Журнал «Золотой Лев» № 189-190 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.Н. Савельев

 

Настоящая Спарта: без фантазий и наветов[1]

 

Спарта – истинно прекрасное творение древних, которым мы можем любоваться и по которому можем учиться любить свое Отечество, защищать его от внешних врагов и внутренних распрей.

 

Порядок жизни

 

Быт и нравы спартанцев еще в древности были превращены в сплошной анекдот – любопытный и удивительный набор этнографических случаев с массой подробностей или же с финальной фразой спартанцев. Одна из таких известна по современному кинематографу. Спартанец Диенек, услышав, что стрелы мирян закроют солнце, невозмутимо рассудил, что можно будет сражаться в тени. Наряду с этими анекдотами с Античности сложилась и другая традиция – обволакивать историю Спарты домыслами и гнусными наветами. Например, такой важный источник наших знаний о Спарте, как Плутарх, соединял в своих сочинениях как фантазии во славу Спарты, так и фантазии, ниспровергающие эту славу. С одной стороны – образцы мужества и верности долгу, впечатлявшие всю Грецию, с другой – отвратительные истории преступлений. На самом деле Спарта была совсем не тем обществом, которое пытаются нарисовать любители красивых историй и коллекционеры нечистоплотных фантазий.

Один из римских источников, проливающий свет не действительный порядок жизни в Спарте – приписанное Плутарху сочинение «Древние обычаи спартанцев». В данном случае для нас важно не столько авторство, сколько содержание документа, который похож на краткую справку специалиста, рассчитанную на максимальную правдивость, а не на впечатление, которое должно охватить читателя. В отличие от более ранних греческих источников, в этом документе не проявляется «проафинская» позиция, хотя и возможны некоторые ошибки и неточности.

Из «Древних обычаев спартанцев» мы узнаем, что спартанцы были грамотны. Хотя и изучали грамоту только «ради потребностей жизни». То есть, не считали нужным владеть вычурным слогом для понимания отвлеченной литературы и философии. Рассказы о том, что спартанцы были в основном безграмотны, опровергнуты и другими свидетельствами. Оказавшиеся в изгнании спартанцы, как оказалось, были способны на сочинение пространных полемических текстов с привлечением исторических данных и правовых аргументов. Плутарх в одном из своих сочинений писал о некоем архиве «лакедемонских записей». Геродот пользовался этими материалами, когда готовил список спартанских царей для своей «Истории». Он же утверждал, что знает поименно всех спартанцев, погибших в Фермопилах. Разумеется, он должен был пользоваться списками из архива. Хорошо известно, что спартанские цари хранили обширное собрание священных оракулов. Все это свидетельствует о практике записи важной информации и длительном ее хранении в Спарте.

Пренебрежение нормами гигиены у спартанцев считается одной из отличительных черт их быта. Плутарх (будем считать, что «Древние обычаи» написаны именно им) вроде бы подтверждает, что спартанцы предпочитали не мыться, не меняли одежду и не умащивали тело как другие греки. Но в том же сочинении сообщается, что во время войн спартанцы носили одежды красного цвета, чтобы при ранении кровь не была заметна. Следовательно, далеко не все спартанцы и вовсе не во все периоды предпочитали рубище. Вероятнее всего, источники, сообщившие об обычае не мыться и не менять одежду, обращали внимание на какой-либо из периодов жизни спартанца. Например, на условия военных сборов, когда лучшую одежду оставляли дома, зная, что она может быть испорчена и испачкана в процессе состязаний и тренировок.

Мы точно знаем, что спартанцы не испытывали затруднений с водой. Трудно себе представить, что рядом с водными источниками они ходили, предпочитая не смывать с себя грязь. Возможно, афинские авторы, привыкшие к особой заботе о своем теле, подмечали лишь простоту спартанского быта, в котором тело тренировали, а не холили. А потом от афинских недоумений пошло историческое недоразумение.

Геродот сообщает, что перед битвой гоплиты полировали щиты, готовили оружие и расчесывали свои длинные волосы. Немытые волосы расчесать невозможно. Скорее всего, спартанцы все-таки предпочитали чистоту, хотя и от грязи не страдали, будучи приученными к подобным неудобствам с детства.

В Спарте считалось, что теплые бани разнеживают тело и допустимы только для больных и стариков. Тем не менее, бани там были, если уж кому-то они были доступны. Считается, что после Пелопонесской войны, теплые бани распространились и в Спарте, и даже стали почти ежедневной процедурой. Таким образом, фантазии о «грязных спартанцах» можно считать этнографической выдумкой тех, кто еще в Античности стремился в своих сочинениях либо к скандальности, либо отражал в них фобии своего окружения.

В «Древних обычаях» развенчивается ложь о том, что спартанцы были совершенно чужды искусствам. Напротив, спартанцы относились к музыке и пению с большим вниманием. По их мнению, эти искусства были предназначены ободрять дух и разум человека, помогать ему в его действиях. Плутарх пишет, что язык спартанских песен был прост и выразителен. В них - похвалы людям, благородно прожившим свою жизнь, погибшим за Спарту, и осуждения тех, кто бежал с поля боя. В песнях восхваляли доблести, свойственные каждому возрасту. В Спарте было три хора: старцев, мужей и мальчиков.

С реформами Ликурга связано приобщение войска к музыке. Музыкальное сопровождение военных упражнений, как считалось, способствовало единству спартанцев. Песни в Спарте, как и многое другое, служили военному делу. Спартанские марши  побуждали к мужеству, неустрашимости и презрению к смерти. Спартанское войско сопровождали флейтисты, которые играли во время битвы, ободряя воинов. А перед сражениями первую жертву царь, как пишет Плутарх, приносил Музам, прося сообщить воинам мужество для совершения подвигов.

Музицирование было возведено в Спарте в священный ритуал. Плутарх сообщает о суровых наказаниях для тех, кто пытался отступить от канона и ввести что-то новое.

Простота нравов спартанцев делала их непримиримыми к разного рода выдумкам. Это отразилось на неприятии театрального искусства, в котором спартанцы видели опошление и подмену священных ритуалов, которые превращались либо в шутку (комедия), либо в фантазию (трагедия). То и другое ставило под сомнение священные законы, без чего ни шуточный, ни драматический сюжет не могут обойтись.

Спартанцы предпочитали другие зрелища. Это был либо священный ритуал, либо состязание в мужестве, физической силе и выносливости. Причем, в условиях опасности войны спортивные состязания уступали место военным. Спартанцы теряли интерес к олимпийским победам и сосредотачивались на «неолимпийских» видах состязаний.

Плутарх не указывает на какие-то особые жестокости в жизни спартанцев. Наказания могли быть суровы, но не жестоки. Для иностранцев это чаще всего было изгнание, а для спартанца самое страшное наказание – лишение прав гражданства. Тем не менее, и это не означало какой-то катастрофы и невозможности жить. Во многих источниках указывается, что позорное бегство с поля боя означало лишь всеобщее презрение.

Спартанцы, не способные пройти школу по подготовке воинов, не лишались возможности жить. Они лишь теряли права решать судьбу Спарты – не принимали участия в народных собраниях и не занимали государственных должностей. И, напротив, неграждане, призванные в гоплиты и отличившиеся в сражениях, могли получать права гражданства, не проходя суровой школы спартанского воспитания с детства.

Легенды о том, что в Спарте умерщвляли младенцев, родившихся с явными признаками болезни, не выдерживает критики. Распространителем этого заблуждения считают как раз Плутарха. Но в «Древних обычаях» по этому поводу нет ни слова. Что может свидетельствовать либо о том, что данный текст написан не Плутархом, либо о том, что при подготовке «объективки» он предпочел не вносить в нее сомнительные домыслы.

Так или иначе, современные исследователи не обнаружили никаких следов детских трупов в ущелье, где, якобы, спартанцы осуществляли этот жестокий ритуал, сбрасывая детей со скалы. Исследованные в течение пяти лет останки из ущелья показали, что возраст погибших здесь – от 18 до 35 лет. Кости датируются VI-V вв. до н.э. и принадлежат 46 мужчинам.  Скорее всего, это были преступники или изменники.

За различные провинности в Спарте применялись весьма мягкие, но позорные наказания. Например, провинившегося заставляли ходить вокруг алтаря и петь позорящую песню, специально сочиненную к этому случаю. Это обстоятельство доказывает, что спартанцы вовсе не были чужды сочинительству. И позорящее пение, вероятно, отражает один из жанров.

Возможно, именно к этому жанру относятся строки, приведенные в «Древних обычаях». Здесь упоминается об изгнании из Спарты поэта Архилоха, который сочинил такие вирши:

Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:  // Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.  // Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает  // Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.

Наверняка это сочинение появилось именно в жанре «позорной песни». Версия об изгнании, вероятно, наложилась на сюжет в качестве предания по поводу моральных установлений спартанцев. Разумеется, в Спарте такую песню по доброй воле не стал бы петь ни один гражданин. И поэту не пришло бы в голову сочинять то, что никто не стал бы петь и что могло быть воспринято как жестокая насмешка над местными порядками и моральными нормами.
В том же тексте прямо опровергается утверждение о том, что спартанских мальчиков пороли «авансом», и делали это публично. На самом деле речь шла о соревновании для мальчиков, которое называли «диамастигосис» и проводили рядом с храмом Артемиды Орфии. Оно состояло в том, чтобы перетерпеть достойно максимальное число ударов бича. Победитель становился знаменитостью. Но желание победить могло привести даже к смерти.

Представление о том, что спартанские мальчики добывали себе пропитание воровством, и о том, что к этому их склоняли для приобретения военных навыков, наверняка выдумка. Спартанцев готовили совсем не к тайным вылазкам в лагерь врага, а к открытой битве в составе фаланги.

Частой ошибкой античных авторов является приписывания спартиатам обычаев остальных жителей Лаконии. Спартиаты составляли лишь небольшую часть населения. Дети илотов могли быть воришками. И навыки воришек могли им пригодиться, если их призывали в легкую пехоту. Наказание попавшихся воров поркой выглядит вполне естественным. Но детям спартиатов ничего подобного не было нужно. Кроме того, мальчики-спартиаты изнурялись вовсе не голодом, а физическими упражнениями, и приобретали военные навыки не воровством, а все теми же упражнениями. Античные наблюдатели могут вводить нас в заблуждение, путая детей илотов и периеков с детьми спартиатов.

Спартанцы вовсе не были жестокими эксплуататорами труда илотов. Они занимались только войной и подготовкой к ней. За каждым спартанцем был закреплен земельный надел, который обрабатывали илоты, платившие за надел аренду. Но спартанцу было запрещено требовать большую плату за аренду под страхом проклятия. Илотам полагалось получать выгоду и от этого работать с удовольствием. Спартанцам же воспрещалось делать накопления.

Довольно своеобразно различными источниками представляется нам обычное соседское приятельство, когда спартиаты могли указывать не только своим, но и чужим детям, а также распоряжаться имуществом, слугами и лошадьми соседей. Плутарх либо путает спартиатов с илотами, когда говорит о том, что в поле спартиат, якобы, пользовался имуществом, размещенным на складе соседа (вероятнее всего, инвентарем), либо мы имеем подтверждение тому, что вовсе не все спартиаты были солдатами. Многие не могли пройти необходимой подготовки либо в силу ограниченности физических возможностей, либо из-за полученных ранений и болезней. Они лишались лишь права участвовать в государственных делах и военных ритуалах, но вовсе не лишались свободы и собственности, и могли заниматься хозяйственными делами. То же касается и старших возрастов. Спартанцы редко призывали на войну тех, кому минуло 40 лет. Они также могли заниматься хозяйственными делами.

 Спартиату-солдату было настрого запрещено работать в поле. Поэтому, скорее всего, речь у Плутарха идет все о соседском сотрудничестве «гражданских» спартиатов или даже об обычае всего населения Спарты. Плутарх указывает, что склады были опечатаны, а сосед, пользуясь чужим имуществом, непременно восстанавливал печати. Это означает, что вовсе не каждый мог себе позволить нарушить печати хозяина. Скорее всего, соседи пользовались либо одинаковыми печатями, либо считали склад не затронутым произвольным вторжением, лишь узнав печать соседа.

Античные источники представляют спартанцев как отъявленных взяточников и сребролюбцев. Повод к тому дают всего несколько примеров, ни один из которых не был основан на установленных фактах. «Доказательства» могли проистекать из курьеза: лидеры демократов в Афинах отчитывались перед своими сторонниками тем, что, якобы, ежегодно отправляют в Спарту деньги на подкуп лаконских «верхов», которые за это не возобновляют военных действий. Никаких данных о том, что эти деньги, действительно, попадали в Спарту, нет. И в наши дни иные отчеты о расходовании средств бюджета откровенно лживы.

Античные авторы указывают на уличение спартанских царей во взяточничестве. Попытки уличить были (и это была форма борьбы «партий», не менее горячая, чем в Афинах), но ни одного факта толком доказать не удалось. Доказанными считаются лишь два случая, но оба они совпадали с «политическим заказом» в период обострения борьбы династий спартанских царей. Совершенно нелепой и явно вымышленной является история с царем Леотихидом, якобы, получившим взятку от фессалийцев. Геродот сообщает, что царя застали на месте преступления сидящим на мешке с золотом. Трудно себе представить, кто мог «застать» царя. Кроме того, и наказание показывает, что казнить царя было не за что. Именно поэтому ему позволили бежать в Тегею. Тем самым был решен вопрос о власти, а о наказании за взятку никто и не заботился.

Утверждение о том, что спартанцы за пределами Спарты оказывались падки до золота и серебра, также не выдерживает критики. Дело в том, что в Спарте золото и серебро не имели цены, а их накопление могло привести к жестоким наказаниям. Вне своего государства спартанцы занимались исключительно войной. Если военный поход затягивался, то надо было решать проблему обеспечения продовольствием. И спартанцы вынуждены были использовать монеты, имевшие хождение там, где они могли купить продовольствие. Они могли отнимать, но предпочитали покупать. Поэтому денежные взносы подобострастных местных правителей принимались. Рядовому спартанцы подобный «подкуп» обеспечивал только пропитание. Если бы ему было обеспечено нечто иное (и он согласился бы на это «иное»), пришлось бы стать дезертиром и сменить отечество. Фактов дезертирства из спартанской армии не известно.

Геродот, не сомневающийся в «сребролюбии» спартанцев, приводит два опровергающих примера, относящихся к царю Клеомену. Дважды ему предлагались огромные суммы за принятие Спартой определенной политической позиции. И Клеомен дважды на этом решительно обрывал всякие переговоры.

Жестокие порядки спартанцы соблюдали только сами, не навязывая их никому другому. Для граждан требования были самые высокие, но для всех остальных - нет. Спартанцы показывали детям пьяных илотов, чтобы отвратить их от пьянства. Илотам пьянствовать не запрещалось. Впрочем, спартанцы пили вино как повседневный напиток и даже в поход брали с собой немного вина, чтобы при переходе на воду контраст не был слишком заметным.

Коллективизм и равенство спартанцев воспринимается несколько преувеличено. Богатство царей Спарты было значительным и определялось как крупным землевладением, так и разного рода натуральными «налогами», который по обычаю передавались царю. Вероятно, и члены герусии, и родственники царя не были имущественно равными остальным спартанцам. Кроме того, в походе каждая мора спартанцев прикрывала свою часть обоза. Каждого спартанца сопровождал личный илот-носильщик, который нес пищу на двоих и имущество воина. Если у себя дома спартанцы обязаны были участвовать в совместных трапезах, то в условиях войны каждый решал проблему пропитания самостоятельно. На поле боя коллективизм ценился, при принятии законов был непременным условием, но земельные наделы были закреплены индивидуально за каждым спартиатом, и имущественное расслоение имело место.

Загадочным выглядит отказ cпартанцев от мореплавания. Они не создавали колоний и не использовали флот в военных операциях. В Пелопонесской войне они лишь поставляли флотоводцев, но не строили корабли. Эта миссия возлагалась на союзников. Почему же спартанцы не следовали практике афинян? Ведь Афины и другие греческие государства активно расселялись и образовывали колонии. Это было необходимо в силу скудости земли Эллады, которая не могла прокормить растущее население. Почему долина Еврота могла кормить спартанцев, почему население Спарты не росло так, как в других греческих государствах?

 

 

Проблема легко разрешается, если вспомнить, что в Спарте жили не только спартанцы. Более того, спартиаты составляли лишь очень небольшую долю населения и специализировались на военном деле. Свободные периеки и относительно несвободные илоты при увеличении численности вполне могли отправляться в зарубежные греческие колонии. А спартиаты не увеличивались численно в силу своей профессии. Заморские колонии им были просто не нужны.

Дорийцы, бесспорно, были мореплавателями. Расселение дорийских племен говорит о том, что они для своих завоеваний многих мелких островов и Крита не могли обойтись без искусства мореплавания. На одной из спартанских чаш сохранился сюжетный рисунок – сцена погрузки торгового судна, за которой наблюдает некий Арксеилай. Это, скорее всего, царь Киренаики (всего четыре царя этой области носили это имя в 6-5 в. до н.э.) – греческой колонии на территории современной Ливии. Город Кирена, ставший впоследствии одним из самых богатых именно благодаря торговля и мореплаванию, по свидетельству Геродота был основан переселенцами с кикладского острова Феры (Фера, Фира, Тера – главный остров группы островов Санторин – того самого, который, где в 17 в. до н.э. произошло сильнейшее извержение вулкана, погубившее минойскую цивилизацию). Что переселенцы были дорийцами, подтверждается тем, что свой город они посвятили Аполлону. Кстати, последний царь Кирены Аркесилай IV известен тем, что выиграл состязания на колесницах в Пифийских играх, которые раз в четыре года проводились в честь победы Аполлона над драконом Пифоном.

 

Верования и священные ритуалы

 

Верования спартанцев нам точно не известны, а данные о них противоречивы и требуют тщательного изучения. Например, многие античные авторы отмечали особенно трепетное отношение спартанцев к оракулам. При этом иные авторы утверждают, что тексты оракулов были строго засекречены и хранились у царей.

Казалось бы, если решение того или иного вопроса предопределено оракулом, то для чего спартанские цари в походе беспрерывно приносили жертвы богам и по различным жертвенным приметам определяли, будет ли им способствовать удача или стоит пересмотреть свои планы? Царь Клеомен (ахеец) был уличен в попытке подкупа дельфийских жрецов. При этом не раз менял планы при неблагоприятных жертвоприношениях. Получается, что дельфийское святилище для него был чужим (дорийским), а результаты жертвоприношения – важным религиозным фактором (ахейским обычаем).

Подобные противоречия явно указывают на множество мифологических пластов. Оракулы, вероятно, имели решающее значение для  «верхушки» спартиатов, и их оглашение в народном собрании означало не только волю богов, но и волю спартанской аристократии. Население Спарты (по преимуществу ахейское или микенское) больше доверялись тем знамениям, которые видели в природе или при жертвоприношениях. Более древнее население поклонялось Артемиде Орфии, ахейское чтило, прежде всего, Зевса и Афину, а также героев Троянской войны, а спартиаты-дорийцы бесспорным главой своего пантеона считали Аполлона, а из героев чтили тех, кого помнили по войнам своего времени.

Сочетание глубокой религиозности спартанцев при разделение их по разным культам создали противоречие в античных источниках: с одной стороны фиксируется спартанское религиозное благочестие, с другой – возмутительное бесстыдство при использовании царями религиозных культов. Разрешить это противоречие можно лишь пониманием, что мы имеем дело не с единым народом и не с единой властью. Фактически единым государством Спарта оставалась лишь благодаря культу героев и солдатскому коллективизму с высоким социальным статусом воина. Царская власть не была священной (царей могли судить, налагать штрафы, изгонять и даже казнить), культы у разных этнических и социальных групп были разные, за пределами Спарты у представителей различных «партий» (например, профаинской и натиафинской, антиперсидской и проперсидской) во власти были конфликтующие агенты. Этот конфликт переносился на оценки действий Спарты в целом.

Плутарх сообщает, что Ликург покончил с суевериями, которыми были окружены похороны. Он разрешил хоронить в черте города и вблизи святилищ, и постановил не считать ничего, связанного с похоронами, скверной. Было также запрещено класть с покойником какое-либо имущество. Разрешено лишь заворачивать его в листья сливы и пурпурное покрывало. Все спартанцы уравнивались и после смерти. Также Ликург запретил надписи на могильных памятниках, за исключением тех, которые были воздвигнуты погибшим на войне.

 

Жесты погребальных ритуалов:этрусская фреска, спартанская плакетка.

 

Запрет, будто бы введенный Ликургом на плач и рыдания при похоронах, отчасти опровергается данными Геродота, который описывал похороны спартанского царя: «Много тысяч периеков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собирается [на погребение]. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей».

В этом описании имеется подчеркнутое Геродотом своеобразие – «яростно бьют себя в лоб». Изобразительную иллюстрацию подобного рода мы можем видеть в этрусском захоронении. Строки Геродота расшифровывают неясный жест на одной из этрусских фресок.

 

Спатртанцы несут тело погибшего героя

 

Сближает спартанцев и этрусков многое. Например, большая любовь к музыке флейты. Если о спартанской приверженности флейте мы знаем только из письменных источников, то этруски дают наглядные примеры в своих погребальных изображениях.

Если почитание умерших или погибших царей не предполагало применение ограничений введенных Ликургом, то обычные похороны, вероятно, были лишены избыточного трагизма. Возможно, этот факт отражен в радостных этрусских росписях, где трагический жест прощания и памяти (вытянутая рука – жест расставания, приложенная ко лбу – жест памяти) сопровождается картинами плясок и пиршеств.

Ликургова реформа погребального обряда означало некий очень глубокий кризис. Введение подобной реформы могло означать, что Спарта в какой-то момент находилась между жизнью и смертью. Можно лишь предполагать, что позволило провести столь глубокие преобразования священного ритуала.

Если судить по ритуалу похорон, то речь шла, вероятно, о массовой гибели, возможно – эпидемии. Спартанское общество разорялось, исполняя дорогостоящий обряд. Поэтому снятие обязанности снабжать умершего всем необходимым в загробном мире должно было восприниматься как облегчение. Прежнее убеждение в том, что труп связан со скверной, также свидетельствует в пользу эпидемии. Лишь по завершении эпидемии можно было призвать отказаться от суеверия.

Возможно, архаический обряд погребения сохранялся только для царей, а гражданам был запрещен, поскольку требовал накопления богатства семьи спартиата, чтобы в случае гибели близких, их можно было бы достойно проводить в последний путь.

Другая возможная гипотеза смены ритуала – частичная реставрация прежних обычаев, более простых в сравнении с дорийскими, во многом схожими с персидскими (на что указывает Геродот, отмечая эту особенность спартанцев в Греческом мире). Впрочем, гипотезы непротиворечивы: эпидемия или какая-то природная катастрофа могла привести к политическом переделу, перераспределению власти и символическому закреплению этого события при восстановлении в правах старых ахейских ритуалов.

Введенная Ликургом ксеноласия – изгнание иноземцев – наверняка была связана с подозрениями не столько в шпионаже, сколько в занесении все той же скверны – либо эпидемии, либо политической измены. Предположение, что иноземцы оскверняют святилища спартанцев, вполне могли быть связаны и с прагматическими подозрениями о том, что они являются носителями страшных заболеваний или же осведомителями врагов.

Верования спартанцев античным историкам представляются простыми и даже примитивными. Плутарх пишет, что в молитвах они просят достойно вознаградить благородных людей и больше ничего. Иногда к этому присоединятся просьба даровать силы переносить несправедливость. И это доказывает, что спартанское общество не столь уравнивало спартиатов в правах, чтобы считать проблему справедливости исчерпанной.

Сообщение в «справке» «Древние обычаи спартанцев» скупо говорит о спартанских богах. Указывается, что они почитают Афродиту вооруженную и вообще всех богов и богинь изображают с копьем в руке, ибо считают, что всем им присуща воинская доблесть. Тем не менее, до нас не дошли подобные изображения. Мы можем наверняка сказать, что у спартанцев имелась верховная богиня, именуемая условно Артемида Орфия, а также мужское божество, условно названное Аполлоном. В первом случае мы имеем ряд изображений, где нет никакого копья. Во втором случае есть описание Павсания колоссальной статуи с копьем и луком в руках.

Когда Плутарх пересказывает Большую Ретру и приписывает Лукургу повеление создать святилища Зевса Силания и Афины Силании, скорее всего, он имеет в виду реабилитацию ахейских богов. Ведь священный договор (Ретра) был «санкционирован» Аполлоном Дельфийским, а вовсе не Зевсом и Афиной. Не случайно у спартанцев понятие закона (ретра) связано с дорийским наречием, а понятие древнего обычая (ретма) озвучивается ахейским наречием. Это отличие позволяет верно осмыслить эпитафию на обелиске, поставленном спартанцами в Фермопилах: «Путник, пойди возвести нашим гражданам в Лакедемоне// Что, их обеты блюдя, здесь мы костьми полегли». В данном случае употреблен ахейский термин «ретма», что также подчеркивает ахейское происхождение царя Леонида, приведшего для защиты Фермопил 300 спартиатов и несколько сот периеков. Заметим, что Спарта медлила с вводом в действие всей своей армии только потому, что дорийцы не могли прервать священный праздник Аполлона Карнейского.

Путаницу в оценке верований спартанцев внесли последующие интерпретаторы, которые с Античности подверстывали все исторические сюжеты под афинский пантеон. Так наверняка случилось и с храмом Афины Меднодомной, которая, скорее всего, была ахейским святилищем, но не общеспартанским. Афинские наблюдатели видели женскую фигуру с копьем и тут же сравнивали ее с собственной прародительницей и рассказывали об этом у себя на родине. Возможно, это было даже не святилище Афины, а святилище Орфии.

Ошибки могли возникнуть в связи с тем, что в Спарте не было профессиональных жрецов. Жреческие функции были изначально закреплены за царями, но те были заняты войной и борьбой за власть. Для отправления культов спартанцы приглашали жрецов-прорицателей из других греческих государств, что, разумеется, не позволяло менять сущность культа. Скорее иноземцы были гарантами непредвзятого толкования жертвоприношений. Они вполне могли судить о святилищах по афинским аналогиям, не понимая значения местных культов, но добросовестно толкуя результаты жертвоприношений по общегреческим правилам.

Известно, что спартанские цари в начале и в конце семидневника приносили жертву Аполлону – дорийскому божеству. Что касается государственного культа Зевса Лакедемония и Зевса Урания, жертвоприношений различным «зевсам» и «афинам», то в этих случаях цари отдавали дань божествам ахейских общин. Перед началом войны царю полагалось принести жертву Зевсу Агетору (Предводителю), при пересечении граница страны – Зевсу и Афине. Но перед битвой возникала необходимость жертвовать Артемиде Агротере молодую козу (Агесилай перед походом в Малую Азию принес в жертву лань). В случае победы, словно в насмешку, воинственному Аресу жертвовали петуха.

Для дорийцев, скорее всего, их поведение предопределялось вердиктом Аполлона. Поэтому цари дорийской династии Эврипонтидов достаточно произвольно относились к результатам жертвования. Они либо повторяли жертву, пока не появлялись благоприятные признаки, либо отказывались от своего предприятия, обосновав это результатами жертвоприношения. Агесилай в 396 году прекратил вторжение в Малую Азию, обнаружив, что печень жертвенного животного лишена одной доли. Но в рассказе об этом Ксенофонт сообщает, что прекращение похода было обусловлено тем, что у спартанцев было недостаточно конницы.

Если речь шла не о текущих вопросах, а о законах, то таковые могли появляться только с одобрения Дельф – по оракулу. Это свидетельствует о том, что законодательство контролировалось дорийским культом, а эфоры были в основном дорийцами. Попытка применить оракул к частному случаю, вероятно, считалась неприемлемой. Так, хромой Агесилай занял трон, хотя соперничающий с ним Леотихид (оба от дорийской ветви) обнародовал оракул, где говорилось об угрозе «убийственной брани» в случае «хромого царенья».  Чтобы отстранить царя от власти в каждом случае требовалось обращение к дельфийскому Аполлону. Данный случай показывает, что даже это не всегда срабатывало.

По свидетельству многих источников известно, что ахеец Клеомен, когда ему было необходимо,  просто фальсифицировал дельфийский оракул. Это, в конце концов, перечеркнуло все его многочисленные заслуги и привело к казни и посмертному позору. Клеомен, уже как сказано, был совершенно равнодушен к священному статусу Дельф. Что же касается ахейского культа Геры, то здесь он был непримирим вплоть до приступа ярости. Только этим можно объяснить один из его поступков: когда аргосские жрецы попытались помешать Клеомену (как иностранному царю) совершить жертвоприношение в храме богини. Колеомен приказал илотам отогнать жрецов от алтаря и выпороть. Жрецы приняли его за дорийца, а царь считал себя первым жрецом в ахейских культах.

На различное происхождение династий указывает и еще одно правило. Практически постоянно проперсидскую «партию» возглавляли Еврипонтиды, а антиперсидскую – Агиады. Это подтверждает предположение о том, что первая («пришлая») династия имеет переднеазиатское происхождение.

На том, что за мифом скрывается некий договор, указывает само происхождение культа Делфийского Аполлона – основного для дорийцев. По мифу Аполлон убил дракона Пифона, сына Геры.

По преданию, Пифон охранял Дельфийское прорицалище, либо сам давал прорицания. Аполлон низложил его и занял его место покровителя святыни. Данный сюжет – мифологическая запись смены власти на Пелопонессе, связанной с дорийским нашествием. Мирный договор в этой записи связан с обязательством Аполлона перед матерью Пифона богиней земли Геей 8 лет быть в изгнании. И именно 8-летний период первоначально разделял Пифийские игры, учрежденные Аполлоном. Ублажению древних местных богов посвящен и проводимый каждые 8 лет дельфийский праздник Септерий – в честь змей. Змеи как артибут присутствуют не только у Аполлона (змеи священной рощи Аполлона в Эпире), но и спартанской Артемиде-Орфии. Восьмилетний цикл встречается в еще одном мифологическом придании:  когда сын царя Крита Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос получил от афинян компенсацию: по 7 молодых людей и 7 девиц он получал каждый девятый год (что означает в греческом понимании «раз в восемь лет»). Также о Миносе известно, что раз в 8 лет он посещал некое сакральное место в горах, где сам Зевс советовал ему, как править.

В «Илиаде» Пифон именуется Дельфиний или Дельфин (отсюда Дельфы). В некоторых мифических версиях Пифон – реальный человек, сын царя и разбойник, в иных – драконица Дельфина. В греческом предании Дельф – предводитель тирренцев, переселившихся в Лаконию с Лемноса, а затем отправившийся на Крит. Всё это – отзвуки реальных событий, которые обратились в культ Аполлона и регулярным ритуалом, напоминающем о некоем мирном договоре, позволившим дорийцам, ахейцам и оседлому местному населению (микенцам) жить в мире.

Можно предположить, что Орфия – древнейшее божество доахейских племен, оставшихся на завоеванной территории и получивших часть власти в герусии, общегреческие божества составляли культ ахейцев и их царя, а Аполлон – божество дорийцев-завоевателей с собственной царской династией.

 

Диархия и многообщинность

 

Спартанский царь (басилевс) – не абсолютный монарх, а глава рода (общины) и военный вождь. Диархия Спарты уникальна только тем, что в ней соправители – не родственники. В других случаях, известных из древнегреческой истории, полиархия вырастает как раз из родства. Обычно соправление братьев. Специалисты считают, что греческий полис времен Гомера и вовсе мог быть полиархией. Так, Одиссей правил Итакой не единолично. С ним одновременно правили многие цари. Вероятно, не все они были близкими родственниками. Скорее всего, это соправление касалось полновластия в рамках своей общины, а совместные предприятия и проблемы решались на совете царей.

Ликурга иногда считают автором спартанской диархии, которая избавила ее от неэффективной монархии. Что Ликург имел прямое отношение к диархии, не вызывает сомнений: первые упоминания о соправлении относится к началу 8 в. до н.э. – как раз вслед за реформой Ликурга. Если Ликург и не учредил диархию, то наверняка утвердил ее в незыблемом законе.

Согласно «Описанию Эллады» Павсания, дорийское завоевание связано с разделением Пелопоннеса на три части. Мы не знаем, какие это части, но Павсаний утверждает, что Лакония досталась сыновьям погибшего в походах царя. Якобы, дельфийский Аполлон обязал их править вместе. В этом сюжете больше мифологической фантазии, чем реальности, но реальность также проступает. Если вспомнить миф об Оресте, сыне Агамемнона, то он объединил как раз три части Пелопонесса. Таким образом, мы можем предположить, что трехчастное деление было изначальным, и не связано с волей дорийцев. Дорийцы лишь покорили обособленные ахейские государства или разделили страну так, как она делилась естественными преградами. Естественно, ахейцы при этом остались жить где жили. Изменилась только власти.

По рассказу Павсания, обе династические ветви произошли из единого дорийского корня. Но извечная вражда между династиями и ряд исторических фактов опровергают это утверждение. Мы можем полагать, что завоевание было и даже что было дорийское соправление братьев. Но позднее оно заменилось соправлением разных династий. И эту реформу следует связать с именем Ликурга, который смог убедить спартанцев, что божества двух племен примирятся, если между ними будет разделена и царская власть. Поводом для этого могло быть отсутствие у дорийского царя брата-соправителя, что делало его в глазах самих же дорийцев не вполне легитимным монархом. Ведь оракул повелел править не одному, а двоим. Вероятно, шаткость единоличного правления связана с тем, что оно противоречило фундаментальному культу дорийцев, восходящему также к мифу о братьях Диоскурах. Дорийско-ахейское примирение позволило разделить власть между династиями и удовлетворить культовому запросу дорийцев. При этом, скорее всего, герусия еще долгие годы оставалась под контролем дорийцев. На это, например, указывает нарушение правила, согласно которому в походах царя сопровождали два эфора. Известен факт, когда царя Агиса II (Еврипонтида, дорийца) во время войны с Аргосом (418 г. до н.э.) сопровождал только один эфор. Никакой ошибки тут быть не могло. Законы исполнялись как священные установления. Просто за дорийцем, с точки зрения эфоров, не нужен был такой плотный пригляд, как за ахейцем. Вероятно, правило, гарантирующее от измены, вводилось именно для царя-ахейца из династии Агисов.

В дальнейшем, чтобы избежать потрясений от династических распрей, власть царей все больше принижалась, все больше полномочий переходило к аристократической верхушке (аристократической если не по происхождению, то по заслугам). Таким образом, организация власти в Спарте сочетала власть народного собрания, власть аристократии и элементы монархии.

Устойчивость диархии определяется религиозной санкцией: контролируя «верхи» Спарты, дорийцы не могли переступить через свой собственный культ Аполлона, а ахейское большинство (включая илотов и периеков), благоговело перед изначальной царской властью: как местного происхождения, так и исходящей от завоевателей. Геродот писал, что в период Гомера царям в военных вопросах подчинялись беспрекословно, а в Спарте противодействие царю грозило гражданской казнью – изгнанием. Тем не менее, ахейские цари, бывало, пытались совершить переворот, опираясь на «низы» (илотов и периеков). Это в дальнейшем приводило к еще более жесткому контролю герусии и эфоров за всеми гражданскими делами. Царям оставались только дела военные. Да и то приходилось отчитываться за каждый шаг и нести наказания за неудачи.

Диархия в Спарте была вовсе не прихотью «верхов», а своеобразным межплеменным договором: завоеватели не должны были требовать дани или отмечать славу своей победы чаще, чем раз в 8 лет. Впоследствии два племени нашли возможность для объединения. На это указывает «двоичная» система формирования спартанского войска. Крупные, способные к самостоятельным действия моры разбивались на 4 лоха, каждый из которых делился на 2 пентекостии, а те в свою очередь делились на 2 еномотии, каждая из которых, согласно Ксенофонту, состояла из 64 гоплитов. При этом родственного распределения по подразделениям известные нам источники в Спарте не отмечают.  Это было преимущество, которого были лишены армии других греческих государств, формировавших войско по родственному принципу. Спартанская дисциплина была выше родственных симпатий.

Ученые спорят по поводу того, принадлежали ли спартанские цари к одному племени. Казалось бы, следует принять как весомый аргумент историю, описанную Геродотом, который поведал, что спартанский царь Клеомен I, столкнувшийся с запретом дорийцам входить в храм Афины (во время вторжения в Аттику в 510 г. до н.э.), сказал жрице: «Женщина! Я – не дориец, а ахеец!».

В противовес этой истории приводится факт, что цари-соправители относились к одной филе, которая вела свое происхождение от Геракла, были членами одной сисситии и питались за одним столом. Этот аргумент является весьма слабым, есть знать, что царские династии в Спарте никогда не заключали меж собой брачных союзов, жили в разных районах Спарты (Агиады в Питане, Еврипонтиды – в Лимнах) и имели обособленные святилища и места погребений.

Легенда о происхождении от Геракла более подходит для ахейской династии. Геракл сражался против амазонок – союзниц Трои, а троянца могли соединиться с дорийцами в их завоевании Пелопонесса. Иметь среди прародителей того же Геракла, который является прародителем ахейцев логически невозможно. Дорийцы появились на Пелопонессе много позже ахейцев. Легенда о происхождении царских династий от двух братьев также выглядит скорее примирительной выдумкой. Сами династические истории прослеживаются по античным источникам на разную глубину. Ахейцы Агиады имеют более длительную историю, а дорийцы Еврипонтиды заметно меньшую и менее достоверную – особенно в части династии, связанной с первыми царями. Геродот приводит генеалогическое древо царя Леонида (Агиада), восходящее к Гераклу, и это единственный подобный перечень предков царя в его изложении, касающемся истории Спарты. Для дориийцев (Еврипонтидов) подобного перечня не существует.

Поэт Тиртей, хотя и возводил пришлых спартанцев к Гераклу, прямо говорил о них, как о поздних пришельцах:

Зевс Гераклидам вручил город, нам ныне родной. // С ними, оставив вдали Эриней, обдуваемый ветром,  // Мы на широкий простор в землю Пелопа пришли // Так нам из пышного храма изрек Аполлон-дальновержец,  // Златоволосый наш бог, с луком cepeбряным царь.

Эриней - город в среднегреческой области Дориде, где существовала дорийская тетраполия (4 небольших города) и откуда, дорийцы пришли в Пелопоннес. Пелоп — сын лидийского царя Тантала, переселившийся в Южную Грецию и подчинивший себе Пелопоннес (“остров Пелопа”), является скорее легендарной личностью. За ее мифическим образом стоит либо захват Эллады ахейцами, либо одна из дорийских волн завоеваний.

Миф о завоевании Спарты Гераклом выглядит скорее как поздняя выдумка ради приобщения дорийцев к лаконской мифологии и уравниванию их царей в статусе с местными, которым сюжет завоевания представлялся как возвращение Гераклидов на родину. Местные цари, согласно мифу, убитые Гераклом, на самом деле были жертвами дорийского вторжения.

Если верно наше предположение о том, что название рееи Еврот прямо повторяет название реки Евфрат и указывает на пребывание в Спарте выходцев из Персии, то Еврипонтиды логично относятся к проперсидской «партии», которую выбрали себе в лидеры дорийцы.
Строка в Большой Ретре Ликурга «учредить герусию из 30 членов с архагетами совокупно» почему-то всегда интерпретируется как введение в состав герусии царей (басилевсов). Считается что термин «архагеты» (основатели) относится именно к царям, ибо они обычно бывали основателями городов и религиозных культов. Но какие же дорийцы основатели для Спарты? Скорее всего, Ликург восстановил справедливость, вернув часть власти ахейцам и их царям Агиадам. Царь и его ближайшие соратники и названы в Большой Ретре «архагетами».

 

Эфорам при вступлении в должность полагалось приносить клятву не только соблюдать законы,

но и стричь усы.

 

Один из античных источников сообщает, что легендарные первые цари Лаконии Еврисфен и Прокл, которым власть досталась в малолетстве, не получили титула «архегет». Этот титул имел в виду основание в прямом смысле, а затем - как почетный титул династии правителей. Архагетом Спарты именовался Геракл. Следовательно, дорийцы к роду архагетов не принадлежали и не могли носить такой титул по отношению к Спарте. Таким образом, мы можем говорить, что главнейшая из реформ Ликурга – возвращении к власти царской династии Агиадов, получивших свое место в диархии, наряду с дорийскими царями.

Подтверждение о некоем священном договоре находим у поэта Тиртея, записавшего в поэтической форме завет Аполлона:

Пусть верховодят в совете цари богочтимые, коим // Спарты всерадостный град на попечение дан, // Вкупе же с ними и старцы людские, а люди народа, // Договор праведный чтя, пусть в одномыслии с ним // Только благое вещают и правое делают дело, // Умыслов злых не тая против отчизны своей, — // И не покинет народа тогда ни победа, ни сила!

Несмотря на договор, царей приходилось буквально принуждать жить в мире – соблюдать законы. Этому способствовал ритуал ежемесячной взаимной клятвы царей и эфоров.

Реформа Ликурга с равным наделом граждан клерами и установлением диархии была актом реставрации, которая этим не закончилась. Уже в Первую Мессенскую войну царь Полидор (Агиад) провел новый раздел земли на клеры и был прославлен так, что после смерти похоронен у могилы легендарного Ореста (сын Агамемнона, руководителя антитроянской экспедиции, ахейца), который объединил Микены, Арголиду и Лаконику. Ахейцы приравнивали своего царя к своему древнему герою. Считается, что спартанское государство образовали три филы: Памфилы, Гиллеи, Диманы. Вероятнее всего, это названия дорийских родовых сообществ.

Всю историю Спарты пронизывает борьба двух династий за лидерство. И «компенсационные меры», которые предпринимались герусией и эфорами – постоянное снижение власти царей. Даже в военной сфере за ними устанавливался контроль со стороны сначала 2, потом 10, потом 30 советников. После военных неудач Агиса II, который по неизвестным причинам отказался от решающего сражения с аргосцами (и потом с трудом оправдался перед спартанским судом), цари лишились права самостоятельно решать вопрос о начале войны, маршруте похода и заключении мира. Эти полномочия перешли к народному собранию под руководством эфоров. При том, что в древности цари считались приближенными к богам, священными особами, спартанцы вершили суд над своими царями, все время подозревали их в изменах и взятках, получаемых от противника. Способствовала этому и вражда между династиями.

Порой царей штрафовали и даже казнили. Все это говорит о том, что священный характер царской власти сохранялся только в глазах простонародья Спарты, а сами спартиаты считали их в правовом отношении первыми среди равных. Диархия не позволяла ни той, ни другой династии возвыситься до абсолютной власти. Только личность царя, а не его происхождение или богатство, могла быть залогом доверия к нему.

На излете спартанской истории ахеец Клеомен III попытался восстановить царскую власть во всей ее полноте, перебив эфоров, чья власть к тому времени была сильно подорвана тяжелым положением Спарты. Но к тому времени судьба Спарты уже была предрешена, и она пала под ударами македонцев.

 

Военное дело спартанцев

 

Распространенное заблуждение, которое встречается и у профессионалов-историков, связано с попытками идентификации сторон в батальных сценах древнегреческого искусства. Некоторым исследователям достаточно увидеть шлем-пилос, чтобы определить, что в нем изображен легковооруженный воин-спартанец. Подкрепляет такой вывод большой круглый щит, короткий меч и хитон-экзомис, который спускался с правого плеча, освобождая движения руки в бою. Действительно, подобный набор вполне мог использоваться в спартанском войске. Но только не спартиатами, а вспомогательными войсками, набранными из периеков. Или же в войсках союзных Спарте государств, где спартанцы составляли корпус командиров.

Возможно, в данном случае ошибочную подсказку ученым дал Фукидид, который при описании сражения 425 года между спартанцами и афинянами упомянул, что афинские лучники нанесли спартанцам тяжелый урон из-за слабой защищенности спартанских голов пилосами. Скорее всего, Фукидид имел в виду легкую пехоту, которая к тому же не имела панцирей, а зачастую и щитов.

Шлем-пилос представлял собой войлочную или бронзовую шапку колоколообразного вида. Это дешевый тип защитного вооружения, который присутствовал еще в микенской цивилизации. На микенских фресках такой шлем изображается обшитым чешуйками бронзы. В Элладе бронзовый шлем-пилос производился в массовом количестве для вооружения свободных горожан в войске-ополчении. Таким образом, данный тип шлема не был принадлежностью исключительно Спарты. К III в до н.э. пилос вытеснил дорогие в изготовлении аттические (ионийские) и коринфские (дорийские) шлемы, которые изготовлялись по индивидуальному заказу и подгонялись по форме головы.

 

Шлем-пилос и его изображения

 

Еще одно распространенное заблуждение – представление о том, что спартанские гоплиты были закованы в броню, в бронзовые панцири. В действительности уже в VI в до н.э. тяжелый и дорогой бронзовый панцирь был замещен более легким и дешевым, но не уступающим в прочности - льняным. Технология изготовления подобных панцирей была почерпнута спартанцами у египтян.

Характерный признак спартанских гоплитов – коринфский бронзовый шлем, полностью закрывавший лицо. К недостаткам такого шлема относился плохой обзор, который мог компенсироваться только в фаланге, где воину нужно было смотреть только вперед. Аттический шлем, оставлявший лицо открытым, был избавлен от этого недостатка, но менее прочен.

 

  

Спартанские гоплиты

 

Тем не менее, спартанцы могли использовать и аттические шлемы. Скульптура, найденная близ легендарных Ферпомил и условно названная исследователями «Леонид», изображает шлем с нащечниками – типично аттический образец.

Спартанцы не выделялись конструкцией большого щита, которая диктовалась необходимостью защиты от стрел и удара копьем при первом столкновении с противником. Большой круглый щит, который обычно считается спартанским, представлял собой достаточно тяжелую конструкцию – деревянную основу, обитую снаружи бронзовым или железным листом, а изнутри кожей. Считается, что общий вес щита достигал 7 кг, а в диаметре был более 60 см. К нему снизу часто делалась «занавеска», которая защищала ноги от стрел - в дополнение к поножам.

Vанипулировать таким щитом в ближнем бою было практически невозможно. Если удержать фалангу после первого столкновения с противником не удавалось, щит становился обузой.

Обычная тактика против фаланги, оградившейся щитами – метатели дротиков. Щит, в котором увяз тяжелый дротик, становится совершенно непригодным для ближнего боя. Применение легковооруженных пельтатстов (по названию плетеного щита скифского типа - серповидный пельтаст), применявших дротики и пращи и легко убегавших от отягощенных вооружением гоплитов, сильно осложняло положение фаланги, а порой приводила и к ее разгрому. Развитие тактики вело к всемерной охране фаланги -  конными и легковооруженными отрядами. Спартанцы выделяли для преследования пельтастов своих самых молодых и быстроногих воинов, а также легковооруженных горцев периеков-скиритов.

 

 

 

Тактика фаланги была рассчитана на успех первого натиска, который не прекращался, пока враг не начинал пятиться, а потом бежать. Дошедшие до наших времен вдохновенные стихи спартанского поэта Тиртея в подробностях описывают, как строилась фаланга и какие обязанности были у гоплитов.

Сражение между греческими государствами обычно проходили в форме дуэльной схватки. Внезапные атаки, попытка застать противника врасплох, ночные операции, использование резервов – все это практиковалось очень редко. Нам известны лишь ночное нападение фивян на Платеи в 431 г. до н.э., в котором они были разбиты; ночная вылазка платейцев против спартанцев в битве 427 г. до н.э., также закончившаяся неудачей; и ночное сражение за холмы Эпиполы близ Сиракуз, устроенное ночью афинянами, получившими достойный отпор и потерпевшими поражение. Ночная атака спартанцев на лагерь Ксеркса перед битвой в Фермопилах выглядит как легенда. Можно предположить, что такая вылазка могла быть организована союзниками спартанцев – платейцами. На это указывает тот факт, что именно жители Беотии чаще всего вели войну «не по правилам».

Совершенно несостоятельными выглядят рассказы о том, что спартанцы, будто бы, специально готовили своих юношей, заведя обычай криптий – ночной охоты на илотов. Понимание этого обычая донесено до нас превратно. Что было делать илотам на ночных дорогах? Илоты спокойно спали в своих домах. На дорогах отряды спартанских юношей ловили тех, кто бежал в Мессению и хотел присоединиться к повстанцам. Именно к Первой Мессенской войне относится этот обычай, фактически означавший формирование ополчения из тех, кто еще в полной мере не был готов нести воинскую службу.

О том, что в сражениях греки придерживались общих правил, говорит тот факт, что спартанцы обычно не преследовали разгромленного противника. Победа определялась прибытием вестника от стороны, признавшей поражение и просящей перемирия, чтобы собрать трупы воинов. Именно поэтому в походе спартанцы никогда не строили укрепленного военного лагеря, как это позднее делали римляне. Также они предпочитали не штурмовать городские укрепления и сами не строили крепостей. Доблесть должна была проявляться в открытом сражении.

Пример дуэльного сражения – битва спартанцев с аргосцами при Фирее (544 г до н.э.), где по договоренности в бой вступили по 300 воинов, а спорная область должна была остаться за победителями. Схватка была настолько жестокая, что в живых в наступивших сумерках осталось лишь 2 аргосца и 1 спартанец. Первые сочли, что победили, и отправились в Аргос, а спартанец расценил их уход как бегство. На следующий день спор пришлось разрешить в рукопашной схватке основных сил, в которой победу одержали спартанцы. Геродот пишет, что с этого времени спартанцы стали носить длинные волосы (ранее их коротко стригли), а аргосцы, напротив, постановили стричься до тех пор, пока Фирея не будет вновь отвоевана.

Общегреческая традиция была основана на демонстрации в сражении личного героизма и сплоченности войска, но не стратегического замысла. Правый фланг всегда считался почетным. (Возможно потому, что на правом фланге было проще укрываться щитом в левой руке и наносить удары с правой стороны. В особенности, когда предпринималась попытка охвата левого фланга противника. Подобный маневр на левом фланге открывал бы менее защищенное право плечо воина. Атака правым флангом, с этой точки зрения, предпочтительней.)

Такое построение приводило к наступлению правого фланга каждого войска, которому уступал слабейший левый фланг. Так получилось, например, в битве при Мантинее (418 г. до н.э.), когда спартанцы отдали на растерзание свой левый фланг (состоящий из ветеранов, гоплитов-илотов и легковооруженных скиритов), а сильным правым флангом (союзники + спартанская кавалерия) и центром (отборные войска) разбили основную часть армии противника, состоящего из афинян и аргосцев. Некоторые историографы, вопреки очевидным свидетельствам о победе спартанцев, считают, что они в этой битве понесли поражения.

Поражение спартанской фаланги состоялось, когда в ход пошла военная хитрость, и противники Спарты стали пренебрегать дуэльным характером сражений. Фивянин Эпаминонд решился нарушить традицию. При Левктрах (371 г. до н.э.) он имитировал отход своих войск в лагерь, зная, что спартанцы готовы в этот день отказаться от битвы в пользу очередного религиозного праздника. Когда спартанцы также двинулись в свой лагерь, они были внезапно атакованы конницей противника, которая расстроила фалангу. Кроме того, за конницей Эпаминонд скрыл свою новацию – косое построение войска. Вопреки традиции, он усилил свой левый фланг, включив в него отборный Священный отряд и оттянув слабый правый фланг назад. Построение фивян до начала битвы скрывалось выдвинутой вперед кавалерией. На направлении главного удара глубина фаланги фивян была увеличена до 50 шеренг против 12 у спартанцев, а левый фланг был ослаблен до 8 шеренг. Начавший движение правый фланг спартанцев не смог охватить фронт противника, и их фаланга была прорвана ударными силами Эпаминорда. Царь Клеомброт погиб, а спартанцы потеряли около 1000 гоплитов, включая 400 спартиатов. Отступившие спартанцы впоследствии заявили, что Эпаминонд сражался «не по правилам». В результате этой битвы спартанцы понесли тяжкую демографическую потерю, утратили контроль над Мессенией, а также вынуждены были героически оборонять свой неукрепленный город от многочисленных фивян и их союзников.

Аналогичным образом фивяне действовали при Мантинее (362 г. до н.э.), где им была необходима победа после ряда поражений: отбитой попытки захватить Спарту и разгрома, которые спартанцы нанесли союзникам Фив аркадцам в т.н. Бесслезной битве (не погиб ни один спартанец). Войска Эпаминонда снова предприняли неожиданную атаку мощным левым флангом, построенным в плотный «эшелон». Но на этот раз спартанцы не отступили и сражались отчаянно. Эпаминонд, лично возглавлявший ударную часть своего войска, был смертельно ранен спартанцем Антикратом и на смертном одре, услышав, что погибли также все его ближайшие соратники, приказал отступить и заключить мир.

К сожалению, в историографии битва при Мантинее считается победной для фивян, которым на этот раз «военная хитрость» не удалась. Да и при Левктрах она имела лишь относительный успех. В действительности битва при Мантинее имеет совершенно другое значение: Эллада утратила гегемонию Спарты, но не состоялась также и гегемония Фив. Измотанная войнами Греция стала добычей не самой развитой и искушенной в военном деле Македонии. Вероятнее всего, последующие победы Александра Великого были связаны вовсе не с изобретением македонской фаланги, а с тем, что Македония, обладавшая наиболее значительными на то время ресурсами, смогла привлечь в войско множество опытных наемников-эллинов, тех же спартанцев.

Войска македонян разбили объединенное войско афинян и фивян в битве при Херонее (338 г до н.э.), используя против них ту же тактику – притворное отступление правым флангом и решительная атака левым флангом.  Увлекшись преследованием, афиняне расстроили свои ряды и подставились под фланговый дар македонской фаланги. В это время конница тогда еще совсем юного Александра атаковала левым флангом и расчленила фалангу фивян.

Трудно понять, почему спартанское, а также общегреческое военное искусство долгое время пренебрегало использованием конницы. Обычно говорят, что этому мешала пересеченная местность, где для лошадей было сложно найти выпас, а для рейдов конницы – удачные маршруты. Использование конницы персами говорит об обратном. А проблемы были те же – пересеченная местность. Персы с большим успехом использовали конницу в битве при Платее, но победа греков убедила их в том, что конница не нужна.

В греко-персидских войнах источники не упоминают ни об одном греческом всаднике. И лишь в Пелопонесской войне, втянувшей в сражения массы легковооруженных воинов, конницу начали использовать. В Спарте при этом служба в коннице считалась непрестижной, годной лишь для тех, кто не мог служить гоплитом. Первое упоминание о спартанской коннице относится к 424 году, когда было набрано всего 400 всадников. В 394 г. упоминается о 600 всадников, представлявших собой скорее вспомогательные группы при пехотных подразделениях.

Судя по многочисленным изображениям конных воинов и названию отряда царской гвардии «всадники», архаическая Эллада на заре своей истории знала ценность конницы. Вероятно, коневодство в эту местность принесли именно дорийцы и их союзники. Но позднее искусство коневодства было утрачено, и поголовье и племенные качества после какой-то эпидемии так и не удалось восстановить. Лошадь или боевой конь стали роскошью. Точно так же, как в свое время и для германских племен, которые предпочитали веками биться с римлянами в пешем строю.

 

Женщины Спарты и остальной Эллады

 

Древнеахейская или доахейская организация общества, скорее всего предполагала заметные признаки матриархата. Это обстоятельство отразилось на положении женщины в Спарте, принципиально отличном от положения женщины в других греческих государствах. Спартанские законы несут в себе архаику коллективного брака. Распределение на брачные пары в Спарте не является абсолютным, роль и влияние семьи была ограничена. Напротив, роль матери чрезвычайно велика, а женщины прямо вмешивались в дела мужчин, отдавая мужчинам первенство только в войне и законодательстве.

Историческое предание передает историю о том, как жена царя Леонида Горго ответила на замечание афинянки: «Одни вы, спартанки, делаете что хотите со своими мужьями». Горго ответила: «Да, но ведь одни мы и рожаем мужей». Многим здесь хочется видеть остроумие. На самом деле речь идет о высоком статусе, подкрепленном законом. Женщина до передачи мальчика в общественное воспитание полностью определяет его жизнь, а потом служит для него главнейшим нравственным авторитетом. Отец же вынужден проводить время в войнах, военных учениях и общественных обязанностях. Мы видим соединение мужского и женского начал в спартанском обществе, которое еще не приведено в систему соподчиненных статусов.

Легендарная история об амазонках больше всего подходит именно спартанкам. Они с юных лет проходили физическую и военную подготовку – упражнялись в беге, борьбе, метании копья и диска.

По свидетельству Плутарха, эти упражнения отличались тем, что невозможно было для остальной Греции. Женская нагота в Спарте не была постыдной. Если всюду в Греции спортивные состязания предполагали мужскую наготу, а женские состязания были запрещены, то в Спарте во время состязаний одежды не слишком прикрывали женскую наготу. Сохранившиеся изображения демонстрируют спартанских бегуний в коротких хитонах.

 

Спартанские бегуньи (бронзовые статуэтки)

 

Можно предположить, что и в остальной Греции юные девушки не носили плотных одежд до пят, но только в Спарте они могли участвовать в соревнованиях, а возможно, участвовали и в войнах, обладая для сражений необходимыми навыками. Отголосок этого находим в идеальном государстве Платона, где применяется принцип: «в  отношении к охранению государства природа женщины  и мужчины та же самая».

Вспомним, что амазонки в мифологии числятся союзниками Трои. Это явно не ахейские женщины. Выходит, что реликт матриархата происходит вовсе не от коренного населения, завоеванного дорийцами? От кого же? Монголоидные черты одной из бегуний нам подсказывают: это народы, оставшиеся от микенской цивилизации, в которой отразилась минойская островная культура с очевидным приоритетом женщин.

До нас дошли законы критского города Гортины (5 в до н.э.), где имущественные права женщин были заметно более широкими, чем у ионийских греков. Этот дорийский город был известен еще Гомеру, который отмечал там храмы Аполлона, Артемиды и Зевса. Артемида на Крите явно не уступала своих прав Аполлону. Аристотель в «Политике» сообщил еще и такую подробность: дорийцы, пришедшие на остров из Лаконики, нашли на Крите сложившуюся систему законодательства, которую переняли, а затем она была заимствована Ликургом. Он отмечал, что в его время периеки Крита (аналогичные в статусе илотам Спарты) продолжали пользоваться этими законами, предположительно введенными еще Миносом, царем Крита до Троянской войны.

На признаки матриархата указывает такая «асимметрия» в Гортинских законах: если раб придет к свободной женщине и женится на ней, то дети будут свободными; если свободная женщина придет к рабу, то дети будут рабами.  То есть, свободная женщина, принявшая раба, сохраняет свободу своему потомству. Раб, принявший в свой дом свободную, оставляет своих детей рабами. Кроме того, при разводе женщина получала все свое имущество, с которым пришла к мужу, а также половину полученного дохода от этого имущества за время совместного проживания. Отметим также высокие штрафы за изнасилование или прелюбодеяние, чрезвычайно возрастающие, если дело касалось свободных граждан и их жен.

Аристотель, в полной мере привязанный к общегреческим культурным обычаям, негативно отзывался о положении спартанских женщин:

 

«...законодатель, желая, чтобы все государство в его целом стало закаленным, вполне достиг своей цели по отношению к мужскому населению, но пренебрег сделать это по отношению к женскому населению: женщины в Лакедемоне в полном смысле слова ведут своевольный образ жизни и предаются роскоши... При таком государственном строе богатство должно иметь большое значение, в особенности если мужчинами управляют женщины, что и наблюдается большей частью живущих по-военному воинственных племен. Дерзость в повседневной жизни ни в чем пользы не приносит, она нужна разве только на войне, но лакедемонские  женщины и здесь принесли очень много вреда... Первоначально свободный образ жизни лакедемонских женщин, по-видимому, имел основание... Когда же Ликург, по преданию, попробовал распространить свои законы и на  женщин, они стали сопротивляться, так что ему пришлось отступить».

 

Аристотель, бывший очевидцем упадка Спарты, возможно, наблюдал и упадок вполне обоснованного ранее спартанского обычая. Он сообщил нам, что Ликург представлял не те племена, которые защищали этот обычай, а иные – во главе с царями и мужскими божествами.

Также Аристотель зафиксировал кризис спартанского общества, связанного с систематическим сокращением числа спартиатов – большая часть мужчин погибала на войне, и их земельные наделы переходили женщинам, в основном их дочерям, если не было наследников сыновей (дочери наследницы именовались «эпиклера» - оставшаяся при клере (при земельном участке)  или «патруха» - наследница отца). Ко времени Аристотеля две пятых всей спартанской земли принадлежало женщинам, что вызывало у мыслителя культурный шок и критику неравномерного распределения собственности, переходившей в Спарте по наследству не только мужчинам, но и женщинам.

В действительности этот порядок был следствием длительного действия закона, защищавшего имущественные права женщин-родоначальниц. Утрата родовой истории в Спарте была связана вовсе не только с угасанием мужской ветви рода, но и женского. Женщины предпочитали выходить замуж за мужчин своего рода. Негативный фактор возник, когда борьба за руку эпиклеры приобрела массовый характер, а самих эпиклер стало множество в силу малодетности спартанских семей, теряющих отцов и сыновей в беспрерывных войнах.

Плутарх, ставший источником для разного рода выдумок, был не чужд романтических фантазий. Они касались не только умерщвления спартанцами больных детей (эта идея появилась, вероятно, под впечатлением идеи Платона, который в своем идеальном государстве предлагал умерщвлять или абортировать детей от слишком ранних или слишком поздних браков), но об особой роли в Спарте женской наготы. Плутарх полагал, что выступление обнаженных девушек на спортивных состязаниях хоть и содержали некий эротический момент, но при этом еще и укрепляли чувство достоинства спартанок, приучавшихся к заботе о своем теле  и «благородному образу мыслей».

Вероятно, Плутарх что-то перепутал. В спартанском искусстве нет женской обнаженной натуры. Зато она широко присутствует в афинском искусстве, где обнаженные божества были обычным объектом ваятелей. Примечательно, что Артемида, имевшая у Спартанцев характер богини-праматери, не изображалась без одежды даже фривольными афинскими мастерами. Впрочем, они не позволяли себе подобного и в отношении своей праматери Афины.

 

Атремида

 

Афнские изображения обнаженной Афродиты многочисленны, как и ее храмы, где бытовала храмовая проституция, а одно из приемлемых для богини прозвищ так и звучало: Афродита-Проститутка (Афродита-Порнея). Спартанцы, не принимавшие подобной распущенности, награждали Афродиту презрительными и неприличными прозвищами: Афродита-Перибасо (буквально – «гулящая» или «уличная»), Афродита-Трималитис («пронзенная насквозь»). Это подтверждает, что проституция в Спарте была делом постыдным.

В ответ на спартанское презрение к распутству вся Аттика осыпала насмешками обычай спартанских девушек не носить ничего, кроме хитона с высоким боковым разрезом, открывавшим при ходьбе бедра. Даже сложилось устойчивое выражение «одеваться на дорический манер». Считается, что за пределами Спарты хитон был только домашней одеждой.

Плутарх склонен был объяснять участие женщин в жизни спартанского общества их воспитанием, а не правовым статусом. Хотя Плутархом и замечен независимый характер женщины в спартанском браке, он прибавлял к этому эротические фантазии о том, что в Спарте, якобы, практиковался тайный брак ради сохранения у супругов «пылкой любви»; о том, что пожилые мужья не препятствовали близким отношениям молодых жен с молодыми людьми, чтобы они могли «также вспахивать эту плодородную почву и бросать в нее семена красивых детей».  И тому подобное.

Заметим, что Платон в своем идеальном государстве установил приемлемый для деторождения возраст мужчины – до 55 лет. Можно представить себе, что эта цифра была обоснована неким культурным стандартом, отделяющим зрелость от старости. До 60 лет спартанец оставался военнообязанным и мог в любой момент быть призван встать в строй и отправиться воевать. Старше этого возраста в Спарте было ничтожное число людей. Поэтому фантазия Плутарха – чистая выдумка.

Такая же выдумка Плутарха отнесена к Ликургу, который, якобы, требовал, чтобы все дети были общими. Эта фантазия также навеяна мысленным экспериментом Платона в области евгеники. В реальной Спарте у любого спартиата были родители, что выстраивало четкие наследственные отношения. Кроме того, культурный код сообщал спартанкам гордость за то, что они рождают воинов и наследников. И только если верить Плутарху, можно предположить, что Ликург хотел, чтобы граждане рожались не как попало, а «от самых честных людей». При этом, будто бы, Ликург боролся с «глупой ревностью», препятствующей этим людям «сообща заводить детей».

Тот же Плутарх в повествовании о Ликурге передает короткую притчу:

 

«Часто вспоминают, например, ответ спартанца Герада, жившего в очень давние времена, одному чужеземцу. Тот спросил, какое наказание несут у них прелюбодеи. “Чужеземец, у нас нет прелюбодеев”, — возразил Герад. “А если все-таки объявятся?” — не уступал собеседник. “Виновный даст в возмещение быка такой величины, что, вытянув шею из-за Тайгета, он напьется в Эвроте”. Чужеземец удивился и сказал: “Откуда же возьмется такой бык?” — “А откуда возьмется в Спарте прелюбодей?” — откликнулся, засмеявшись, Герад».

 

При возможных остатках формы группового брака, трудно представить, чтобы супружеская неверность и сексуальные отношения вне брака могли быть в Спарте освещены законом. Только в Спарте вступление в брак было обязательным и закрепленным законом. В Афинах, например, Солон не только отказался ввести такой закон, определив, что «женщина – мертвый груз на жизни мужчины», но также стал основателем первого публичного дома (550 г. до н.э.). В Афинах был широко распространен и даже поощряем гетеризм. Демосфен говорил, что уважающий себя грек должен держать при себе, помимо жены, гетеру — «для душевного комфорта». Перикл из-за связи с милетской гетерой Аспасией развелся со своей женой. Помимо Афин другим центром эллинской проституции был Коринф, где действовал богатейший храм Афродиты, широко практиковавший храмовую проституцию. Существовал даже союз храмовых проституток-«антивесталок».

Совсем другая атмосфера царила в Спарте. Ликруг, согласно Плутарху, ввел закон, по которому холостяку приходилось распевать публично позорную песню. Тех, кто медлил с браком, не допускали на гимнопедии. Подтверждает это также история с  неженатым спартанским полководцем Деркилидом, которого юноша не почтил вставанием, да еще крикнул ему: «Ты не породил никого, кто потом уступит дорогу мне». Такое непочтительное поведение было встречено всеобщим одобрением.

Афины, без стеснения наполнившие город публичными домами, уличными проститутками и гетерами, не испытывали больших проблем с супружескими изменами. Фактически они были постоянными и санкционированными. Вместе с тем, измена, не связанная с проституцией, каралась достаточно сурово. Изменившей мужу женщине запрещалось посещать храмы и пользоваться украшениями, а при нарушении запрета она могла подвергнуться избиению. Сводники могли наказываться смертью. Плутарх приводит обычаи других городов, когда прелюбодеек публично выставляют на позорное место и снабжают позорными прозвищами.

Антиспартанские настроения, как видно из «Древних обычаев», возникли в период упадка Спарты, когда ее нравы подверглись разложению. Но до того в течение пяти веков спартанцы пользовались в Элладе доброй славой. В сочинении «Древние обычаи спартанцев» указано, что даже и в период упадка «одни лишь лакедемоняне благодаря тому, что в Спарте еще теплились слабые искры Ликурговых установлении, осмелились не принимать участия в военном предприятии македонян». Имеется в виду грабительский поход Александра Македонского в Малую Азию.

 

Порнографический навет

 

Еще один домысел о спартанцах связан с современной трактовкой: якобы, в сугубо мужских спартанских сообществах был широко распространен гомосексуализм. Домысел этот может быть обоснован тем, что подобное известно из более поздней истории. Скажем, среди японских самураев, лишенных всякого общения с женщинами, гомосексуализм практиковался и не осуждался. Но в Спарте подобных ограничений не было. Напротив, свобода женщин была беспрецедентна в сравнении с другими греческими государствами.

Современный интерпретатор приписывает Платону слова, якобы, сказанные непременно о Спарте:

 

«Горстка любящих и возлюбленных, сражавшихся плечом к плечу, могла победить целую армию. Для любовника было невозможно бросить оружие и бежать из рядов воинов на глазах у своего возлюбленного. Он предпочел бы тысячу раз умереть такому унижению... Самых трусливых воодушевлял Бог любви, и они становились равными любому смельчаку».

 

На самом деле читаем в «Пире» речь Федра:

 

«И если бы возможно было образовать из влюбленных и их возлюбленных государство или, например, войско, они управляли бы им наилучшим образом, избегая всего постыдного и соревнуясь друг с другом; а сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, как говорится, любого противника: ведь покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, - да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу? И если Гомер говорит, что некоторым героям отвагу внушает бог, то любящим дает ее не кто иной, как Эрот». И далее: «Ну, а умереть друг за друга готовы одни только любящие, причем не только мужчины, но и женщины».

 

Только извращенный ум наших современников, смешивающий любовь и секс, может найти здесь нечто гомосексуальное. И только некий «социальный заказ» может приписать Спарте свободную игру мыслями, записанную Платоном.

Гомосексуальная версия опирается не все того же Плутарха, в сочинении которого есть строки, посвященные формированию «царского отряда», подобного тому, который мы знаем как «300 спартанцев»:

 

«Священный отряд, как рассказывают, впервые был создан Горгидом: в него входили триста отборных мужей, получавших от города всё необходимое для их обучения и содержания и стоявших лагерем в Кадмее; по этой причине они носили имя „городского отряда“, так как в ту пору крепость обычно называли „городом“. Некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных. Сохранилось шутливое изречение Паммена, который говорил, что гомеровский Нестор оказал себя неискусным полководцем, требуя, чтобы греки соединялись для боя по коленам и племенам, вместо того, чтобы поставить любовника рядом с возлюбленным. Ведь родичи и единоплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплочённый взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга. И это не удивительно, если вспомнить, что такие люди даже перед отсутствующим любимым страшатся опозориться в большей мере, нежели перед чужим человеком, находящимся рядом, — как, например, тот раненый воин, который, видя, что враг готов его добить, молил: „Рази в грудь, чтобы моему возлюбленному не пришлось краснеть, видя меня убитым ударом в спину“. Говорят, что Иолай, возлюбленный Геракла, помогал ему в трудах и битвах. Аристотель сообщает, что даже в его время влюблённые перед могилой Иолая приносили друг другу клятву в верности. Вполне возможно, что отряд получил наименование „священного“ по той же причине, по какой Платон зовёт любовника „боговдохновенным другом“».

 

Конечно же, современному скабрезнику не заметить слов «некоторые утверждают», которые свидетельствуют лишь о предположении. Как не заметить и того, что термин «любовники» в древнегреческом языке мог вообще исключать телесную сексуальность.

Относительно данного текста надо указать, что он относится вовсе не к Спарте, а к Беотии того периода, когда в результате переворота из Фив был изгнан спартанский гарнизон и проспартанская олигархия (379 г. до н.э.). Полагают, что это было воссоздание прежнего отряда фивян, которые сражались на стороне персов в битве при Платеях и полегли там поголовно – все 300 человек. Воссозданный отряд успешно сражался против спартанцев в битве при Левктрах (371 г. до н.э.), а в 338 году был полностью перебит македонянами в битве при Херонее. Плутарх описал гибель отряда так:

 

«Существует рассказ, что вплоть до битвы при Херонее он (отряд) оставался непобедимым; когда же после битвы Филипп, осматривая трупы, оказался на том месте, где в полном вооружении, грудью встретив удары македонских копий, лежали все триста мужей, и на его вопрос ему ответили, что это отряд любовников и возлюбленных, он заплакал и промолвил: “Да погибнут злою смертью подозревающие их в том, что они были виновниками или соучастниками чего бы то ни было позорного”».

 

При всей литературной напыщенности этого текста, он имеет под собой некую основу, поскольку Филипп II после победы в битве был крайне милостив к пленным афинянам, которых отпустил без выкупа, а также отказался от разрушения Афин, и чрезвычайно недоброжелателен к изменившим ему фивянам, с которых взял выкуп даже за право похоронить павших. Еще в начале XIX века на месте битвы были найдены обломки огромной скульптуры раненного льва, воздвигнутой фивянами, а также останки 254 воинов.

Никогда не бывавший в Греции поэт Афиней, живший на рубеже 2-3 вв. н.э. (то есть, спустя четыре века падения Спарты) в Египте, а потом в Риме, писал, подражая Платону и его «Пиру». В одном из диалогов есть такие строки:

 

«Так спартанцы осуществляют жертвоподношения богу Эросу перед воинами, выстроенными для боя, потому как полагают, что их спасение и победа зависят от дружбы между мужчинами, стоящими в строю… И опять, так называемый Священный отряд в Фивах состоит из любовников и их избранников, проявляя таким образом величие бога Эроса в том, что бойцы отряда избрали погибель со славой перед невзрачной мизерной жизнью».

 

Эти строки – также подарок для любителей приписывать грехи своего общества древним. Извращенный ум непременно пропустит слова «как полагают» и отнесет сказанное именно к гомосексуализму. Эротизм и сексуальность теперь предпочитают отождествлять, не понимая существенной разницы между божественным и человеческим.

В противовес всем этим домыслам в «справке», названной «Древние обычаи спартанцев», ясно и недвусмысленно говорится:

 

«У спартанцев допускалось влюбляться в честных душой мальчиков, но вступать с ними в связь считалось позором, ибо такая страсть была бы телесной, а не духовной. Человек, обвиненный в позорной связи с мальчиком, на всю жизнь лишался гражданских прав».

 

Очевидно, что рядом с взрослыми воинами в битве не могли стоять мальчики. Они не являлись воинами, ибо не завершили подготовку, которая продолжалась до 20 летнего возраста. Спартанские отряды не позволяли стоять рядом даже землякам – воины из одной местности рассеивались по всему войску.

В ионийских полисах считалось, что педерастия бесчестит мальчика и лишает его мужественности. То есть, такие отношения не только не одобрялись, но и преследовались как нарушение общественной морали. В Афинах, где распущенность была наивысшей в Греческом мире, педерастия допускалась, но только до достижения мальчиком совершеннолетия. После совершеннолетия гомосексуальные отношения считались бесчестящими пассивную сторону. До нас дошла речь Эсхина против Тимараха. Последний был осужден за гомосексуализм. Вероятно, к нему была применена атимия – публичное бесчестие и презрение, лишающее права выступать в народном собрании, занимать должности, служить в армии, участвовать в олимпийских играх. Гомосексуальное изнасилование каралось во всей Элладе как тяжкое преступление.

Источники, указывающие на гомосексуальные отношения в дорийских городах, представляют собой не правовые документы, а этнографические фантазии или политические наветы. Одним из собирателей таких фантазий и наветов был римский географ и историк греческого (понтийского) происхождения Страбон, который, несмотря на многие путешествия, предпочитал переписывать чужие сочинения, создавая масштабную «Географию», которая дошла до нас почти в полном виде. Страбон описывал критский обычай похищения мальчиков, где подробно рассказывал, как «достойный похититель» уводит свою жертву, задабривая ее подарками, и вместе с друзьями проводит до двух месяцев в угощениях и охоте. По завершении этого периода, как пишет Страбон, мальчик получает множество подарков – военное убранство, кубок, быка для жертвоприношения Зевсу и прочие ценности. Похищенных называет parastathentes («выбранные стоять рядом для помощи в бою»), отмечают право носить особенное платье и предоставляют почетные места на праздниках и состязаниях.

Из этой фантазии можно вывести, что Страбон записывает с чьих-то слов рассказ, в котором больше сладострастной фантазии, чем правды. В любом случае речь идет о уникально редких случаях (ибо затраты велики, а почет не может быть равным для всех). Вероятно, на неизвестного автора рассказа какое-то влияние имели афинские домыслы о любовных парах, вместе идущих воевать. Можно допустить, что разложение дорийских обществ, которые во времена Страбона (рубеж эпох) находились уже в полном упадке, допускало подобные отношения, скопированные у афинян. Но совершенно невероятно, чтобы они были распространены в период гегемонии Спарты или в архаические времена.

Многие античные источники свидетельствуют, что в Спарте педерастии не существовало, хотя был обычай ценить юношескую красоту. Чувственное желание в этом случае считалось постыдным и противоестественным как если бы подобное вожделения возникало бы между отцом и сыном или братьями. Замеченный в подобном терял гражданские права и считался обесчещенным.

Афинские ненавистники Спарты полагали отсутствие чувственности между мужчинами и мальчиками делом невероятным. Комедиографы, как и в наши дни не склонные соблюдать приличия, стремились представить Спарту чуть ли ни центром педерастии.

Возбужденное внимание как в древности, так и в наши дни, вызывает вопрос о спартанских гимнопедиях – гимнастических праздниках, которые с 670 г. до н.э. ежегодно проводились в Спарте, а позднее были посвящены спартанцам, погибшим в битве при Фирее (544 г. до н.э.), и сопровождались танцами и телесными упражнениями нагих мальчиков (Gymnopaedia - буквально — танец нагих мальчиков). Особую пикантность историки и любопытствующие видят в занятиях в гимнасиях, где, как утверждается, юноши и девушки упражнялись обнаженными и даже наблюдали друг за другом. То ли с целью склонить кого-то к браку, то ли с целью стимулировать мужество.

В действительности слово gymnos означало не только «обнаженный», но и «одетый только в хитон». Хитон был обычной одеждой спартанцев обоего пола. Если на соревнованиях мужчины и юноши, действительно, могли выступать обнаженными, как это было принято в остальной Греции, то участницы состязаний в беге и борьбе, скорее всего, были все же одеты в хитоны. Занятия в гимнасиях, где обнажение могло быть связано с тем, что спартанцы берегли свою одежду, не предполагало зрителей. Любому зеваке следовало либо раздеться и присоединиться к занятиям, либо уходить прочь. Об этом сообщает Платон.

Целомудренность обстановки в гимнасиях отмечал даже такой скабрезник, как комедиограф Аристофан, который в одном из своих сочинений («Облака») описывает, как спартанская молодежь, сидя на песке, чинно вытягивала ноги, чтобы случайно не открыть срамоты, а потом заметала отпечатки своих тел, чтобы не возбудить дурных мыслей.

 

Заключение

 

История Спарты нам известна лишь фрагментарно. Даже античные авторы пользовались интерпретациями и устными преданиями. В значительной степени источники предвзяты и содержат множество выдумок и домыслов. Это требует расшифровки истории Спарты с привлечением мифологии, данных археологии, анализом достоверности тех или иных текстов, прочих ухищрений.

Самым значительным методологическим шагом при изучении древней Спарты должно стать понимание многообщинности ее населения. Как только мы понимаем, что речь идет о нескольких совместно существующих культах, о диархии как о следствии договора между общинами, многое становится на свои места, а загадки разгадываются сами собой.

Вторым методологическим подходом должно быть понимание значительного пласта антиспартаских настроений, отраженных в источниках, а также всякого рода извращений, которые также накладывали отпечаток на античные тексты.

Когда мы слой за слоем очищаем историю от фантазий и наветов, перед нами открывается Спарта – истинно прекрасное творение древних, которым мы можем любоваться и по которому можем учиться любить свое Отечество, защищать его от внешних врагов и внутренних распрей.

 

Сайт автора, 6.03.2009