как в декларациях политиков, так и в СМИ. О фундаменте стараются не говорить: не тронь, не буди лихо [пока спит тихо].

Теперь вот два постулата я таких занудливых, но все-таки скажу.  [Первый.] Любое хозяйство стоит на фундаментальных нравственных и рациональных основаниях, если взять шире – на определенном мировоззрении. Оно не может быть просто взято как купленная какая-то иномарка и перемещено на наши дороги. Хозяйство – это большая инерционная система, которая выросла на нашей площади, со всеми ее дефектами и замечательными красотами. Кейнс, который у нас был здесь в 1920-е годы, наблюдал и многое взял для своей так называемой кейнсианской революции, он вообще считал, что экономическая теория – это часть этики. Он отвергал идею сделать политэкономию частью естественной науки. Адам Смит, прежде чем написать свой трактат о богатстве народов, написал трактат о нравственности, и, как много раз предупреждали, по сути, великие экономисты западные, оба эти трактата надо брать в единстве.

Один без другого не существует. Второй постулат: хозяйство – часть национальной культуры, и оно исключительно сильно пропитано этничностью, то есть особыми установками, особой специфической частью культуры. Вот если б был тут Валерий Александрович Тишков [академик РАН, директор Института этнологии и антропологии РАН имени Миклухо-Маклая был приглашен на круглый стол, но неожиданно не смог прийти], он бы меня подержал. Любой народ существует при балансе устойчивости и подвижности всей этой системы этнических связей и мировоззренческих элементов этой матрицы. Любая инновация поэтому подвержена ограничению – гарантировать воспроизводство этноса, национальной культуры. В истории есть множество случаев, когда народы отказывались от исключительно эффективных инноваций только потому, что предчувствовали, что это будет угрожать распадом вот этих связей.

Это как существует в антропологии такая формула: «Народы существуют благодаря своим пережиткам». Поэтому инновационная деятельность и модернизация, тем более модернизация, которая несет в себе имплантацию на национальной почве предприятий и институтов Запада, то есть общества модерна, – это части хозяйства, связанные с очень деликатными моментами. Вот это постулаты [я сформулировал], тут спорить, по-моему, не о чем. А вот тезисы – тезис я такой выдвигаю. Создание института частного предпринимательства в России в 1990-е годы – я говорю о социальных процессах, а не о личностях, – нарушило оба эти постулата, оба эти условия. То есть они – как предполагалось, на какой-то исторический период переходный, – отключили нравственные ограничения и исключили проблему традиций национальной культуры, то есть вырвали эту свою программу из системы этнических связей.

В результате наше предпринимательство пережило родовую травму тяжелую: наша номенклатура, которая «принимала роды», она щипцами повредила прежде всего голову, ну и некоторые [другие] органы. Уже то, что сейчас у нас тщательно, так сказать, и с напором внедряется понятие «российский бизнес», подтверждает этот мой тезис в обеих частях. Как говорится, бизнес – и ничего личного. Но что значит «ничего личного»? Никаких личных нравственных обязательств. Это даже не западное понятие, а сугубо англосаксонское, сравнительно недавнее. Потому что даже где-нибудь в католической части Европы скажут «эмпресарио» [исп. empresario – предприниматель], «эмпресо» [исп. empresa – предприятие, начинание]. Там не скажут «бизнесмен». Потому что предприятие – это созидание. Предпринимательство –это всегда созидание. Предприятие – вещь, тесно переплетенная и с национальной, и с социальной ответственностью.

А с другой стороны, смотрите, было введено понятие, которое претендовало даже на то, что бизнес-сообщество станет новым народом. Кто такие «новые русские»? Этот тот небольшой новый народ, который собирались создать, чтобы он стал демосом. Вот у нас будет демократия, нужен демос, примерно 10% населения. Остальные будут – охлос. Вот это тексты, которые мы, может быть, и не заметили в начале 1990-х годов, но сейчас стоило бы их вспомнить. Вообще говоря, бизнес – это формационный термин, это – исторически, в пространстве и времени заданное понятие, потому что предпринимательство [в отличие от бизнеса] существовало всегда. Предпринимательство – это цивилизационный скорее термин. Возьмите там, начиная с раннего средневековья, мы знаем большие предприятия и большое предпринимательство. Создание, скажем, банковской системы в крестовых походах, – оно было проникнуто религиозным сознанием.

Потом появились парии финансовой системы – ростовщики. Или ремесленничество средневековое – предприятие ремесленное было проникнуто мессианским даже духом, какие-нибудь каменщики, которые за два века покрыли всю Европу соборами. XIII–XVI века, оружейники... Или возьмем русский, российский бизнес – староверы, старообрядческий капитализм. Деньги, накопленные в общинах старообрядцев за долгое время, давались определенным личностям, чтобы они создавали, так сказать, современное производство в России. Уж не говоря о Новом времени на Западе, где предприниматель стал подвижником религиозным, предпринимательство было формой служения богу, возникло как «профессия». Понятие «профессия» раньше прилагалось только к священникам, а теперь возникли две профессии [в Новое время]: предприниматель и ученый. У них во многом совпадала структура вот этого фундамента мировоззренческого.

Я считаю, конечно, что мы очень много потеряли [оттого], что не учили Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», а эта книга для нас важнее, чем «Капитал» Маркса. К Востоку обратимся. Япония, когда ей надо было модернизировать хозяйство, создавать современную промышленность, современное общество в хозяйственном плане, отправила самураев учиться на предпринимателей, на ремесленников, на инженеров. Это была, опять же, форма служения – по национальному вектору, так сказать, программа шла. А социальную форму для этого [, как видим,] нашли в типе контракта XI века – контракта между самураями, ремесленниками и крестьянами. Совершенно другая форма, совершенно другое хозяйство возникло, чем западный капитализм. То есть предпринимательство было повсюду, взять [даже] советское время. Вот кто такой академик Королев?

Это предприниматель, как говорится, крупномасштабный, крупной программы, который ухватывал именно самые главные нервы предпринимательства и встраивал их в контекст реальности – и социальной, и политической, и геополитической, и даже, так сказать, мистической с его космизмом. То есть предпринимательство всегда предполагает собой духовно-нравственный проект, а не только экономический. И – это тоже как тезис можно считать – легитимизируется предпринимательство в национальном сознании, в массовом сознании через обе части, то есть и через успех экономический, и через успех духовный. Без одной части не достигается легитимности. Могут терпеть – да. Но не завоюют авторитета и уважения. А без легитимности невозможно ждать успеха, тем более – долговременного. Потому что заставить себя любить и уважать невозможно.

Самосознание народа определит: если ты выполняешь социальную функцию, значит, ты выполняешь национальную функцию. Конечно, предпринимательство – как большая программа национальная – должно это знать и искать способы соответствовать, то есть «притирать» все вот эти вещи. В 1990-е годы, я считаю, эту программу начали плохо, плохо. Что надо изменять? Собственно говоря, сейчас наша задача – понять, что плохо, что надо менять, какие и какого типа для этого потребуются усилия и какие программы. Ну, что плохо? Я с 1990 года работал в Аналитическом центре, он был создан как институт академии наук, и задача его была только в том, чтобы вести летопись реформы. Это был единственный [в своем роде] маленький институт, хорошо оснащенный информацией, средствами. [Нас] просили: пишите все, что происходит – вот при всех изменениях.

Поначалу [у нас] просили какие-то аналитические доклады, в 1991 году перестали [их просить], но, тем не менее, сохраняли [Аналитический центр]. И мы, собственно, наблюдали, как зарождались первые бизнесы, вот мы делали экспертизу Закона о приватизации, точнее, законопроекта. Это апрель–май 1991 года. Еще до закона далеко было. И [мы] могли собирать большие группы экспертов всяких – и культурологов, и историков, и криминалистов особенно. И наблюдали так сказать, роды этого субъекта нового. Многие дискуссии позволялись тогда с идеологами этой программы, [ведь] из нашего Центра вышли министры первого правительства Гайдара, даже вице-премьер один. И вот мы с ними очень много беседовали. Получается так, что как цель создание этого нового института (он же не повторял старообрядческий русский капитализм, это было новое явление, [совершенно] новый культурно-исторический тип создавался) заключалось в разрушении империи зла.

Вот цель! Более того. Может быть, на Западе это более связно излагали, то же самое было и в Чехии, и в Польше. Первая задача: это [бизнес-]сообщество должно разрушить существующую систему, прежде всего экономическую. И вот, на первых порах это предпринимательство выполняло чуждую для него функцию - разрушения. Вот Путин сказал в одном из Посланий: этот этап, 1990-е годы, был периодом разрушения, сноса старого здания. Мы тогда потеряли половину экономического потенциала страны. Вот представляете, что такое сообщество, которое взяло на себя функцию угробить половину экономического потенциала страны? Ясно, что это родовая травма, которую надо еще как-то лечить. Как рекрутировать людей в предпринимательство? Этот порог был встречен с опаской, но в то же время с надеждой – ну, в массовом сознании.

Потому что много людей у нас были одержимы духом предпринимательства, они хотели созидательной работы вне вот этой, скажем, иерархии государственных предприятий и учреждений. Это было во всех сферах – и в производстве, и в науке такие ожидания были. И ожидали, конечно, многого. Но рекрутирование пошло не так, как ожидалось. Во-первых, это был процесс номенклатурный. Во-вторых, довольно быстро в него привлекли теневые и даже преступные силы, которые существовали у нас и которые во время перестройки окрепли. Ну, вот криминалисты, которые сидели у нас [в Аналитическом центре], даже знали, какая группировка какие предприятия получит, [потому что] переговоры длилось довольно долго до этого. Ну, скажем, Каха Бендукидзе, аспирант-биохимик, получил «Уралмаш». Он давал интервью английской газете «Файненшл таймc» и говорил, что «мы получили "Уралмаш" за одну сотую его стоимости».

Это неверно – за одну тысячную стоимости. И сразу же получил чистой прибыли $20 млн в первый же год. Но люди же это видят! Почему этот комсомольский работник, этот аспирант из университета Тбилисского вот это получает? Таких примеров много, вы знаете историю приватизации. То есть само наделение собственностью [производилось ущербно]. Я уже не говорю, что не было проведено денационализации, ее назвали разгосударствлением. А при всякой приватизации известно, что самый трудный этап – это денационализация, то есть изъятие собственности у прежнего собственника, у нации. А потом уже – наделение. Важно, что само наделение, конечно, тоже вызвало горечь, оставило осадок. Почему? Потому что промышленность России, в отличие от промышленности, построенной Западом за 200 лет, создавалась в условиях форсированной индустриализации – почти как в боевых условиях. Буквально на костях двух поколений, которые все силы выложили на это и не получали тогда за это вознаграждения.

Так вот, наблюдать, как эти заводы, которые поэтому имели священную компоненту, передаются Кахе Бендукидзе, было очень тяжело. У меня вот по линии отца родственники здесь, в Москве, тоже были из крупной буржуазии, у них были заводы, дом прямо в Ипатьевском переулке. Национализацию они приняли. Значительная часть буржуазии приняла [большевистскую национализацию] из исторических соображений. Остались все [в России], работали. Осталась одна тетка из этого клана. Она старая уже, воевала, офицером даже была, зенитчицей. Так вот, она говорит, что когда национализация была в 1918, 1919 годах, то это как в семье, это приняли. А вот эта национализация [1990-х годов] «меня просто убивает». Вот что наши заводы, которые еще работают, сейчас какие-то прощелыги получают, которые сами-то и гвоздя забить не умеют, никакой любви к этим предприятиям не имеют, не любят производство, – это, она говорит, просто ужасно. Ну, в то же время вы помните, как были экспроприированы фактически 450 млрд накоплений, сбережений населения. Это ведь тоже пошло на алтарь создания этой общности [современных российских бизнесменов]. Это все отяготило, так сказать, тянется за ним, как бы отравляя мировоззренческую матрицу, на которой создается это здание. Сразу после приватизации что произошло? Помните? Расчленили предприятия. Сразу в среднем на 6 частей. То есть те целостные системы, которые строились изначально как комбинаты, из чисто сиюминутных соображений возможности превратить в ликвидность многие ресурсы предприятий были расчленены, что сразу же ударило по промышленности. И сразу же были выдавлены в челноки, в ларечники 10 млн рабочих и инженеров – это золотой фонд любой индустриально развитой страны. Вот наши кадры! Куда они потом делись? Они постепенно все на дно опустились, мало кто из них на этом челночничестве выжил. Вот так новые собственники, предприниматели, стали агентом разрушения. Это очень тяжелый груз. Что касается поведения и деклараций, кредо, манифестов, которые были раньше [сразу после приватизации 1990-х], то это тоже прискорбная часть нашей истории. В отличие от того, как вели себя предприниматели, проникнутые протестантской этикой (это в основном были пуритане, то есть самая аскетическая секта протестантов, это были квакеры английские, которые все деньги потратили на создание науки английской, великое было дело), здесь мы наблюдали в 1990-е годы разгул демонстративного личного потребления абсолютно, я сказал бы даже хамского, оскорбительного. Оскорбительного для всех, кто это видел. Наши [в то время] стали много ездить в Испанию, все-таки испанцы поближе нам по культуре, по духу, чем Северная Европа. Испанцы, когда наблюдали, были просто потрясены. Никто не мог ожидать, от России, от русских, от наших – такого. Вот довольно типичное [событие той поры]. Приходит в ресторан компания русских, вот заказывают вино по 1000–1500 евро бутылка. Отопьют немножко, оставляют и уходят. Это демонстративно, и это оскорбляло. Мне многие испанцы говорили, что это просто оскорбляло: ... что у вас возник за культурный тип? Как может так себя вести Россия на людях? А какое личное потребление началось в этой части! По стране за это время в 3 раза сократилось число тракторов. Слава богу – многие очень рады.

 

Яковенко И.Г. Хорошо, что число тракторов сократилось.

 

Кара-Мурза С.Г. Слава богу – многие очень рады.

 

Черняховский С.Ф. Многие вообще рады, когда ситуация ухудшается.

 

Кара-Мурза С.Г. Есть люди, да…

 

Черняховский С.Ф. Есть категория, которая просто радуется, когда что-то у нас такое [плохое] происходит.

 

Кара-Мурза С.Г. Но в 3 раза лучше стало – в 3 раза увеличилось число автомобилей. То есть страну культурными и экономическими средствами соблазнили жить в долг, потребляя вот такие вещи, как иномарки..

 

Сатановский Е.Я. Я бы не сказал, что это так уж неправильно...

 

Кара-Мурза С.Г. ...И не воспроизводя основные фонды. Это ведь тоже видно. И вот результат: предпринимательство не завоевало легитимности в массовом сознании, как сила национальная, конструктивная, и как сила социальная, тоже конструктивная. Вывод всей совокупности этих факторов. Вывод такой: конечно, необходимо это состояние выправлять, потому что у нас не только модернизация, инноватизация, но у нас и производство в стране невозможно без того, чтобы этот культурно-исторический тип [предпринимателя] не был интегрирован как следует, легитимно, с уважением в хозяйственную, структурную и прочие национальные сети. Чтобы это положение исправить, необходимо научное исследование, осознание того, что произошло за эти 20 лет и на основании этого – выработка программы. Потому что само собой это не рассасывается. Необходима программа действий и создание организационной базы для того, чтобы эту программу реализовать, которая бы создала основания для легитимации всего этого [отечественного предпринимательства]. Если этого не будет, то нынешняя ситуация залегает в холодной гражданской войне, которая у нас тлеет – и не из-за собственности, а из-за духовно-нравственных расколов и противоречий. В начале XX века, когда дело дошло до революций и гражданской войны, главным была не зависть к собственникам, не зависть к их потреблению, а именно оскорбление. Перелом был в начала [прошлого] века, перед пятым годом, когда вот это паразитирующее дворянство и буржуазию стали называть «дети Каина». Тогда процесс покатился к необратимости. В Институте социологии [Российской академии наук] с 1994 года ведется мониторинг отношения людей к богатым. И результаты очень неутешительные – не происходит никакого сближения. Примерно половина населения считает, что невозможно договориться этим двум частям. А я считаю, что возможно, – если будет честно осознано вот это [нынешнее непримиримое] состояние и выработан национальный проект. Пусть совокупностью слов и дел государство и это сообщество [предпринимателей] завоюют культурную гегемонию и уважение общества. Это проблема актуальная, но очень трудная.

 

Приложения

 

Kara-Murza's slide 1

 

Kara-Murza's slide 2

 

Kara-Murza's slide 3

 

Kara-Murza's slide 4

 

Kara-Murza's slide 5

 

Kara-Murza's slide 6

 

Kara-Murza's slide 7

 

Kara-Murza's slide 8

 

Kara-Murza's slide 9

 

Kara-Murza's slide 10

 

Kara-Murza's slide 11

 

Kara-Murza's slide 12

 

Kara-Murza's slide 13

 

Kara-Murza's slide 14

 

Kara-Murza's slide 15

 

Kara-Murza's slide 16

 

Kara-Murza's slide 17

 



[1] Выдержка из Стенограммы Четвертого круглого стола серии «Диверсификация российской экономики» (тема: «Диверсификация: социокультурный аспект»), прошедшего 23.06.2010 в Доме экономиста (Москва) по инициативе Виктора Бирюкова и при поддержке журнала «Наша власть: дела и лица».