Журнал «Золотой Лев» № 163-164 - издание русской
консервативной мысли
А.И. Фурсов
Неизвестный
1968-й
Пражская вина
ЧЕХОСЛОВАКИЯ-68 В КОНТЕКСТЕ ТАЙНЫХ БИТВ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
Одно дело – декларации о невмешательстве в зону чужих
интересов, другое дело – реальность холодной войны, тайные сражения которой
велись именно в таких зонах. Восточная Европа была одной из важнейших «досок»
мировых шахмат холодной войны с самого её начала. Чехословацкие события следует
рассматривать в контексте растянувшейся на четыре десятилетия
восточноевропейской «партии» Запада против СССР. Именно этот контекст позволяет
лучше понять суть Пражской весны, её значение и роль в холодной войне, её
результаты различной длительности для развития мировой соцсистемы
и её крушения в конце 1980-х годов.
События в ЧССР занимают ключевое место в многоходовке, затеянной в конце 1940-х годов Западом и
рассчитанной на многолетнюю – на несколько десятилетий – перспективу, в многоходовке, завершившейся победой Запада в глобальной психоисторической («психоментальной»
– А. Азимов) войне.
«Дебютом» восточноевропейской «партии»
западных спецслужб можно считать операцию «Сплит» 1948–1950 гг. («Split» – «Раскол», «Расцепляющий фактор»). Главной задачей операции было скомпрометировать СССР и
местные компартии в глазах восточноевропейцев, в
массе своей приветствовавших Красную армию как освободительницу от фашизма и
его местных союзников и агентов. Суть операции заключалась
в следующем. После окончания войны в руководстве восточноевропейских компартий
было два крыла, которые на Западе характеризовали как «сталинистов»
(сторонники жёсткого, репрессивного курса) и «националистов» (сторонники более
мягкого курса, учитывающего к тому же национальные особенности).
Многие американские политики считали необходимым поддержать
«националистов». Иной была позиция шефа ЦРУ Аллена
Даллеса. Он полагал, что «мягкие» коммунисты могут сделать коммунизм, особенно
по контрасту с фашизмом, более или менее приемлемым для основной массы
населения. Отсюда вывод: «националисты» должны быть уничтожены, причём руками
самих же коммунистов и СССР, руководящие позиции должны занять «сталинисты». В результате восточноевропейский коммунизм
стартует со «сталинистским лицом», что породит сопротивление
ему, заложит под него бомбу замедленного действия и подорвёт доверие к СССР.
Реализацией этого плана и стала жестокая и кровавая
операция «Split»: были сфабрикованы документы о том,
что часть руководства восточноевропейских компартий активно сотрудничает с
английской разведкой и ЦРУ. Речь, конечно же, шла об умеренных «националистах»,
в частности о генсеке КПЧ Рудольфе Сланском, министре
внутренних дел Венгрии Ласло Райке, заместителе
премьер-министра Болгарии Тайчо Костове,
генеральном секретаре польской компартии Владиславе Гомулке
и, естественно, их окружении.
Эти документы были подброшены разведке СССР
с помощью предложившего свои услуги разведки США полковника польской службы
безопасности Йозефа Святло (кстати, именно он
впоследствии арестовывал Гомулку) и косвенно –
бывшего американского дипломата, двойного агента Ноэля
Хэвилэнда Филда.
Сталин поверил, и по Восточной Европе прокатилась волна
репрессий, большая часть арестованных и судимых была
расстреляна (хотя имелись и исключения, например, Гомулка,
который был выпущен из тюрьмы и возглавил Польшу в 1956 г.). Как отмечает Э.
Макаревич, автор предисловия к исследованию С. Стюарта «Операция «Раскол»,
«жестокие репрессии смели со сцены в странах Восточной Европы тех коммунистических
лидеров, которые могли бы строить свой социализм, социализм с венгерским,
чехословацким, болгарским или польским лицом».
Если «Раскол» был дебютом в игре американских и английских
спецслужб в Восточной Европе, то миттельшпиль начался венгерскими событиями
1956 г., а закончился Чехословакией-68.
Это двенадцатилетние сыграло огромную долгосрочную роль в
подрыве позиций СССР в Восточной Европе, в расколе мирового коммунистического
движения (МКД), в занятии многими левыми на Западе антисоветских или
антикоммунистических позиций. Ни в 1956 г. в Венгрии, ни в 1968 г. в
Чехословакии Запад не достиг тех непосредственных
политических задач, которые ставил, – Венгрия и ЧССР остались внутри соцлагеря и Организации Варшавского договора (ОВД),
контрреволюция была разгромлена, вслед за событиями наступила политическая
стабилизация. Однако с точки зрения психоисторической,
а холодная война была прежде всего войной психоисторической, «психоментальной»
и именно как таковая была выиграна Западом, связка событий «Будапешт-56 –
Прага-68» сыграла значительную роль в успехе Запада.
Разумеется, это выявилось в среднесрочной и особенно
долгосрочной перспективе, но психоисторическая война
и есть долгосрочная война, и успехи в ней, как правило, могут быть только
долгосрочными, поскольку цели и мишени в этой войне – не живые люди, а
социальные группы (прежде всего интеллектуалы), кластеры массового сознания. В
этом плане холодная (глобальная психоисторическая)
война больше похожа даже не на шахматы, а на японскую стратегическую игру «го».
Долгосрочный системный характер холодной войны как самой
настоящей войны так и не был понят советским руководством – неслучайно у нас
холодная война писалась в кавычках и с маленькой буквы, а на Западе – с
прописной и без кавычек. Боролись с угрозой «горячей» войны и собственным
пацифизмом помогали противнику разгромить себя в холодной войне.
Для Запада холодная война вообще и в Восточной Европе в
частности не имела сроков – она должна была вестись до уничтожения СССР, а по
сути – России. То есть холодная война продолжается и сегодня.
Суть холодной войны очень хорошо видна по операции (и
стратегии) «Лиотэ», запущенной в 1950-е годы без
определения срока окончания. Лиотэ – французский маршал,
служивший в колониальном Алжире. Генерала измучила жара, и он приказал насадить
деревья, чтобы обеспечить тень. Когда ему сказали, что деревья вырастут эдак лет через пятьдесят, Лиотэ
ответил, что именно поэтому начинать следует тотчас.
Целью операции «Лиотэ» были поиск
и использование уязвимых мест и противоречий в руководстве
СССР и других соцстран. И целенаправленное воздействие на выбранные объекты
(руководство, интеллигенция, крестьянство и т.д.) путём психологической
отработки и дезинформации. Например, в 1954 г. в рамках «Лиотэ»
началось проведение сразу трёх акций. «Акнэ» – работа
над усилением разногласий в советском руководстве после смерти Сталина. «Риббанд» – противодействие модернизации подводного флота
СССР. «Сплинтер» – работа на обострение противоречий
между партией, с одной стороны, и армией и МВД – с другой. В конце 1950-х годов
была запущена операция по усилению и обострению противоречий между руководством
СССР и КНР. Многое из задуманного британскими спецслужбами («Лиотэ» была прежде всего их
проектом) осуществилось.
Операция «Лиотэ» планировалась
как постоянная и непрерывная: «Совершенно бесполезно ожидать немедленных или
осязаемых результатов ранее чем через несколько лет…
Процесс воздействия на объект в большинстве случаев будет занимать годы и даже
десятилетия». Одним из таких объектов долгосрочного воздействия была Восточная
Европа. В дебюте – «Split» – удар был нанесён по
региону в целом, а для миттельшпиля выбирались отдельные страны – Венгрия, а
затем ЧССР.
Разумеется, в Венгрии в середине 1950-х годов существовало
серьёзное недовольство режимом. Однако не всякое недовольство приводит к
восстанию – к нему в качестве необходимого условия потребны условия
достаточные: организация, деньги и информация. Венгерские события продемонстрировали
исключительно высокий уровень обеспечения этих достаточных условий, причём
обеспечения с Запада, о чём впоследствии откровенно писали и вспоминали бывшие
сотрудники ЦРУ. Денежные потоки шли с Запада через Вену. Тем же путём шло
оружие.
Было подготовлено хорошо организованное ядро движения и,
что не менее важно, хорошо информированное: так, у членов этого ядра были
списки сотрудников госбезопасности, адреса проживания многих из них. Оставалось
лишь разжечь и направить толпу, которая убивала и вешала этих сотрудников и
вообще коммунистов.
Это была попытка Запада использовать недовольство населения
и просчёты венгерского руководства в своих системных и геополитических целях.
Даже в случае провала программы-максимум
– откол Венгрии от соцсодружества – Запад получал
крупный морально-политический выигрыш.
Вместе с докладом Хрущёва на ХХ съезде венгерские события
стали «двойным ударом» невиданной силы как по соцлагерю,
так и по международному коммунистическому движению, положив начало его расколу.
В то же время решительность действий СССР на десяток с лишним лет охладила пыл
западных спецслужб и заставила их искать иные слабые звенья. Кстати, в Венгрии
либерализация режима под руководством Яноша Кадара –
на Западе это называли «гуляш-социализм» – продвинулась уже в 1960-е годы достаточно
далеко по меркам соцлагеря.
В середине 1960-х годов таким слабым звеном и стала
Чехословакия, а на рубеже 1970–1980-х годов – Польша, событиями в которой
начался восточноевропейский эндшпиль, завершившийся в 1989 г. Тогда на Мальте
Горбачёв сдал американцам всё (даже то, что не просили), включая Восточную
Европу. Таким образом, де-факто был похоронен «ялтинский мир», результаты,
достигнутые Россией (Советским Союзом) в Великой Отечественной войне ценою миллионов
жизней.
НОУ-ХАУ ПРАЖСКОЙ
ВЕСНЫ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ ПРОТИВ
«КУЛЬТУРНОЙ
ГЕГЕМОНИИ» ПАРТИИ
Чехословацкие события существенно отличаются от венгерских. В ЧССР была избрана тактика не восстания, не
лобового столкновения, а «мирных реформ» с акцентом на то, что А. Грамши назвал
бы «подрывом культурной гегемонии» власти. Такой подход предполагает активную
роль в событиях определённым образом подготовленных или обработанных интеллектуалов.
Как отметил в работе «Другая Европа. Кризис и конец
коммунизма» Ж. Рупник, Пражская весна знаменует
апогей «ревизионизма» в соцлагере, кульминацию
конфликта между критически настроенными интеллектуалами и властью, апофеоз
политического влияния интеллектуалов, занявших пространство между партией (КПЧ)
и народом.
Рупник заметил очень важную вещь. В ЧССР наряду с руководством
КПЧ, по сути, сформировался ещё один, во многом альтернативный центр власти –
критически (антикоммунистически) настроенные интеллектуалы. Их роль в
чехословацком обществе он называет «триумфом», «апофеозом» влияния на общество,
на события. Вопрос в том, кто влиял на самих интеллектуалов, способствовал их оргкристаллизации, поддерживал финансово. Ведь мы помним,
как в начале 1968 г. будто грибы после дождя сразу возникло большое
количество общественно-политических клубов – готовая матрица
антикоммунистического движения, давления на «центристов», а в перспективе –
выдавливания их и замены другими. Вспомним также фразу канцлера Австрии В.
Клауса о том, что помогать надо другому, более приемлемому для Запада правительству,
которое придёт на смену Дубчеку – Свободе.
В отличие от Венгрии, где не удалась тактика
«революционного перелома», в ЧССР в рамках холодной войны была применена
тактика «эволюционного перелома». Тем более что ХХ съезд КПСС подарил всем
антикоммунистам мощное оружие – антисталинизм, десталинизацию. Теперь и по компартиям, и по соцсистеме можно было наносить удары, прикрываясь целями и
задачами десталинизации, отождествляя социализм со
сталинизмом и навешивая этот ярлык на любого оппонента.
Политические и психологические технологии использования
интеллектуалов в антисистемных целях, манипуляции ими
были хорошо проработаны во время майских событий 1968 г. во Франции («студенческая
революция»). Эти события показали, как легко интеллектуалов (студентов и
преподавателей) превратить в послушную толпу.
События в Чехословакии имели иную природу, чем французский
май, – здесь ставки были выше и подготовка велась
дольше. При том, что в целом работу западных спецслужб
с интеллектуалами в ЧССР можно оценить довольно высоко, необходимо отметить ещё
один фактор, способствовавший их успеху. Если западные, особенно англоамериканские, спецслужбы, активно используя (как
прямо, так и в качестве «слепых агентов») левых, совершенствовали сферу
интеллектуальной борьбы, работали с интеллектуалами, советское руководство, по
сути, ничего не делало в этом направлении.
Марксистская теоретическая мысль в СССР в
послевоенный период, по сути, не развивалась (а ведь предупреждал Сталин: «Без теории нам смерть, смерть,
смерть»), всё более костенела, превращаясь в набор оторванных от жизни догм.
Мало того что для советского обществоведения реальный
научный анализ советского общества был табу, оно, по сути, перестало самостоятельно
изучать Запад (как это делалось в 1920–1930-е годы), трактуя его с помощью
устаревших схем. И, по сути, не понимая, куда и как он движется, где его сильные и уязвимые места. Долдонили про
империализм и тем самым обрекали себя на поражение в интеллектуальной схватке,
когда небольшая, хорошо организованная группа интеллектуалов, поддержанная
Западом, выглядит намного более убедительно и привлекательно, чем «партийные
интеллектуалы-идеологи» с их замшелыми, заскорузлыми схемами.
И всё же, как показали чехословацкие события, интеллектуалы
сами по себе не могут опрокинуть систему, необходима поддержка более широких
слоёв, прежде всего – рабочего класса, а
следовательно, нужно работать с ним. Пожалуй, это был главный вывод, который
сделали соответствующие западные службы, задействованные в психоисторической
войне. Поэтому, не прекращая работы «по интеллигенции», в том числе и в СССР,
они начали активно разрабатывать рабочий класс. Наиболее подходящей страной
оказалась Польша (начало – 1970 г., первые результаты – в самом конце 1970-х;
своеобразный 12-летний цикл – 1956–1968–1980 гг.).
ЧЕХОСЛОВАКИЯ
КАК ЗЕРКАЛО РАЗЛОЖЕНИЯ И ОБУРЖУАЗИВАНИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
Краткосрочный результат ввода войск в ЧССР был, безусловно,
положительным для соцсистемы: почти в самом начале
была пресечена попытка дестабилизации социалистического лагеря, ухудшения
европейских и мировых геополитических позиций соцлагеря
в целом и главным образом СССР.
В связи с этим нельзя согласиться с мнением тех, кто
считает, что ввод войск ОВД в ЧССР нанёс серьёзный ущерб позициям СССР в
мировой политике, осложнив отношения с Западом. Если бы это было так, то не
было бы никакого «детанта» – разрядки уже в начале 1970-х, всего через два-три
года после чехословацких событий. В мировой политике прочные позиции обеспечиваются
примерным военно-стратегическим паритетом, то есть наличием силы, а не холуйскими
улыбками до ушей и готовностью соглашаться, подквакивать
сильным и кланяться. Именно последние качества активно демонстрировали горбачёвский
СССР и постсоветская Россия, особенно в 1990-е годы. Результат – резкое,
катастрофическое ослабление позиций на мировой арене, геополитическое
поражение.
Именно жёсткая позиция СССР, занятая во время
чехословацкого кризиса, стала, как это ни парадоксально на первый взгляд, одним
из факторов, приблизивших «детант» – разрядку напряжённости на уровне
государств. На другом уровне – надгосударственном, наднациональном – под видом
сближения с СССР с конца 1960-х годов начала реализовываться принципиально
новая стратегия борьбы с соцлагерем – удушение в
объятиях.
Военная мощь и мастерство, проявленные СССР
при вводе войск в ЧССР, были фактором, обусловившим как разрядку, так и
этот поворот. В основе того и другого лежит страх, и здесь напрашивается аналогия
с 1849–1850 гг. Тогда военная мощь, продемонстрированная николаевской Россией,
которая осуществила ввод войск в Австро-Венгрию и спасла её, подавив венгерское
восстание, вызвала такой страх на Западе, прежде всего в Великобритании, что
ответом на неё стал самый настоящий военный крестовый поход Запада во главе с
Великобританией против России, который вошёл в историю под названием «Крымская
война».
Крестовый поход против СССР, начатый на рубеже 1960–1970-х
годов наднациональными и во многом специально для этого похода и созданными
структурами («Трёхсторонняя комиссия» и др.), был не военным, а прежде всего
информационно-экономическим. Брежневский СССР стоял на неизмеримо более прочном
фундаменте, чем николаевская Россия, – на сталинском, а потому ни военным
путём, ни с помощью изматывающей гонки вооружений победить его было невозможно.
Отсюда – выбор Запада в пользу информационно-экономического удушения в объятиях.
Этот крестовый поход, как и Крымская война, увенчался победой Запада, но далеко
не сразу, а спустя два десятилетия. И какую-то свою роль сыграли в этом
долгосрочные последствия ввода войск в Чехословакию – те последствия,
результаты которых в полной мере стали проявляться с конца 1970-х годов, совпав
с усилением западного наступления, с одной стороны, и нарастанием структурного
кризиса в СССР (в 1980-е горбачёвщина превратит его в
системный) – с другой.
Главные негативные последствия ввода войск в ЧССР касались
не наших отношений с Западом, а ситуации в мировом коммунистическом и – более
широко – в левом движении в Восточной Европе. В этом плане ввод войск был
пирровой победой.
Прежде всего он привёл к двойному обострению, если не
двойному расколу – между частью мирового левого и коммунистического движения, с
одной стороны, и расколу внутри самого движения. Из 88 компартий мира только 10
безоговорочно поддержали действия ОВД. Если ХХ съезд КПСС стал причиной
раскола, упрощённо говоря, между европейской и азиатской частями коммунистов,
то чехословацкие события раскололи уже европейский сегмент коммунистического
движения. Еврокоммунизм французской, итальянской и
испанской компартий 1970-х годов – это ответ и на внутри-капиталистические
изменения, и на межсистемные отношения (детант), и на ввод войск в
Чехословакию. Ещё в июле – начале августа руководители компартий Франции,
Италии, Испании предупредили руководство СССР о недопустимости силового
решения, о том, сколь негативными могут быть последствия.
После августа-68 среди западных левых интеллектуалов –
традиционного внутрикапиталистического союзника СССР
по таким вопросам, как критика империализма, борьба за мир, – стал активно
распространяться антисоветизм. Именно левые интеллектуалы стали активно создавать
образ СССР как обычной империалистической державы. После 1968 г. СССР в
глазах многих, если не большинства, левых окончательно утратил ореол
революционности и антисистемности, окончательно
перестал быть воплощением царства свободы, справедливости и социальных
экспериментов. СССР превратился даже в глазах левых не только в противника
«социализма с человеческим лицом», но и в геополитического противника Запада,
каким была царская Россия. В связи с этим быстро вспомнили о социокультурном, религиозно-цивилизационном
отличии от России Запада.
Это была та благоприятная почва, в которую были позднее
брошены и хорошо проросли такие семена, как солженицынский
«Архипелаг ГУЛАГ», рейгановская «империя зла»,
успешная провокация ЦРУ с корейским «Боингом» и многое другое. Ну а ввод войск СССР
в Афганистан, куда дряхлое полуадекватное руководство
СССР ловко заманили англосаксы (не исключено, что во взаимодействии с агентами
влияния на самом верху советской властной пирамиды), стал последним мазком,
завершившим новый образ СССР как реинкарнации
Российской империи.
Весьма показательный факт. По воспоминаниям сотрудников
советской разведки, в 1970-е годы, по сути, прекратилось сотрудничество с ней
западных людей по идейным соображениям – только на основе денег или шантажа.
Пражская весна и её финал в августе 1968 г. стали
важным этапом в окончательной кристаллизации антисоветского сегмента в самом
советском обществе, и это тоже один из косвенных результатов чехословацких
событий. Они действительно оказали серьёзное влияние на соцлагерь
и на ситуацию в СССР. Причём типологически внутренние результаты похожи на
внешние: укрепление системы в краткосрочной перспективе, как и ослабление в
средне- и долгосрочной перспективе. Консолидация либеральной фракции номенклатуры,
стремящейся к превращению в квазибуржуазию,
либеральной прозападной интеллигенции, стремящейся превратиться в культур-буржуазию, рост антисоветизма в этой социальной
среде.
Сразу же после чехословацких событий либеральные (по сути –
прозападные) тона в идейно-художественной жизни СССР были приглушены. Были
сделаны попытки уйти от огульного очернения Сталина и сталинской эпохи в духе
примитивного хрущёвского доклада на ХХ съезде. Либералы, естественно, расценили
это как попытку реабилитации Сталина. Плохо понимая собственную страну и суть
строя, от которого кормились, они не поняли, что брежневский режим намного дальше
ушёл от сталинизма, чем хрущёвский, и что ни о какой реставрации сталинизма
речи быть не может.
ЛГ, 27.08.08