Журнал «Золотой Лев» № 197-198 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.Н. Привалов

научный редактор журнала «Эксперт»

 

Обыкновенная идиллия

 

Об упрощении жизни

 

Мелькнуло на днях в каком-то по диагонали пробегаемом тексте такое примерно выражение: мол, модный ныне сплав либерализма с этатизмом — так, в проброс, в придаточном предложении. Что за текст был, уже не помню, а «сплав» этот всё нейдёт из головы. И, согласитесь, интересная же фразочка: мода ведь такая и впрямь налицо.

Наименее в ней интересна — и потому, видимо, сравнительно часто обсуждается — откровенная оксюморонность. Ну да, формально говоря, усаживание этих двух «измов» на одном гектаре есть дело не слишком возможное. Ничего страшного — «Теория, мой друг, суха, //Но зеленеет жизни древо». По учебникам невозможно, а у нас запросто — любой, кто имеет глаза и уши, ежедневно встречается с целыми болванками этого ненаучного сплава. Вся наша экономическая политика такая, да и не только она. «Стало быть, либо либерализм, либо этатизм, а то и оба сразу у нас в ходу ненастоящие!» Может, и ненастоящие — даже наверняка. Какие есть.

Гораздо интереснее, на мой взгляд, другое. Присмотревшись к сказанному сплаву, с некоторым изумлением узнаёшь в нём черты любимого мечтания последних двухсот лет русской истории: соединить или, лучше сказать, сопрячь два самых дорогих сердцу земных понятия — Родину и Свободу. Изумление же порождается не странным обличьем давней мечты, а тем неоспоримым фактом, что вот, казалось бы, входит в моду примерно то, чего так долго желали, — а радости никакой. Уверяю вас, я догадываюсь, чем различаются этатизм и родина, только не в этом дело. Дело, скорее, в том, что обе составляющие нашего сплава жертвуют ради сосуществования самой своей сутью, сохраняя для гордой самоидентификации разве что вторичные признаки.

Начнём с либерализма. Серии фраз, обосновывающих либеральную часть нынешней экономической политики, устоялись так давно, что привычно произносящие их люди уже искренне не слышат вопросов и тем более возражений, которые недобитые отщепенцы всё норовят вставить в каждую паузу. О чём тут спорить? Не о чем тут спорить. Поэт — Пушкин. Птица — курица. Фрукт — яблоко. Страшнейшее зло — инфляция. Величайшее благо — макроэкономическая стабильность. Лекарство от всех болезней — денежное сжатие. Где бы мы все теперь были, если бы не стабфонд? А ты, возражающий, — безграмотный наглец, и больше ничего; пойди Самуэльсона почитай. Читал, говоришь? Плохо читал. Пойди перечти — до Фридмана ты ещё явно не дозрел.

Я это не к тому, чтобы в тысячный раз затеять спор, — спорить с мантрами вообще бессмысленно. Я это к вопросу: а что в этой мантре либерального? Нет, монетаризм — он, конечно же, либерален до ужаса; но ведь это только инструмент, тот самый вторичный признак. К каким либеральным результатам должна политика привести? На этот вопрос нам всегда готовы пропеть продолжение мантры; да мы и сами его наизусть знаем. Примерно так: вот усмирим мы инфляцию, сразу придут инвестиции — частные инвестиции! — расцветут эффективные и конкурентоспособные производства — тоже частные; государство, понастроив нужных институтов, уйдёт на задний двор — клепать для оных институтов запчасти; и настанет цветуще сложное и до изумления либеральное устройство всей нашей жизни… Не могу понять, как взрослые люди это всё выговаривают, — хотя мантры для того и изобретены, чтобы отключать рефлексию. Бог с ними, с учебниками, но в реальной-то жизни, здесь и сейчас наблюдаемая политика ведёт в прямо противоположную сторону. В результате такой налоговой, кредитной и прочей политики всё у нас уже очень просто, а со временем будет упрощаться и дальше. Деньги есть: в казне и у друзей казны. Денег нет — у всех остальных; исключения случайны и погоды не делают. Стало быть, кому легче благополучно пережить кризис и развиваться далее? Друзьям казны. Да, иным из них никакие деньги не помогут, но выживать с большей вероятностью будут всё-таки они — и, стало быть, с каждым днём хозяйство, а потому и вся жизнь в стране будут всё более огосударствливаться. Возможно, когда-нибудь потом кто-нибудь частный и придёт снаружи с деньгами — как при Брежневе пришла «Пепси» и построила завод в Новороссийске. И местные алкаши покупали к поллитре флакончик бурой водички на запивку. Это и есть либерализм?

Особенно милы на этом фоне пересуды о вот-вот грядущей политической оттепели. Если самостоятельные в экономическом отношении, не зависящие от казны субъекты, что ни день, уменьшаются как в числе, так и в размерах, — откуда она, эта оттепель, возьмётся? Ведь она случается от растущей, а не от уменьшающейся сложности жизни — когда есть чему живому не умещаться в прежних рамках. А сейчас — каких, собственно, ростков вы сейчас ждёте, уставившись на трещины в асфальте?

Со второй половиной «сплава» — в точности та же картина. Этатистская часть нынешней политики, по-видимому, вполне довольна и ростом влияния бюджета, госпредприятий, госкорпораций и tutti quanti — и демонстрируемой сейчас способностью даже в кризисную пору выполнять социальные обязательства и в упор не видит, что всё это такие же вторичные признаки, как у либералов монетаризм. Рост госдоли в экономике — не синоним усиления государства. Госкорпорации растут, как баобабы, а сто раз обещанного ошейника от ГЛОНАСС у собачки Кони так и нету; а спутники для телекоммуникаций российские фирмы заказывают в Италии; а никаких прорывных проектов не запущено и уж тем более не завершено — и проч. Потерявшим работу платят пособие и предпринимают какие-то усилия, чтобы их пристроить, — но именно пристроить, с почти неизбежным спуском по квалификационной лестнице. О создании новых и производительных (то есть дорогих) рабочих мест казна и друзья казны речи даже не заводят. Спектр того, что государство умеет, вежливо говоря, не растёт. Жизнь и с этой точки зрения — упрощается. Всё-таки нужно пытаться хотя бы замедлять этот процесс, чтобы сохранить возможность его — в неопределённом будущем — разворота.

Что же до сопряжения Родины и Свободы, позвольте привести геометрическую аналогию. Вписать в окружность, например, правильный семиугольник — довольно сложная задача. Поставить на листе точку и сказать: вот вам и окружность, и семиугольник в ней — очень просто. Но называть это решением исходной задачи всё-таки не стоит.

 

«Эксперт» №16 (655)/27 апреля 2009

 

О второй силе

 

Который уже год с конца апреля разыгрываются очередные сеансы двух равно бесконечных дискуссий: надо ли захоронить Ленина — и как правильно относиться к Девятому мая. Одна из них меня, честно говоря, волнует не особенно, другая — много больше, но обе смерть как надоели: каждый год одно и то же, разве что с нарастающим ожесточением. Безрезультатность этих словопрений сама по себе способна заинтересовать и озадачить: а почему, собственно, из столь шумного (и в значительной своей части столь грязного) моря разглагольствований так ничего и не проистекает? Гипотеза: потому, что за ними не видно силы. Какой? Да никакой: ни политической, ни моральной, ни интеллектуальной силы, хотя бы в перспективе способной изменить статус-кво (в первом случае) или сложившиеся тренды (во втором). Так, разговорчики.

Люди, ежегодно впадающие в истерику по поводу возможного выноса Ильича из мавзолея и заранее проклинающие вершителей столь ужасного святотатства, зря тревожатся сами и зря беспокоят других — не будет никакого выноса. Почему? Читайте классику. «Для чего вы, Лазарь Елизарыч, по-французски не говорите?» — «Для того, что нам не для чего-с». Вспомним, какие резоны приводят люди, выноса, напротив, требующие. Первый резон: нехорошо и неприлично, когда часть главной площади страны отведена под кладбище, когда человек с неоднозначной, вежливо говоря, репутацией становится объектом поклонения у самых стен Кремля — и т. п. Ну и что? Да, неприлично. И власть, видимо, думает так же. Но делать шаг, гарантирующий неумолчный вопль протестов на годы вперёд, только ради приличия она уж точно не станет.

Другой резон: нет, не только ради приличия! Это был бы благой знак — знак того, что Россия двинулась по пути демократических (либеральных, модернизационных — нужное подчеркнуть) перемен. А вот с этим уже и соглашаться не хочется. Каких вам, к чёрту, знаков — или, как ещё у нас любят говорить, сигналов? Знаки того, что на самом деле не происходит, суть ложь — знаки же того, что происходит на самом деле, просто не нужны. Но с этим, на мой взгляд, банальнейшим соображением далеко не все согласны. Подай им сигнал, да и всё. Я слышал, как демократически мыслящий оратор укорял нынешнюю власть благим примером Хрущёва. Этот-де не стал дожидаться никаких консенсусов, а взял, да и вынес ночью Сталина из мавзолея — то-то был сигнал! Да; только Хрущёв, как к нему ни относиться, не сигналы подавал, а дела делал. Он открыл лагеря, он в разы сократил армию, он дал паспорта колхозникам и одновременно — да, он зарыл труп Сталина. А сегодня — в строй каких дел должно встать зарывание другого трупа? В шеренгу с десятком-другим относительно современных бизнесов, которые обещает взбодрить на казённые миллиарды «Роснано»? В колонну с допуском в Думу депутата от партии, которая наберёт 5% голосов, и с московским финалом «Евровидения»? Или ещё какая модернизация налицо? Столь громкого жеста, как захоронение Ленина, в принципе не может случиться вне контекста соизмеримо громких дел.

С Девятым мая всё примерно так же, только ещё гораздо накалённее. В последние недели привычные наборы блогов было трудно просматривать — они отталкивали взгляд. Нет, ничего нового. И что победил кто угодно, только не мы; и что победить-то мы победили, но это один гад сожрал другую гадину; и что русский солдат принёс соседям не свободу, а рабство, изнасиловав при этом всех до единой немок, — и даже что России жилось бы лучше, проиграй Сталин Гитлеру, — читать доводилось и прежде. Но в нынешнем году всего этого стало больше, и тон стал беспардоннее. Готовящийся сейчас законопроект об уголовной ответственности за отрицание Победы, или за её умаление, или как он там будет называться, предназначен не в последнюю очередь для борьбы с такого рода речами. И будет он бесполезен, если не вреден, — в точности по той же причине, по которой бесполезны крики о захоронении Ленина. Потому что за ним не будет видно силы. То есть репрессивный-то потенциал за ним будет, к бабке не ходи, — за ним не будет сил, способных поменять ситуацию.

«Умаление» исходит не от маргинальных блогеров, а от хода глобальных событий. Коротко говоря: Ялтинский мир кончился; в роли главного и даже одного из главных победителей WWII нас никому больше видеть не хочется, и от нас, естественно, это всё в меньшей степени скрывают. Во внешнем мире мы должны противодействовать этой тенденции чёткой дипломатической работой и объективным увеличением национального потенциала, но это отдельная тема. Внутри же страны реагировать на проявления той же, в сущности, тенденции уголовными преследованиями не кажется разумным. Ну сделают десяток этих полоротых «жертвами политических репрессий» — что-нибудь изменится? Не говоря уж о том, что закон (если не лишены оснований утечки в прессу) написан так, что уголовно наказуемым окажется, например, и пресловутый сериал про 17 мгновений: там ведь каждые три минуты зрителю настойчиво повторяют, что Третий рейх во множестве аспектов неотличим от Советского Союза. А столь аморфно написанные законы либо работают тотально, как сталинская 58−я, либо совсем не работают.

Да и вообще — когда и кого переубедила цензура? Любая пассивная защита обрекает на поражение. Нудёж о том, что «новые поколения должны помнить» то или это, не имеет смысла. Должны ли, нет ли, но не захотят — не будут. Что тут можно сделать, большой вопрос. На мой вкус, нужна вторая сила, как в «Князе Серебряном». Грозный царь — подлый кровавый тиран. Но царство-то его — наша любимая и победоносная родина. Как же это совмещается на одних и тех же страницах? А так и совмещается: помимо Грозного с его псами есть князь Никита Романович, человек храбрый и прямой. Его сомнут, но он сопряжёт для читателя, казалось, непримиримые правды. Оценка Великой Победы, прямо опирающаяся на речи Сталина (с гомеопатическими присадками XX съезда КПСС), незащитима не только вовне, но и внутри страны. Она осыплется скорее рано, чем поздно, какими законами её ни подпирай, но именно поэтому задача сохранить у внуков и правнуков правильное отношение к Победе не кажется неразрешимой. Стоит только резко перенести акценты с верховного и политруков — на никит романычей. А их было много — с иными я имел честь быть знакомым.

Правда, для такого переноса нужен талант. Это вам не Штирлица раскрашивать.

 

«Эксперт» №17-18 (656)/11 мая 2009