А.Г. Кузьмин

 

ХАЗАРСКИЕ СТРАДАНИЯ

 

Студент-первокурсник выступает на семинаре с докладом по проблеме "Русь и Степь". С увлечением и энтузиазмом рассказывает он о том, как Песах покорил Русь и заставил русского князя Игоря в 941 и 943 годах идти походами на Византию, заведомо зная, что добром они не кончатся, а затем и вовсе погибает, собирая для хазар дань с древлян. Хазары, печенеги, половцы, блоки и союзы, продиктованные лесной Руси Великой Степью. А на вопрос - откуда все эти данные, из каких летописей и хроник - следует как рефрен ответ: "Из Гумилева". И студент изумляется: как же так? Ведь это не роман, а работа, претендующая на научную достоверность, и оказывается, что никаких источниковых оснований для уверенно изложенного хода событий попросту нет.

Первый семестр для студента-историка - самый важный. И по отечественной, и по всеобщей истории он изучает длительные исторические периоды, начала начал, на которых только и могут закладываться основы методологии, закономерности исторических процессов, возникновения народностей и государств. На семинарах он должен выступить с докладом по той или иной проблеме - обычно весьма спорной, понять, из-за чего идет спор, и на каком материале проблема может быть решена. Как правило, если студент не усвоил в первом семестре, что такое "проблема" и как от нее идти к "источнику", он останется любителем, который, может быть, знает много историй, но не вполне осознает, что такое наука история.

Студент явно был расстроен, не сумев представить ни для одного положения документального подтверждения. И лишь одно служило некоторым утешением: не он один подпал под магическое воздействие необычных трактатов "великого евразийца". После публикации в "Нашем современнике" статьи "Меня называют евразийцем" (1991, № 1) блестящий математик, академик и коллега по редколлегии И.Р. Шафаревич справился, что неверно в статье Л.Н. Гумилева, и не мог поверить, что в ней нет ничего верного ("Он же ученый!").

С точки зрения социальной психологии факт сам по себе весьма любопытный. Совсем недавно, кажется, интеллигенция, по крайней мере, патриотическая, вполне осознала разъяснения Владимира Чивилихина, что означает попытка "реабилитации" татаро-монгольского нашествия и ордынского ига на Руси. Но пробуждение "Памятью" оказалось кратковременным, и вот уже палачи народа стали его чуть ли не лучшими друзьями и заступниками. (Как будто правда о татаро-монгольском иге была выгодна лишь "партийной номенклатуре").

 

Хазария

 

На втором месте после Монгольской державы в рамках "евразийской" утопии стоит Хазарский каганат. И важно уяснить, что именно привлекает в истории этого государства евразийцев, и в каком направлении развивается их фантазия.

Хазарский каганат, несомненно, оказал определенное влияние на Русь. Достаточно сказать, что поляне, северяне, вятичи и даже радимичи какое-то время платили хазарам дань. В романе лучшего нашего исторического писателя-романиста Валентина Иванова "Русь изначальная" Русь формируется в борьбе с "неразумными хазарами", хотя в VI веке славяне вообще еще не вступали с хазарами в какие-либо контакты. Но вопрос о месте и роли этого раннего государственного образования остается весьма спорным в научной литературе, что подогревает публицистическую фантастику.

Публицистическую пикантность хазарской проблеме придает, разумеется, уникальное явление: господство в течение достаточно длительного времени иудаизма на землях, где этнические евреи не составляли сколько-нибудь значительной социальной группы. Отсюда и специфический интерес, и своеобразная актуальность. Публицистическая острота так или иначе коснулась и "чистых" специалистов - М.И. Артамонова, С.А. Плетневой, А.П. Новосельцева и некоторых других (равно как и их оппонентов). Для "евразийской" же концепции мастерами-евразийцами, естественно, отбирается только "подходящий" материал. Здесь придется напомнить и о том, что именно оставлено вне поля зрения.

В научном плане хазарская проблема сводится к двум большим узлам: роль и место салтово-маяцкой культуры и характер хазарского иудаизма. За счет первого Хазария либо "раздувается", либо свертывается, за счет второго - либо "оправдывается", либо "обвиняется". Первая группа вопросов тесно связана также с русско-хазарскими отношениями, оценка которых также существенно расходится и у специалистов, и у популяризаторов.

Названные аспекты хазарской проблемы заслуживают серьезного обсуждения и в чисто научном плане из-за спорности выдвигаемых положений по существу. В публицистических же сочинениях игнорируется даже и сам факт спорности тех или иных представлений и суждений. Речь идет об "евразийских" интерпретациях Л.Н. Гумилева, опубликованных в книге и повторенных в нескольких номерах "Нашего современника" для широкого читателя, а также о догадках и размышлениях В. Кожинова об исключительном значении Хазарии в истории Руси, занявших семь (!) номеров журнала ("НС", 1992, №№ 6-12). Называется эта публикация "История Руси и русского слова", но смысл ее в том, чтобы, отталкиваясь от былин и догадки, что раньше в былинах вместо "татар" могли упоминать "хазар", взглянуть на историю этого государства с точки зрения "евразийского" мировоззрения.

В публикации В. Кожинова много лирических отступлений, смысл которых, похоже, не всегда ясен и ему самому, и чуть ли не каждый раздел приходится начинать словами "но вернемся к...". Но одно отступление имеет принципиальное значение. Автор предупреждает читателя, что кое-что ему "следует знать", и пишет об этом аж на двух страницах ("НС" № 11, с. 164-165). Оказывается, что хазарская тема очень опасная. Капитальная книга М.И. Артамонова "История хазар" (Л., 1962) "испытала очень трудную судьбу". Автор ссылается на книгу А.П. Новосельцева, где сказано, что опубликовать такую книгу можно было только в Ленинграде, да еще в Эрмитаже, где Артамонов был директором. "И едва ли случайно, - добавляет от себя В. Кожинов, - М.И. Артамонов через год после ее выхода был освобожден от должности директора Эрмитажа и в дальнейшем стал заниматься в основном не "опасной" историей древних скифов". Подобные же трудности испытал и Л.Н. Гумилев, рукопись которого не была напечатана издательством "Молодая гвардия". "Очень чтимый и влиятельный филолог", давший "высокоположительный отзыв", отказался его напечатать в качестве предисловия или послесловия, поскольку его незадолго до этого побили в подъезде собственного дома, а за публикацию такого предисловия могли и вовсе убить.

Такие вот страсти. А кто же все-таки эти враги рода хазарского, готовые пойти на смертоубийство, лишь бы не допустить до народа высокой правды о хазарах? В. Кожинов не разъясняет. Поскольку же книга Новосельцева вышла всего двумя тысячами экземпляров, придется дать расшифровку. А.П. Новосельцев сетует, что американскому исследователю Данлопу "удалось опередить Артамонова в публикации обобщающего труда о Хазарии в значительной мере из-за той ситуации, которая сложилась в нашей исторической науке в конце 40-х - начале 50-х годов. Речь идет о пресловутой "борьбе с космополитизмом", которая была очередной кампанией в духе репрессивной политики Сталина и его ставленников" ("Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа". М., 1990, с. 54). Помимо Сталина, изучению хазарской истории, по мнению Новосельцева, мешал академик Б.А. Рыбаков. Правда, "к счастью, подобных работ было немного". После же "исторических решений XX съезда КПСС подлинно научный интерес к хазарской истории в нашей стране возобладал и был ознаменован...".

Итак, враг ясен: это предшественники общества "Память", с их оголтелым шовинизмом, национализмом и антисемитизмом. Но кое-что все-таки нуждается в уточнении. Во-первых, М.И. Артамонов (1898-1972) не просто ученый, а и функционер, во многом определявший направления исследований. В 1938-1943 годах он был директором Института материальной культуры АН, в разгар борьбы с космополитизмом в 1948-1951 годах был проректором ЛГУ, откуда перешел, явно не с понижением, директором Эрмитажа (1951-1964). До конца дней оставался заведующим кафедрой археологии ЛГУ. Первую книгу о хазарах опубликовал еще в 1936 году, и выяснилось, что для решения проблемы не хватает достаточно представительного археологического материала.

Кожинов ошибается, полагая, что скифами Артамонов вынужден был заняться, спасаясь от преследований. Скифы - его главная тема как археолога. В 1941 году он защитил по этой теме докторскую диссертацию, а основанная на ней книга "Сокровища скифских курганов" вышла лишь в 1966 году. Ученый параллельно работал над двумя большими проблемами, а археологические материалы накапливаются десятилетиями. В 1949-1951 годах Артамонов руководил экспедицией, раскапывавшей Саркел - Белую Вежу. Это была одна из крупнейших экспедиций. В 1958- 1963 годах под его редакцией были опубликованы три тома "Трудов Волго-Донской археологической экспедиции" общим объемом свыше 150 печатных листов. Ну а что касается сомнений Б.А. Рыбакова в плодотворном влиянии хазарской цивилизации на Русь, то и Новосельцев их во многом разделяет. Во всяком случае, он не верит, что хазары заслоняли Русь от арабов и кочевников.

Что касается реакции академика-филолога, то удивляться надо не тому, что он отказался публиковать свой отзыв, а тому, что он его написал. Хотя он и далек по своим научным интересам от хазарской истории, он не мог не откликнуться на более чем смелый вывод, что потомки хазар - это казаки. ("Открытие Хазарии". М., 1966, с. 177-180; его же. "Князь Святослав Игоревич". "НС", 1991, № 7, с, 149). А подобные открытия почитай на каждой странице. Рецензент же отвечает еще и за точность цитаций, то есть фактов как таковых. В связи с татаро-монгольскими увлечениями об этом мне не раз приходилось говорить. Но метод изложения и хазарской "сюиты" тот же самый. До источников же "евразийцы" обычно не доходят, заблудившись в литературе.

Как это выглядит на практике, можно судить хотя бы по такому примеру. Говорится о дате крещения Ольги. "Б.А. Рыбаков, - пишет Гумилев, - отвергает версию "Повести временных лет"... чем поддерживает мнение В.Н. Татищева, опиравшегося на утерянную Иоакимовскую летопись, и Г.Г. Литаврина, который, пересмотрев византийские источники, обосновал ранее отвергнутую дату - 957 г. Е.Е. Голубинский, сверх того, полагает, что Ольга приехала в Царьград уже крещеной, со своим духовником Григорием, а крестилась еще в Киеве" ("НС", 1991, № 7, с. 144-145).

Ссылка на Голубинского дается по Рыбакову, а упоминание Литаврина сопровождается ссылкой на его статью. Но автор ее явно не смотрел, как не смотрел и Татищева, а Рыбакова прочел крайне невнимательно. В результате все перепутано. Так, у Татищева значится 945 год, дату 957 обосновал не Литаврин, а Голубинский. Литаврин же вернулся к дате 946 год, предполагавшейся еще некоторыми авторами XVIII столетия. Именно эту дату поддерживает и Рыбаков. А ведь речь идет о фактах, так сказать, первого ряда.

Что касается хронологии "Повести временных лет", о запутанности которой упоминает Рыбаков, причина ее достаточно ясна: смешение разных космических эр и стилей летоисчисления в результате соединения в летописи источников разного происхождения. Выявить эти эры можно (они употреблялись не только на Руси), а сопоставление с иностранными источниками позволяет определить и дату крещения Ольги - 959 год, и дату похода Святослава на хазар - 968-969 год, и целый ряд других дат, записанных не по константинопольской, а по старой византийской эре.

И все-таки, пожалуй, Кожинов прав: рецензента-филолога удержало не чувство научной ответственности, а страх. Только вряд ли перед боевиками борцов с космополитизмом. Ведь Гумилев в последней своей степной симфонии резко разделил предков казаков, излиха наполненных всеми добродетелями, и евреев, захвативших власть в Хазарском каганате и нещадно угнетавших доверчивых ротозеев. Такой поворот мог вызвать восторг у тех самых борцов с космополитизмом, а в подъезде, вместо красно-коричневых, можно было встретить желто-голубых.

На последнее обстоятельство уже обратили внимание. В "Неве" (1992, № 4) опубликовано три материала, прямо обращенных к этой теме. Александр Тюрин вспомнил и Сталина, и «жидомасонов», но и порекомендовал "почитать "Современник" и послушать "теоретиков" всех фракций "Памяти" у Казанского собора" (с. 225). Примерно в таком же духе (хотя и с комплиментами и вроде бы принимая гумилевскую теорию этногенеза) высказывается и известный востоковед Игорь Дьяконов. Более обстоятелен отклик Льва Клейна, знакомого Гумилева со времени работы на раскопках Саркела - Белой Вежи в экспедиции Артамонова и коллеги по университету. Клейн твердо свидетельствует, что Лев Николаевич "безусловно не антисемит" (с. 228). Я бы тоже мог это засвидетельствовать, хотя долгий и откровенный разговор на эту тему у нас происходил более двадцати лет назад. Видимо, хорошо знал об этом и высокочтимый филолог. Возможно, знал он и о другом: зачем было Гумилеву от юдофильства повернуть к юдофобии? Вроде бы никаких видимых причин для этого не было, а из книг Надежды Мандельштам, где главный герой не столько ее супруг Осип, сколько подруга "акума" А. Ахматова (урожденная Аренс) и ее сын Лев, следует, что вроде бы и не должно быть.

К сожалению, и у Кожинова мы не найдем разъяснения этой загадки. Он, хотя и в несколько смягченной форме, следует концепции Гумилева. А поскольку в концепции нет внутренней логики, то и последователь оказывается вынужденным постоянно противоречить самому себе. С "делом Артамонова" вроде бы разобрались. Но под стать ему еще и "дело Платонова", к которому автор обращается в одном из лирических отступлений, уверяя, что оно имеет, "быть может, не вполне очевидную, но глубокую связь с той давней эпохой" ("НС", 1992, № II, с. 168). Так и непонятно, за что судили С.Ф. Платонова: за то, что он возглавил группу монархистов, или за то, что принял на работу зятя А.А. Шахматова еврея Коплана. Равно как непонятно, за что получил пять лет Коплан: за то, что он еврей, или за то, что читал в православной церкви на клиросе. Если же разбираться в процессах 1928-1929 годов по существу, то надо иметь в виду, что это были разные процессы. Одних судили как монархистов, других как кадетов (Л.В. Черепнин в их числе), третьих (в Ленинграде) как масонов или членов организаций масонского типа (похоже, единственный в истории страны подобный процесс).

 

 

 

И все-таки писать "про хазар мемуар" необходимо с салтово-маяцкой культуры. Никто не пускается во взаимные обвинения, пока идет речь о первых двух веках хазарской истории, когда ищут местонахождение какого-то упоминаемого источниками города, включая и пропавшую столицу Итиль. Но как только заходит речь о салтово-маяцкой культуре VIII-Х веков в бассейне Дона и Северского Донца, страсти закипают. И дело в том, что это самый развитый и представительный район на всей территории, предположительно входившей в состав Хазарского каганата. Кожинов всякий раз, упоминая эту культуру, в скобках поясняет: "то есть хазарская". С.А. Плетнева, занимавшаяся раскопками в этих районах (наряду с М.И. Артамоновым, И.И. Ляпушкиным и многими другими), удостоилась титула "наиболее выдающегося исследователя" за то, что включила их в зону хазаро-славянского пограничья. В отличие от Поволжья здесь достаточно плотно встречаются "величественные развалины белокаменных замков". Могильники сохранили останки воинов, захороненных с оружием и конями. Впечатляющая картина. И вывод, что эта полоса укреплений развертывалась для наступления на славянские племена, поскольку расположена не на левобережье, а на правобережье Дона. На этом выводе и сооружает Кожинов башню хазарского Вавилона.

Самое удивительное то, что вопрос об этнической принадлежности салтовцев, по существу, ни у кого не вызывает сомнений: это аланы. Никто не оспорил археологических аргументов И.И. Ляпушкина, никто не взял под сомнение заключений антропологов (длинноголовый индоевропейский тип). И материальная культура, и внешний облик салтовцев вполне тождественны аланскому населению Северного Кавказа. Все это не вызывало сомнений у М.И. Артамонова, ясно С.А. Плетневой и А.П. Новосельцеву. Откуда же взялась версия о салтовцах как хазарах?

В данном случае перед нами пример зависимости оценки источника от концепции, а концепции от каких-то субъективных настроений. Стремление как-то сблизить хазар и алан изначально просматривалось у М.И. Артамонова, да и у других хазароведов. Дело в том, что хазары почти неуловимы: они кочевники, следы которых затеряны в степи, и облик их неясен, поскольку умерших они сжигали. В 1936 году М.И. Артамонов (не без влияния Н.Я. Марра) склонен был считать, что "и болгары и хазары могут быть возведены к сарматам, но скрещенные с угорскими племенами" ("Очерки древнейшей истории хазар", с. 121). Иными словами, предполагалась некая смесь иранских и угорских языков. В результате тюркского завоевания хазары проникаются тюркскими элементами. Позднее ученый этим элементам придавал большее значение, предполагая даже распространение тюркского языка по всей территории, подвластной хазарам.

Что хазары принадлежали к тюркской ветви, засвидетельствовано "царем" Иосифом в середине Х века в его знаменитом письме испанскому еврею Хасдаю. Он производит хазар из рода Тогармы, сына Иафета, а Тогармой в древнееврейской литературе именовали тюркские народы. Не отрицая алано-болгарской принадлежности поселений и могильников Подонья, М.И. Артамонов стал склоняться к мысли, что и эти народы были ассимилированы тюркоязычными хазарами. Эту мысль вроде бы проверил и подтвердил тюрколог А.М. Щербак, прочитав ряд надписей салтово-маяцкой культуры как тюркские, и М.И. Артамонов немедленно принял это прочтение как огромной важности факт (обе статьи опубликованы в сб. "Советская археология", т. XIX, 1954). Заключение М.И. Артамонова приняла и С.А. Плетнева, признав вероятным, что уже к середине VIII века на территории каганата распространился "общий язык", который восприняли "даже ираноязычные аланы" ("Хазары". М., 1976, с. 46). Теперь археолог поражается "широко распространенной среди жителей Хазарии грамотности" и заключает, что "общий язык и письменность были еще двумя факторами, которые объединяли обитавших на огромной территории жителей каганата в единое целое".

Между тем серьезнейшее и ответственное концепционное заключение базируется на простом недоразумении. Еще в 1971 году вышла книга Г.Ф. Турчанинова "Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы", в которой основательно разобраны все эти надписи. Автор показал, что Щербак не только неверно перевел, но даже неверно воспроизвел все надписи, поскольку в оригинале их даже и не видел. В действительности - одни надписи оказались алано-осетинскими, а другие - черкесскими (с. 66-79, табл. XXX-XXXI, I-III). Тюркоязычными оказались надписи в Саркеле. Но этот город и строился как крепость хазар на крайнем западе, хотя жили там, помимо хазар, также аланы, славяне и выходцы из некоторых других племен и народов.

По заключению Турчанинова, письмо это восходило к арамейскому в так называемом сирийско-несторианском изводе VIII-XIII веков. Именно это письмо было заимствовано и хазарами. Но в указании на него персидского историка XIII века Фахр ад-дина Мубаракшаха сказано, что оно заимствовано из "русского". "У хазар, - говорит историк, - есть такое письмо, которое происходит от русского; ветвь румийцев, которая находится вблизи них, употребляет это письмо, и они называют румийцев русами. Хазары пишут слева направо, и буквы не соединяются между собой. У них 21 буква... Та ветвь хазар, которая пользуется этим письмом, исповедует иудейство" (Турчанинов, с. 96-97).

О том, что значит здесь этноним "русский", поговорим ниже. Пока отметим, что аланы сохраняли свой язык и после Х века, и доказательства этого также приводит Турчанинов. Он напоминает, в частности, что в 1116 году сын Владимира Мономаха Ярополк, посланный против половцев, взял по Северскому Донцу три города и привел себе красавицу жену - дочь ясского князя. (Автор процитировал Ипатьевскую летопись; в другой древнейшей летописи - Лаврентьевской, сказано, что князь также "приводе с собою ясы"). Похоже, этот поход был связан с восстанием покоренных половцами народов, так как из другого района после двухдневного сражения с половцами на Русь пришли торки и печенеги. Сами города, подчиненные половцам, очевидно, не ими были построены и не ими заселены. Интерпретируя летописный рассказ о большом походе на половцев русских князей в 1111 году, известный русский византинист, специально писавший о христианстве у алан, Ю.А. Кулаковский и вслед за ним Турчанинов, обращают внимание на то, что население одного из взятых на Донце городов (Шаруканя) было христианским (оно открыло ворота не перед войском, а перед попами, которые пели тропари, и кондаки, "и канон в честь святой Богородицы").

Турчанинов ссылается также на работу венгерского тюрколога Немета, который показал, что даже в 1239 году пришедшие в Венгрию вместе с половцами аланы-ясы говорили на своем языке и сохраняли его вплоть до XV столетия (статья, опубликованная в 1958 году в Берлине, перепечатывалась в Орджоникидзе в сокращенном переводе известного ираниста В.И. Абаева).

В общем, фактов, свидетельствующих о принадлежности салтовских поселений аланам и в период хазарского господства, и позднее, равно как и о сохранении ими своего языка, так много, что можно лишь недоумевать, почему хазароведы их игнорируют. При этом надо иметь в виду, что строителями городов и создателями высокой культуры, включая письменность, были именно аланы, а не хазары.

Другой этнический компонент, представленный брахикранными (круглоголовыми) захоронениями, по Турчанинову, оказался черкесским (касоги русских летописей). В летописи "ясы и касоги" часто идут в паре. Так они упомянуты и в известии о походе Святослава, приведшем к гибели Хазарского каганата: "Иде Святослав на козары; слышавше же козари, изидоша противу с князем своим Каганом, и соступишася битися, и бывши брани, одоле Святослав козаром и град их Белу Вежу взя. И ясы победи и касоги".

Событие, записанное в летописи под 6473 годом, произошло в 969-м, а не в 965 году, как обычно переводят дату, исходя из константинопольской эры. Оно отражено в достаточно современных восточных источниках. В данном случае оставим в стороне суждения о маршруте похода Святослава, в частности, вопрос о том, на какую Болгарию ходил перед этим Святослав, на Волжскую или Дунайскую. По летописи, поход на хазар русский князь предпринял, дабы освободить вятичей от хазарской дани и подчинить их Киеву. Белая Вежа (Саркел), ясы и касоги - это все область Подонья, где и произошло решительное столкновение русских с хазарами. Что же касается разгрома собственно хазарских поселений в низовьях Волги, то летопись об этом ничего не знает.

Это не означает, однако, что сообщения Ибн Хаукаля о разрушении русами городов на Волге недостоверно. Надо лишь разобраться, о каких русах идет или может идти речь. И в этой связи мы сталкиваемся еще с одним удивительным явлением: хазароведы игнорируют едва ли не большую часть известий о хазаро-русских отношениях, поскольку они не укладываются в их представления и о хазарах, и о Руси.

Как было отмечено, Турчанинов установил, что "русским" персидский историк XIII века назвал в действительности аланское письмо (хотя отдельные совпадения этого письма с глаголицей и кириллицей Турчанинов тоже отмечает). Но ему это указание представлялось единичным заблуждением. Между тем восточные авторы систематически называют аланов Подонья "русами". Сведения эти собрал и проанализировал известный украинский археолог Д.Т. Березовец (статья "Об имени носителей салтовской культуры" в сб. "Археология", т. XXIV, Киïв, 1970). Как археолог Березовец более всего занимался восточной окраиной славянства и салтовской культурой, поэтому непонятно игнорирование этой принципиальной работы хазароведами.

Особенно убедительно "наложение" катакомбных погребений салтовского и сходных с ним могильников с описанием характера погребений русов у Ибн-Русте (конец IX - начало Х века). Автор указал, в частности, и на то, что описанный Ибн-Русте погребальный обычай до наших дней сохранялся у потомков алан - осетин (с. 70).

Березовец предполагал, что именно от салтовцев имя "Русь" перешло и на приднепровские славянские племена. За этим предположением следовать нет необходимости, поскольку источникам известны многие "Руси" (более десятка) и на севере, и на юге, и на западе, и на востоке (сводку этих известий см. в кн. "Откуда есть пошла Русская земля", 1986, кн. 1). Проблема заключается в другом: почему аланов Подонья восточные авторы называли "русами"? И в этой связи встает вопрос о Причерноморской Руси, которую также хазароведы игнорируют.

Литература о Причерноморской Руси обширна, и в числе занимавшихся этой темой ученых было много блистательных умов (начиная с Г. Эверса и В.Г. Васильевского). В сущности, и спорили лишь потому, что искали и не находили здесь славянскую Русь. А Русь первоначально всюду была неславянской. О том, что она была таковой в VIII-IX веках в Крыму, достаточно убедительно показал Д.Л. Талис (статья "Росы в Крыму" в журнале "Советская археология", 1974, № 3).

Талис поддержал идею Березовца и попытался найти доказательства того, что и в Крыму "росами" называли алан. Но археологическая и антропологическая близость просматривается в могильниках юго-западного Крыма и брахикранных захоронениях Подонья. Обычно предполагается, что и тут, и там оставили след жившие здесь ранее болгары. Но захороненные в могильниках Крыма практически не имели монголоидной примеси (статья Ю. Д. Беневоленской "Антропологические материалы из средневековых могильников юго-западного Крыма" в "Материалах и исследованиях по археологии СССР", вып. 168. Л., 1970). Главное же заключается в том, что Восточный Крым, с которым, собственно, и связывается имя Русь (Росия), имел иное население - именно долихокранное (длинноголовое), но отличающееся от салтовского. Кстати, долихокранами представлено почти исключительно мужское население, тогда как женское практически не отличалось от погребенных в могильниках Западного Крыма. А это значит, что в какое-то время на эту территорию пришла и здесь осталась лишь мужская половина.

Большинство хазароведов - норманисты. А.П. Новосельцев считает этот вопрос давно решенным и советует читать летопись так, как она написана. А в летописи есть единственное прямое указание на место расселения "варягов", и оказывается, что жили они на Балтийском побережье между "ляхами" и "англами" - южной частью Ютландского полуострова, а также на восток от Балтики до "предела Симова", каковым летопись представляла Волжскую Болгарию. Надо иметь в виду также, что германоязычие (скандинавское происхождение) варягов доказывается известиями, относящимися к "руси" ("русские" названия порогов, "русские" имена, послы народа "рос", "русы" как "нордманы" у Лиутпранда, "русы" в Андалузии). А как в восточных, так и (многочисленных!) западных источниках речь идет о разных "русах" и Русиях. В самой "Повести временных лет" достаточно ясно противостоят две концепции начала Руси: дунайская - полянская (с выходом из Норика - области средневекового Ругиланда - Руссии) и варяжская. Вообще из летописи нельзя выдергивать отдельные строчки. Ведь почти два столетия назад было доказано, что летописи - это своды, сборники разновременных и разнохарактерных сказаний и разного рода  сведений. В "Повести временных лет" ясно просматривается первый значительный рубеж - конец Х века (об этом писали Н.К. Никольский, М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин, Б.А. Рыбаков и ряд других специалистов, включая и автора настоящего отклика), а "застывший" облик она обрела не ранее 20-х годов XII столетия. Совсем не случайно, что в "Повести..." отразились три разных представления о варягах, и относятся они, очевидно, к разным эпохам и разным летописным традициям. Без сознательного отношения к источнику, без учета условий и времени происхождения каждой записи, отсылки к летописи в лучшем случае лишь ставят вопрос, но никак его не решают.

Вообще такие темы, как начало Руси, начало христианства на Руси, начальные этапы русского летописания - темы, тесно связанные между собой и требующие глубоко продуманной методологии (как понимания исторического процесса, так и путей добывания информации из источников). Опубликовав около десятка книг и более полусотни статей по этим вопросам, я хорошо сознаю, сколь далека наука пока от "окончательного" решения всех этих вопросов. А потому несколько небрежных строк о русских летописях в книге А.П. Новосельцева - это не выражение мнения, а скорее свидетельство его отсутствия.

Наиболее удивительна дисгармония, внесенная под влиянием норманизма автором "степной симфонии" Л.Н. Гумилевым. В книге "Древняя Русь и Великая степь" (1989) он неоднократно в соответствии с источниками отождествляет племя "русь" с балтийскими "ругами", говорит о необходимости поразмыслить об этом и даже дает отсылку, что к такому же выводу "одновременно" пришел и Кузьмин (речь идет о книге "Падение Перуна", где кратко пересказаны сделанные в ряде публикаций выводы). Кстати, к тому же выводу на языковом материале пришел видный специалист в области сравнительного языкознания В.И. Кодухов (к сожалению, статья его так и не увидела света). Но, видимо, концепция Гумилева сложилась раньше и "размышление" уже мало что в ней могло изменить. Он вполне резонно полагал, что причерноморские "росы" - это "росомоны" ("розомоны") автора VI века Иордана, но даже и Иордан не учтен в полной мере. Ведь у Иордана упомянуты и "роги" как подданные готской державы Германариха (возможно, те же розомоны), а также говорится об отступлении к Днепру и Черному морю части ругов вместе с гуннами после поражения гуннов от гепидов во второй половине V века. Другие группы ругов-русов, рассеянные по Европе (в том числе Восточной), в его поле зрения не попали. В результате источники (в частности, восточный), говорящие о разных "русах", проецируются у него на одну и ту же Русь (именно росомонов).

Бесспорно и то, что "русь" изначально не славяне. Но они и не германцы, что видно хотя бы из германских источников. Это особая ветвь индоевропейцев, именуемая в современной лингвистике "северными иллирийцами". Они вечные противники готов и в Прибалтике, и в Причерноморье, и на Дунае, и в Северной Италии. В силу исторических причин в большинстве областей они усвоили славянскую речь, считая себя особым аристократическим родом.

Обе летописные версии начала Руси в основе достоверны: в Киеве сохранялись предания о переселении с Дуная (Норик - область Ругиланда), а новгородцы и прямо вели себя "от рода варяжска".

Гумилев принимает и обоснованную разными источниками версию о переселении значительных масс балтийских славян с южного берега Балтики на восток. Но и этот важный факт никак на его концепцию не влияет. Считая желательным, чтобы подтвердилась гипотеза о происхождении Рюрика из рода ругов (в средневековых генеалогиях его выводят от славянского племени ободритов), автор ссылается на Г. Ловмяньского, но цитирует его по Г.С. Лебедеву. Но Лебедев принимает старую версию о тождестве новгородского Рюрика с Рориком Фрисландским, тогда как Ловмяньский эту версию отрицал. И ни тот, ни другой не считал Рюрика ругом. Да и сам Гумилев ниже назовет Рюрика "варяжским конунгом", имея в виду норманнов (§ 41-42), а летописцу он предпочитает "не верить". (И через такую чехарду приходится продираться по всей книге.) А за пределами летописи автор находит, что в 852 году русы (из Крыма) "взяли славянский город Киев", а тем временем хазарские иудеи с помощью европейских договариваются с норманнами: "два хищника... в 859 г. договорились о разделе сфер будущих завоеваний". Так истолковано сообщение о дани варягам северных племен и хазарам - южных. Вплоть до второй половины Х века русские князья - вассалы Хазарии, собирающие со славянских племен тяжелейшую дань для хазарских иудеев.

В. Кожинов в целом принимает эту схему, принимая и норманизм без оговорок и даже отрицая сам факт существования Причерноморской Руси. Автор считает, что данные о ней (приводимые и Гумилевым) отвергнуты современной наукой. Но норманисты их всегда отвергали. Вопрос же заключается в том, были ли это потомки ругов, живших здесь в III-IV веках, потомками ругов, отступавших сюда в V веке из Подунавья (пальчатые фибулы Крыма и Поднепровья VI века имеют дунайское происхождение), или же на Причерноморье название "Русь" пришло с Северского Донца из земли алан.

Размежевать донецких русов-алан и крымско-таманских росов помогают сведения о Росской митрополии. Она впервые упомянута при императоре Льве VI (886-912) и патриархе Николае Мистике (901-907). Ясно, что имелась в виду не Киевская Русь: договор Олега с греками явно не предполагает наличия в его войске христиан (в отличие от позднейшего договора Игоря). Источникам известен город Росия. Специалисты полагают, что это Боспор (нынешняя Керчь). У автора XII века Идриси этот город обозначен в 27 милях от "Матрахов" (Тмутаракани). По хрисовуллу Мануила I 1169 года, генуэзские купцы получали право торговать во всех областях царства "за исключением Росии и Матрахи". Сама связка двух наименований указывает на своего рода замок, закрывающий путь через Керченский пролив ("Русийя" у Идриси) к народам Северного Кавказа и Подонья.

В перечне митрополий начала Х века Алании еще нет. Позднее она займет место после Росии. Это соответствует факту крещения аланов в 932 году. И хотя митрополию хазарам вскоре удалось упразднить, христианство у алан, как было сказано, сохранялось, а после разгрома Каганата была восстановлена и митрополия (имеется упоминание митрополита аланского в конце Х века).

Аланы, готы и русы (руги) взаимодействовали в течение многих веков (и в Подунавье, и в Причерноморье), возвышались то одни, то другие. Очевидно, в какой-то момент в представлении восточных авторов русы заслонили алан. К тому же названия аланских племен аорсов, роксолан усугубляли путаницу у авторов, далеко отстоящих и территориально, и во времени. Византийцы же их различали достаточно четко, поскольку выступали там в роли миссионеров.

Кожинов, вслед за М.В. Левченко, видит доказательство существования лишь Поднепровской Руси (в отличие от Левченко считая ее норманнской) в известном послании патриарха Фотия (до 867 г.), где росы, напавшие на Византию в 860 году, представлены народом, явившимся откуда-то издалека, отделенного от Византии странами, реками и "лишенными пристанищ морями". Но у Фотия нет указаний на то, когда из-за морей росы пришли, равно как и на то, что они вернулись после похода на исходные места. Кстати, русский князь Бравлин, упоминаемый в Житии Стефана Сурожского в связи с событиями в Крыму в конце VIII века, может быть, именно тогда и появился на берегах "Русского" моря. Дело в том, что его имя явно созвучно названию города Бравалла, близ которого в 786 году фризы были разбиты датчанами, после чего многие из них переселились на восток, рассеявшись по славянским городам и землям южного берега Балтики и обозначив себя в древнейшем слое Ладоги. Фотий мог иметь в виду и переселения II-III веков, когда выходцы с побережья Балтики и Северного моря обрушивались на малоазиатское побережье, переплывая на своих судах море и возвращаясь назад к Кимерийскому Боспору.

Доказательства же тождества причерноморских и подпепровских русов строятся обычно на других источниках, главным из которых является Лев Диакон - современник Святослава, давший обстоятельное описание и похода Святослава на Дунай, и облика русов, и их места обитания. Для него (и не только для него) русы - это тавры или тавроскифы. Он считает это имя подлинным, а название "росы" простонародным (Лиутпранд производит его от внешнего вида росов - "красные", что, кстати, этимологически вполне оправдано: различия в написании этнонима "русь" в разных языках, как правило, связаны с разным написанием и произнесением индоевропейского "красный, рыжий"). Собственно тавров, некогда живших в Крыму, и русов Святослава Лев Диакон не различает.

В отрицании норманнской теории Кожинов видит "одно из ярких выражений своего рода комплекса национальной неполноценности, присущего, увы, достаточно большому количеству русских людей ("НС", № 9, с. 154). Но, принимая ее, так сказать, безоглядно, он сам постоянно сталкивается с фактами с точки зрения норманизма необъяснимыми. Много страниц, например, уделено у него еще одному евразийскому государству, якобы повлиявшему на Русь: Хорезму. Автор полагает, что евреи из Хорезма занесли в Хазарию иудаизм, а затем, когда власть иудеев в Каганате рухнула, многие из них попали на Русь, принеся туда "очень высокую культуру", в результате чего их воздействие оказалось более значительным, чем норманнское. "Характерно, - пишет автор, - что Русь, в частности, не восприняла скандинавских богов, а как раз напротив - варяги стали поклоняться восточнославянским божествам, в том числе и "пришедшим" из Хорезма" ("НС" № 11, с. 172). Речь идет о божествах Хорс и Симаргл. Можно было бы добавить сюда также Сварога и Стрибога. Только надо иметь в виду, что "иранское" не обязательно хорезмское: гораздо ближе к Руси аланы и некоторые другие ираноязычные племена, некогда заселявшие степные просторы Причерноморья и Северного Кавказа. К тому же надо учитывать, что божества эти известны и в Индии (об этом писала Н. Гусева), и восходят скорее не к иранскому, а к индо-арийскому (мощный топонимический пласт его в Причерноморье выявил О.Н. Трубачев). Непонятно и то, каким образом хорезмийские евреи могли принести на Русь языческие божества. Главное же заключается в том, что боги русской дружины - это Перун и Велес, а не Один или Тор - прославленные скандинавскими сагами. И пришли эти боги именно вместе с русами, причем на южном берегу Балтики даже в конце XVIII века четверг у потомков балтийских славян назывался "Перундан" - "день Перуна" (по аналогии с немецким "Доннерстаг" или французским "жоди" - "день Юпитера").

Как правило, от своих богов народы не отказываются, даже меняя верования. Тот же Перун в Новгородской земле будет жить, по крайней мере, до XVII века. И если в Киеве от него легко отказались ("Слово о полку Игореве" его даже не упоминает), то это потому, что он был привнесен сюда с севера теми русами, которые клялись им, заключая договоры с греками. И не случайно, что первые русские христиане (а они, как установлено археологами, пришли во второй четверти Х века из Великой Моравии) посвящают свой соборный храм Илье-пророку, функции которого в народных представлениях буквально воспроизводили Перуна.

Славянское и русское язычество различалось, причем существенно. Эти различия сохранялись веками, доживая даже и до наших дней. Язычество вообще прочнее "книжных" религий, поскольку связано с повседневным бытом. И если ни в славянском, ни в русском язычестве нет скандинавских черт, то это потому, что ни варяги, ни русь скандинавами не были. На это в прошлом столетии указал С. Гедеонов. И одного этого аргумента достаточно, чтобы искать для русов и варягов иную, не скандинавскую родословную. Стоит напомнить также, что Рюрик со своими варягами строили Новгород, Изборск, Бело-озеро (последний вообще не на славянской территории), а Петр со своими варягами Петербург, Шлиссельбург, Нотебург, Кронштадт (до 1723 года Кроншлот).

Прав С. Гедеонов и в своем главном заключении: норманское вето парализует возможность изучения русской истории. Ни социального строя, ни культуры, ни политической истории Руси не понять через призму скандинавских саг, тем более что ни варягов, ни руси они не знают до эпохи Владимира. Теперь к норманскому вето намереваются добавить хазарское. И в этой связи также, как уже можно было видеть, допускается серьезный перебор.

Совершенно очевидно, что Русь Причерноморская была неким яблоком раздора между Хазарией и Византией, и в рамках этого противостояния пользовалась большей или меньшей свободой и самостоятельностью. Достаточно очевидно и то, что именно причерноморские русы могли совершать довольно многочисленные походы на Каспий в IX-Х веках, причем шли они на Каспий через территорию Хазарии, либо договариваясь с хазарскими властями, либо игнорируя их, а путь обычно шел вверх по Дону и затем вниз по Волге и по морю. Хазары обычно подстерегали русов, возвращающихся из похода, подобно тому, как печенеги караулили в порогах Святослава. Все это в определенной степени характеризует и Хазарию как государство, все это заставляет остановиться и на вопросе о том, что являла собой хазарская дань.

"Дань" - понятие многомерное. Это и устойчивая - веками - выплата своеобразного государственного налога (отсюда "подданные"), и контрибуция с побежденных, и откуп от рэкетиров эпохи Великого переселения и раннего феодализма. Византии - самому могучему государству Передней Азии - приходилось платить "дань" и русским князьям, и болгарам, и едва ли не всем своим соседям. Каким-то варягам Новгород платил дань вплоть до смерти Ярослава. Б.А. Рыбаков не случайно засомневался в том, что была ли вообще хазарская дань как система или же речь идет о каких-то разовых выплатах, вроде поборов с проезжающих купцов и возвращающихся из дальних походов дружин. Далеко не ясно также, что представляла собой дань хазарам со славянских племен по летописи.

Следует иметь в виду, что летописи дают разные представления и о сути хазарской дани, и о ее размерах. Обычно цитируют текст из сказания о призвании варягов в трактовке Б.Д. Грекова, принятой Д.С. Лихачевым: "Варяги из заморья взимали дань с чуди и со славян, и с мери, и с всех кривичей, а хазары брали с полян и с северян и с вятичей, - брали по серебряной монете и по белке от дыма". Новосельцев полагает, что в тексте речь идет лишь о хазарской дани, причем и серебром, и мехами (с. 210). Но надо иметь в виду, что это текст, возникший на севере, и предполагает он как раз дань, вносимую варягам. Именно так текст и читается в Новгородской I летописи: северные племена "дань даяху варягам от мужа по белей веверице", то есть по зимней белке. Тот же размер дани и по древнейшей Лаврентьевской летописи. Ипатьевская летопись дает прочтение "по беле и веверице", что может означать по горностаю (беле) и белке. Такую дань можно признать тяжелой. Но нет уверенности в том, что летописец не разделил слова по своему разумению (в ранних текстах делений на слова не было).

Надо иметь в виду и то, что серебряные монеты имели устойчивый меховой эквивалент. "Кунами" называли на Руси западные денарии (от римского "кованый"), и "куница" получила название от монеты, а не наоборот. Арабский дирхем назывался "ногатой". Он был больше денария, и в "Русской правде" 20 ногат приравнены к 25 кунам. 50 кун составляли киевскую гривну (170 г серебра), а 50 ногат - новгородскую (204 г), равную денежной единице Волжской Болгарии. Белка приравнивалась к "резане" - разрезанной монете. "Бела" в "Русскую правду" не попала, а из упоминаний в источниках ясно лишь то, что она ценилась значительно дороже белки.

Летописи знают и разные единицы обложения: "дым", "двор", "плуг", "муж". Обычно в этом тоже просматриваются и разные эпохи, и разные традиции. "Дым" предполагает "большие дома", в которых жила "большая семья", а "малые семьи" группировались каждая около своего очага. Такие семьи известны в Ладоге и Киеве ранней поры. С "мужа", видимо, брали там, где ремеслом, промыслом или торговлей занимались "ватаги". "Плуг" был единицей обложения у западных славян. По летописи, таковую уплачивали вятичи и радимичи.

О дани хазарам полян сообщает именно сказание о призвании варягов: киевляне сообщили об этом пришедшим с варягами Диру и Аскольду. Соправители "начаста владети Польскою землею". Прибывший сюда в 882 году Олег переводит на себя также дань северян и радимичей (о полянах речи уже нет). Дань с северян названа "легкой". Олег "не дасть им Козаром дани платити, рек: "Аз им противен, а вам нечему".

В чем заключалась "легкая" дань - не пояснено. Видимо, она была близка тому, что платили вятичи и радимичи, а те платили "по щелягу от рала". Эти два племени летописец выводил "от ляхов" и "щеляг" - это обозначение самой мелкой монеты в Польше. ("Плуг" предполагал земельный участок, обрабатываемый плугом с парой лошадей или волов.)

Летописное известие о "западном" происхождении вятичей и радимичей археологически пока не подтверждено. Непонятно также, почему летописец пользуется польской терминологией. Маловероятно также, чтобы деревня платила дань серебром: не настолько были развиты торговые отношения. Но никаких намеков на тяжесть хазарской дани в летописи не просматривается.

Олег освободил от хазарской дани северян и радимичей. Святослав прошел дальше в землю вятичей. Как и ранее Олег, он справился: "кому дань даете?" Олег обещал "разобраться" с хазарами, Святослав сначала разгромил хазар, а затем пришел за данью к вятичам. Принуждать их к уплате дани пришлось силой, а позднее и Владимир дважды ходил на вятичей, чтобы получить дань "от плуга, яко и отец его имаше".

Предание о хазарской дани - часть повести о полянах - самого древнего слоя летописи. Оно явно легендарно: хазары пришли требовать дани, и поляне дали от дыма меч. Хазарские старцы увидели в этом дурное предзнаменование: хазарская сабля заострена с одной стороны, а меч - обоюдоострый. Следовательно, Русь, в свою очередь, будет брать дань с хазар, что и сбылось. Дань в этом случае рассматривается как откуп от налетчиков.

Таким образом, летопись дает глухие и противоречивые сведения о дани, взимавшейся хазарами, но из этих преданий и воспоминаний никак не следует, чтобы эта дань была тяжелой. Хазары вообще остаются где-то за кадром. Если учесть, что сведения о хазарах в древнейших текстах летописи явно эпического происхождения, основную идею Кожинова - о замене в былинах этнонимом "татарин" ранее там значившегося "хазарина" - надо признать необоснованной. Создается впечатление, что это и не идея вовсе, а лишь повод поговорить о хазарах.

Гумилев и Кожинов летописи, в общем-то, и не верят. Они отталкиваются от иных источников. Прежде всего от знаменитой "еврейско-хазарской переписки": писем испанского еврея Хасдая и хазарского царя Иосифа (середина Х века). Еще в прошлом столетии стоял вопрос о подлинности документа. И хотя была обнаружена рукопись XI-XII веков, сомнения в подлинности оставались. Специалисты, во всяком случае, склонны считать, что письма эти написаны после жизни Иосифа и имеют литературное происхождение (к этой мысли склонялся и издатель П.К. Коковцев, и В.В. Бартольд, и А.П. Новосельцев). Это значит, что в документе соединены разновременные предания о событиях. Естественно также, что и царь подавал себя в обычной для царей и властителей манере: не стесняясь преувеличениями.

Документ, несомненно, весьма интересный, но читать его следует с учетом названных обстоятельств. И, прежде всего, конечно, в сюжетах, касающихся обычных притязаний "царей народов". А именно в этом ряду проходит сюжет о хазаро-русских отношениях. Передается, в частности, такая история. Император Роман (920-944) убедил "царя русов" Халевгу (так у Бартольда, у Новосельцева - Хлг) напасть на хазар. Халевгу взял "воровским способом" город Самбарай (в документе Смкрии; Самбарай поправка из самого "письма"). В отместку хазарский наместник Песах захватил и разграбил три города греков (видимо, в Крыму), осадил Шуршун (видимо, Херсонес, Корсунь русских источников) и заставил жителей платить дань. После этого Песах пошел войной на царя русов, победил его и заставил идти войной на Романа. Халевгу воевал четыре месяца против Константинополя, но войско его погибло, так как греки сожгли огнем корабли. Сам Халевгу ушел морем в Персию (Прс), где и погиб вместе с войском. Русы же попали под власть хазар.

Таков рассказ. К письму он непосредственно не относится и источник его неясен. Обычно обращают внимание на имя "царя", соблазняясь отождествить его с именем князя Олега. Норманисты видели в имени доказательство того, что имя Олег восходит к скандинавскому Хельги. Но это имя в более близкой форме известно и тюркскому, и иранскому языкам: "улуг" в тюркском "великий", и как заимствование в иранском оно звучит с тем же значением "Халег". Не исключено поэтому, что имя в данном случае вообще осмысление автора этой части документа. И во всех случаях речь идет, конечно, о Причерноморской Руси, хотя заметны отголоски и похода Игоря 941 года.

Л.Н. Гумилев не сомневался, что Песах победил именно киевских русов. "Каганату удалось не только обложить Киев данью, но и заставить славяно-русов совершать походы на Византию, исконного врага иудео-хазар". Как о само собой разумеющемся говорится о том, что Игорь был убит "за сбором хазарской дани". Подвело Игоря и известное легкомыслие: "После похода Песаха киевский князь стал вассалом хазарского царя, а, следовательно, был уверен в его поддержке. Поэтому он перестал считаться с договорами и условиями, которые он заключил со своими подданными, полагая, что они ценят свои жизни больше своего имущества. Это типично еврейская постановка вопроса, где не учитываются чужие эмоции". И т. д. ("НС" № 7, с. 144). "Объевреившегося" Игоря убила обидевшаяся дружина Свенельда (версия "Повести..." полностью отвергается, а источники альтернативной легенды не проясняются).

Между тем не только Киев, но и Русь Причерноморская оставалась вполне независимой от Хазарии. Именно в 943 году русы совершили большой поход к южному побережью Каспия, захватив город Бердаа (конечно, это были не киевские русы, у которых было достаточно забот с Константинополем и с собственными подданными - уличами и древлянами). Царь Иосиф в письме Хасдаю (служившему у мусульманского правителя Кордовы) ставил себе в заслугу то, что он стережет устье Волги и не пускает к морским побережьям русов, защищая таким образом мусульман. "Я веду с ними войну. Если я бы их оставил в покое на один час, они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада". Русы, однако, на Каспий проходили, и хазары вместе с мусульманской гвардией, видимо, не в состоянии были этому помешать (хотя не исключаются и договоренности за счет добытого в походах "за зипунами").

Кожинов, вслед за Гумилевым, считает, что Аскольду не удалось освободиться от хазарской дани, "поскольку... Олег снова должен был воевать с хазарами" ("НС" № 11, с. 179). Только надо оговорить, что воевал он за северян и радимичей, а не за полян, в отношении которых так вопрос не стоял. Принимает Кожинов и версию Гумилева, будто все походы русов на Византию направлялись хазарами, а жестокость русов во время этих походов, в частности, во время похода 941 года, объясняется тем, что они "имели опытных и влиятельных инструкторов" из хазар ("НС" № 12, с. 168 и далее).

Кожинов верно замечает, что все сведения о "жестокостях" взяты из византийских хроник, но почему-то считает, что византийцы, имевшие многовековой опыт членовредительства и самых изуверских расправ, писали сущую правду и взывали к человеколюбию. А стоит открыть любую европейскую, да и русскую хронику, чтобы убедиться в том, что врагов всегда упрекают в зверствах, а своих зверств не замечают. И если рассказы о зверствах норманнов или татаро-монголов не вызывает сомнений, то это потому, что и в самих их сказаниях говорится примерно о том же, да и результаты - разрушенные города - налицо.

Итак, оба публициста "раздувают" Хазарию, возвышая ее над Русью - неважно каким путем: то ли за счет необыкновенного взлета цивилизованности, то ли как страшного паразита, веками грабившего и угнетавшего русский народ. Поскольку ни то, ни другое не соответствует действительности, неизбежно возникает вопрос: а зачем это делается? Ну и, конечно, кому нужна эта ложь? Славянам? Ни в коем разе! Русам? Тоже нет! Хазарам? Хорезму? Пожалуй, ответ можно еще поискать в особо остром сюжете: иудаизме Хазарии.

Иудаизм Хазарии, естественно, давно привлекал внимание и "семитов", и "антисемитов". И в рассматриваемых публикациях эта тема, может быть, кардинальная. У Гумилева в последней работе вопрос раскрывается до прямолинейности четко: паразиты-евреи погубили добрейших хазар, захватив власть над ними и создав тоталитарную систему. Кожинов старается пройти между Сциллой и Харибдой, предупреждая и возможные обвинения в антисемитизме, и вероятные обвинения в русофобии.

Писать на такие темы трудно: лишь особо уполномоченные имеют право сказать правду. Хотя бы частичную. В свое время опубликовал я небольшую статью о хазарском иудаизме, защищая первого русского историка Татищева от нелепых обвинений в антисемитизме (само это понятие появится лишь во второй половине XIX века). Речь шла об оригинальных сведениях Татищева в связи с восстанием в Киеве в 1113 году и выселением иудеев после восстания 1124 года (статья вышла в "Вестнике МГУ", серия истории, № 5 за 1972 г.). В статье доказывалось, что иудаизм Хазарии не был ортодоксальным, сближаясь с караимством. И хотя талмудисты отозвались парой реплик, развивать критику не стали: обвинение в антисемитизме становилось бессмысленным, поскольку хазары явно семитами не являлись. А несколько лет спустя появилась книга А. Кестлера, который доказывал, что древних евреев-семитов давно уже нигде нет, а есть потомки хазар.

В книге Кестлера сильно преувеличены и роль Хазарии, и место в ней иудаизма. Тем не менее она оказалась очень "неудобной" для сионистов-талмудистов именно потому, что лишала их главного оружия: возможности спекулировать на "антисемитизме". На это обстоятельство обратил внимание известный израильский публицист-антисионист Роберт Давид в статье "Вещий Олег и евреи", опубликованной в "Вестнике еврейской советской культуры" (№ 13 за 1989 г.). Автор призывает евреев не обижаться, когда демонстранты из общества "Память" поют песнь о вещем Олеге, сбирающемся "отомстить неразумным хазарам", и отвечать примерно тем же, напоминая, что и хазары всыпали русским и являются здесь такими же "коренными". К сожалению, популярный публицист не коснулся некоторых догм иудаизма, которых, видимо, не было в общинах, открытых для всех желающих и которые более всего провоцируют напряженность "обрезанных" и "необрезанных".

Концепция Гумилева, неожиданно для многих, оказалась нарочито заостренной против евреев, как некоем неизменном расовом типе. С Кестлером он полемизирует и прямо и подспудно. Караимы у него лишь "бастарды" - незаконные потомки евреев и хазарок. Еврейские купцы, подчинившие чуть ли не всех европейских правителей силой денег, захватили власть и в сильнейшем государстве Восточной Европы. И если, по Роберту Давиду, Кестлер построил концепцию равно неудобную сионистам и их крайним оппонентам из антисемитов, то Гумилев как будто постарался удовлетворить и тех, и других. Ту же линию, более осторожно и, как всегда, противоречиво, проводит и Кожинов, обкладывая ее ватой оговорок, отступлений, оправданий.

История утверждения иудаизма в Хазарии в основных чертах изложена и Артамоновым, и Плетневой. Единодушны они и в том, что иудаизм спровоцировал кризис в Каганате, добавив к социальным и этническим противоречиям религиозные. Не оспаривает этого заключения и Новосельцев. По вопросу об "источниках" хазарского иудаизма он ограничился указанием на то, что с торговыми караванами евреи шли и из Багдада, и из Хорасана, и из Византии, а какие-то общины издревле существовали и на месте. Кожинов поставил задачу подкрепить соображение С.П. Толстова о преобладающей роли Хорезма, с чем связал и отступление в историю еврейства, и пропаганду "евразийской концепции" ("НС" № 11, с. 172).

Нестойким "евразийцам" напоминают о том, что "к VIII веку Хорезм представлял собой государство с исключительно высокой цивилизацией и культурой". Евреи в авангарде этого подъема, и сам Хорезм основан ими. Автора привлекает эпизод начала VIII века, когда родственник шаха Хуразад попытался захватить власть. Соединив мнения узбекского историка Я.Г. Гулямова и Толстова, Кожинов увязал в этом движении военнослужилое сословие со старым дехканством (в пояснении Кожинова "феодалов") и еврейскую "интеллигенцию". Те и другие каким-то образом сошлись на идеях маздакизма, а это движение "было "социалистическое" или "коммунистическое" по своей направленности", преследовавшее "цель установления экономического равенства и общности имущества - вплоть до обращения в "коллективную собственность" женщин" (с. 173).

Борьбой за власть в Хорезме воспользовались арабы. В результате "коммунистам" пришлось бежать в Хазарию. Если бы они по пути заглянули в Горган, то обрели бы еще и Красное знамя (под таким знаменем проходило восстание в VIII веке в Горгане). Но, захватив власть в Хазарии, еврейские "коммунисты" не спешили воплощать провозглашаемые идеалы. "Необходимо отметить, - прозрачно намекает Кожинов, - что, встав во главе Каганата, иудеи отнюдь не стремились насаждать маздакитский "коммунизм", который нужен был лишь тогда, когда задача состояла в сокрушении наличной государственной власти, - как в Иране начала VI века или, позднее, в Хорезме начала VIII века. Так, у хазарского кагана, полностью подвластного царю-каганбеку, был обширный гарем, и на него никто не покушался..." (с. 174). На наши времена это, конечно, очень походит. Но факта отсутствия "коммунистических" идей у хазарских иудеев все-таки маловато для признания их за "коммунистов" Хорезма.

Сюжет, как видим, для тех, кто раздражается при одном упоминании о "пламенных революционерах". Ну а для тех, кто, напротив, испытывает к ним симпатию, можно порекомендовать статью в "Дне" (№ 18 за 1992 г.), где автор не без гордости говорит о своих родственниках из их числа.

Иудейская знать в Хазарии действительно не чуралась гаремов. И это лишний повод для разговора о характере хазарского иудаизма. К тому же Кожинов в пространных рассуждениях об антисемитизме не отличает его от антииудаизма. А антисемитизм рожден в рамках расовых теорий и предполагает также арабов (прежде всего). Иудеи же есть и черные, и красные, и желтые.

Хазарский иудаизм, безусловно, не был ортодоксальным. Как уже упоминалось, письменность хазары заимствовали у "русов" (в данном случае, у алан). Об этом, кстати, было известно как раз хорезмийской "интеллигенции". Писали они слева направо (в иврите справа налево), буквы "алеф" в алфавите не было.

Не гармонирует с ортодоксальным иудаизмом и этническая генеалогия, излагаемая царем Иосифом в письме Хасдаю. Царь прямо производит свой народ от "рода Тогармы, сына Иафета", то есть от тюрок, которым в Библии места не находилось. А означает это, что хазарские иудеи не были закрытой сектой "избранного народа".

Иосиф упоминает и о диспуте между раввином и христианским священником, в результате которого "верхи" предпочли иудаизм. Такой диспут имел смысл, если представлялась возможность выбирать и не надо было приносить справку от "матери-еврейки". В подобном диспуте участвовал в 860 году и Кирилл, причем, по Житию, он кого-то убедил в преимуществах христианства. А "антисемит" Татищев считал на основе имевшихся у него материалов, что хазары - те же славяне, поскольку киевские иудеи говорили на славянском языке.

В хазаро-еврейской переписке сказано и о появлении в Хазарии ортодоксов, наставлявших правителей иудейскому уму-разуму. Они наверняка осложняли положение правящего клана, но преодолеть приверженности знати к своей тюркской генеалогии не могли.

Очевидно, в связи с характеристикой хазарского иудаизма выбирать следует между библизмом и караимством. Библизм - течение, не знавшее еще Талмуда, караимство - реакция на Талмуд. Видимо, здесь были те и другие. Нынешние караимы, как известно, тюркского происхождения, и естественно связывать их с Хазарией, хотя подобные общины были и в Волжской Болгарии, и в низовьях Волги у "хвалис". Русский летописец, отвергая версию о семитском происхождении половцев, отнес к семитским два упомянутых народа ("сыны Аммоновы" и "сыны Моавли"). "Обучение истинной вере" привело лишь к тому, что топонимию Ближнего Востока перенесли на Восточную Европу (киевские иудеи называли местное население "ханаанцами").

Хазарию иудаизм не укрепил и в таком виде. Держался он там за счет союза с мусульманами, составлявшими придворную гвардию, а отношение мусульман к иудеям часто определялось событиями, происходившими в разных мусульманских областях. Ортодоксы и на месте могли взорвать эту зыбкую гармонию. Походу Святослава предшествовали и преследования христиан, и столкновения иудеев с мусульманами едва ли не по всему христианскому миру. Святослав явно пользовался сочувствием части населения Каганата, причем не только славянского. Видимо, причерноморские русы тогда и стали осознавать себя частью славяно-русского мира и здесь появится Тмутараканское княжество, как часть Киевской Руси.

И все-таки, в чем же смысл хазарских страданий двух известных публицистов? "Евразийская" основа исканий тем и другим не скрывается, а "евразийство" предполагает безразмерный Черемушкинский рынок, где Азия продает, а Европа покупает втридорога свою собственную продукцию. Целое столетие вычеркнуто из истории Руси, "потомкам хазар" казакам подброшена идея обособления, и т. д.

Кому же это выгодно? Недавно опубликована подборка материалов "Мертвая вода" (С.-Пб., 1992), где есть очерк о "пассионарности" (ч. 1, с. 165-188). В очерке справедливо отмечается, что "В СССР после 1987 г. идет пропаганда концепции Л.Н. Гумилева". Тщательно выбрав все определения "пассионарности" у Гумилева, авторы опять-таки справедливо заключают, что "набор признаков, необходимых для идентификации "этноса" Л.Н. Гумилева, иногда шире, чем пять признаков в определении нации И.В. Сталина, и включает в себя даже среду обитания (природную и социальную), а иногда сокращается до одного стереотипа поведения, достаточно устойчивого во времени. Стереотип поведения может быть различным, в том числе и стереотип Т. Герцля: "группа людей общего исторического прошлого и общепризнанной принадлежности в настоящем, сплоченная из-за существования общего врага". То есть гумилевский "этнос" можно напялить и на нацию, и на псевдоэтническую мафию; потом назвать это межнациональным конфликтом; а после этого приступить к защите "малого народа" от "притеснений" со стороны больших народов, отстаивающих самобытность и дальнейшее развитие своих культур. Это - главная причина, почему концепция "пассионарности" пропагандируется в качестве одного из последних достижений советской науки, ранее якобы скрывавшегося от народов ретроградами.

Кроме того, "еврейский народ" на протяжении двух тысячелетий демонстрирует ничем не истребимую "пассионарность", что льстит чувству "богоизбранности" сионо-нацистов" (с. 172).

Можно добавить к этому, что и 20 лет назад концепцию пропагандировали те же силы (и у нас, и за океаном). После публикации статьи Б.А. Рыбакова "О преодолении самообмана" ("Вопросы истории", 1970, № 3) мне, как зам. редактора, пришлось отвечать на целый ряд писем абсолютно тождественного (и злобно русофобского) содержания с защитой концепции и нападками на блестяще опровергавшего ее академика. Хорошо почувствовал все это и В. Чивилихин. Сам автор "теории этногенеза" тоже не скрывал этого в основательной нашей беседе, но я тогда воспринимал заведомо беспочвенную концепцию как неудачную форму протеста за несправедливо наложенные властями испытания.

А откуда же взялся этот неожиданный и совершенно не свойственный автору "антисемитизм"? У лиц смешанного происхождения часто резкие перепады от "про" к "анти". Насколько далеко может заходить дело, хорошо показал Г. Климов, оценивая "Гитлеровское политбюро", в котором все были либо смешанными, либо выкрестами, либо женатыми на еврейках. Но к данному случаю это не подходит. Здесь антисемитизм явно нарочитый, и цель заключается едва ли не в том, чтобы через такую "наживку" схватить на крючок потенциальных критиков из антисионистского лагеря. Да и служит антисемитизм, как это неоднократно свидетельствовали лидеры сионизма, сионизму (об этом не раз писали в нашей антисионистской литературе, см., в частности: Климов Г. Красная каббала, 1992, с. 2).

В. Кожинов, как было сказано, идет просто вослед Гумилеву. В духе "евразийства" Степь у того и другого поднимается за счет Леса, а кочевники за счет оседлых земледельцев. К половцам у Кожинова отношение прямо-таки любовное. Даже "Слово о полку Игореве" приносится в жертву этой расположенности. А ведь именно половцы смели славянское население Подонья и южной кромки лесостепи в Поднепровье. Именно половецкие набеги побудили массы людей переселяться на северо-восток, где в конце XI - начале XII века появляются новые Переяславли (Рязанский и Залесский) со своими "Трубежами" и "Лыбедями". И обвинения в "антисемитизме" он боится напрасно. Всем памятны его вполне дружеские беседы с видным сионистом М. Агурским на телевидении, равно как диалоги в "Нашем современнике" и "Еврейской газете". Многие слышали и вполне достойный ответ на провокационный вопрос: "Как вы относитесь к тому, что дети ваши полукровки?"-на встрече "НС" с читателями в Доме кино. (Так, что расчувствованный Коэн тут же презентовал свою книгу о Бухарине.) Прав автор и в том, что сионизм массе своего народа не менее опасен, чем "гоям" ("НС", № 12, с. 173- 175). А вот со славянороссами дело обстоит гораздо хуже. Если учесть меру искажения фактов и ее направленность, придется делать вывод об осознанной попытке поставить возможно больше препятствий на пути пробуждающегося самосознания народа.

Народу надо знать свои достоинства и слабости, дабы правильно оценивать себя и свои возможности. И то, и другое заложено в истории. Именно поэтому отношение к истории должно быть столь же ответственным, как и установление диагноза у тяжелобольного. Хазарские набеги на историю ничего доброго принести не могут, и на их пути пора выставить богатырские заставы.

 

«Молодая гвардия», 1993, №5-6