Журнал «Золотой Лев» № 221-222- издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.В. Елисеев

 

Победы и беды

 

 

Еще со времен перестройки обществу предлагают некий компромиссный взгляд на сталинскую эпоху. Дескать, были великие достижения, которые отрицать нельзя, но цену за них заплатили непомерную. Это построение, конечно же, никаким компромиссом не является. И общество оно никак не консолидирует, скорее — наоборот.

Дело в том, что подобные компромиссные формулировки просто-напросто лишены внутренней логики. «Непомерная цена» сразу же обесценивает все «великие достижения». И поэтому те, для кого великие достижения стоят на первом месте, никогда не согласятся с тем, что цена была непомерной. Те же, для кого цена кажется непомерной, и слышать не хотят ни о каких великих достижениях. Поэтому надо выбирать что-то одно.

И здесь логичной кажется позиция «махровых антисоветчиков», которые представляют советскую историю (особенно ее сталинский отрезок)[1] одной сплошной черной дырой.

Но эта позиция обесценивает не только советизм. Ее приверженцы выставляют русский народ в качестве некоего страдающего, пассивного объекта. Получается, что русские возводили Магнитки и летали в космос из-под комиссарской палки — под руководством «антинациональной власти». Эта логика убийственна для нации и, в конечном итоге, ведет к оправданию иноземного нашествия.

Однако, есть логика иная, позитивная. Согласно ей, в 30-50-е годы Россия совершила мощный рывок, став промышленно развитой державой. За это, безусловно, пришлось заплатить очень большую цену, что было необходимо. Но победы все равно перевешивают беды, и цена вовсе не выглядит непомерной. Тем более, если вспомнить — как происходила модернизация во многих западных странах. Например, в Англии всех крестьян согнали с земли, заставив вкалывать по 16 часов на мануфактурах. И так далее, и тому подобное — на Западе ужасы модернизации ни в чем не уступали ужасам, творимым на Востоке.

Между тем, светлый позитив, пусть даже насыщенный оптимистическим трагизмом, не отвечает на многие вопросы. И главный из них таков — в чем же все-таки причина страшных бед эпохи Сталина? Кто отвечает за репрессии 30-х годов?

Кое-кто и до сих пор считает необходимым приписывать все беды «злому тирану» Сталину. Более «продвинутые» критики возлагают ответственность на Систему, используя для ее характеристики самые разные понятия: «тоталитаризм», «коммунизм» и т.д.

При этом, что очень показательно, всё сводится к фактору деспотизма. Для критиков Сталина и сталинизма всегда характерен либеральный, антиавторитарный пафос. В центр критики неизбежно попадает именно этатизм — вместе с авторитарностью. Ну а Сталин, как убежденный государственник и сверхпопулярный автократор, представляется идеальной мишенью, по которой успели отстреляться самые разные разоблачители.

А ведь не мешало бы задуматься над тем, что «деспотизм» как раз меньше всего предполагает использование репрессий и других технологий «социально-политической ломки». Тот же самый массовый террор всегда был порождением революций эпохи модерна, которые ломали традиционный уклад. Понятно, что ломка встречала мощное сопротивление самых разных социальных слоев.

Вот для ее подавления и использовался механизм террора. И, кстати говоря, сам массовый террор вовсе не обязательно осуществляется с использованием государственных институтов. Так, в России во время «первой русской революции» жертвами леваков-террористов стали тысячи людей, многие из которых не принадлежали к высшим классам. Называют даже цифру в 12 тысяч.

Главная цель массового террора очевидна — сломить массовое же сопротивление социальной ломке. А вот государство в силу своей общенациональной природы такой цели перед собой ставить не может. Оно изначально «заточено» под то, чтобы объединять различные общественные классы в одно политическое целое. И когда одна часть общества уничтожает другую, то никакого полноценного государственного единства нет — и не может быть.

Конечно, устроители террора часто используют в своих целях институты государства. Но при этом происходит мутация этих самых институтов. На место регулярно функционирующих учреждений становятся разного рода чрезвычайные органы. Такими органами были, к примеру, комитеты общественного спасения и общественной безопасности во Франции.

Если же обратиться к русскому опыту, то на ум сразу же приходит пресловутая Чрезвычайная следственная комиссия, которая и раскрутила маховик печально известного «красного террора». Даже министерства — и те назывались (до 1946 года) народными комиссариатами, что выражало их чрезвычайный и переходный характер[2]. К тому же, не стоит забывать о том, что государственные структуры были подмяты структурами партийными. И это также исказило природу государства.

Сам террор 1918–1920 годов был порожден революцией. Но только не большевистской, как на этом настаивают либералы. Коммунистическая Октябрьская революция была следствием либеральной Февральской революции. И не только в виду того, что февралисты устроили бардак и не сумели сдержать большевиков. Керенские, гучковы, милюковы и пр. сами были революционерами и вели себя вполне в духе якобинцев.

Собственно говоря, первые признаки террора появились сразу же после ликвидации монархии. «Борцы за свободу» немедленно закрыли все монархические газеты и запретили все монархические организации. Это сверху, а снизу все обстояло еще более плачевно. По армии прокатилась волна убийств офицеров, а на селе развернулась самая настоящая классовая война, также сопровождаемая убийствами («помещиков-угнетателей»). Большевики всего лишь продолжили этот процесс, воспользовавшись революционным хаосом.

Массовый террор закончился после победы большевиков в гражданской войне. Но сопутствующие ему настроения остались. Революция оказала мощное воздействие на сознание сотен тысяч и миллионов. И 1937-й год был, по сути своей, неким рецидивом гражданской войны. Действительно, тогда одна часть общества уничтожала другую, нарушая нормальную работу государственных структур. Даже и карательные органы были погружены в хаос всеобщего противоборства: как известно, репрессиям подверглись 20 тысяч чекистов.

Теперь давайте подумаем — а мог ли всего этого желать государственник и прагматик Сталин? Зачем ему нужно было вносить дезорганизацию в деятельность структур управления?

Сегодня накоплено достаточно данных, которые свидетельствуют о том, что Сталин готовил не террор, но демократизацию. Так, Ю.Н. Жуков приводит в своей монографии «Иной Сталин» фотокопию опытного экземпляра избирательного бюллетеня, в который были внесены вымышленные фамилии трех кандидатов, идущих по одному округу. В стране готовились выборы на альтернативной основе. Да, именно так. А для чего, спрашивается, нужно было готовить такие образцы? Для организации массовых расстрелов и посадок?

Или вот. В 1936 году были сняты все ограничения с «лишенцев» — кулаков, «бывших» и т.д. Ну а это зачем было надо, чтобы в 1937 году начать репрессии против этих «категорий»? Именно в середине 30-х в СССР стали сворачивать антирелигиозную пропаганду. Тогда был закрыт центральный «Безбожник», украинский «Безверник» и т.п. органы (на это жаловался Е. Ярославский в своем выступлении на февральско-мартовском 1937 года пленуме ЦК). И что же, это было необходимо Сталину для того, чтобы репрессировать десятки тысяч священников?

Налицо наличие двух линий в политическом руководстве. Одна, государственническая, державная проводилась Сталиным, другая — революционная, интернационалистическая — его противниками в различных структурах управления. (Наиболее сильны были позиции могущественных первых секретарей обкомов, крайкомов и рескомов, таких как С. Косиор, Р. Эйхе, В. Варейкис и др.) Эти деятели очень боялась, что их вычистят в ходе нормальных выборов. Вот они и завопили о врагах народа, навязав стране дикую «охоту на ведьм».

Разумеется, было бы неправильным лепить из Сталина этакого добрячка. Он тоже был травмирован революцией. И на нем, вне всякого сомнения, лежит ответственность за многие ее злодеяния. Так, он повинен в «эксцессах» коллективизации, которая была типичной социальной ломкой. Хотя надо сказать, что «герои революции» из числа партийных князьков здесь бежали далеко впереди Сталина.

Взять, к примеру, первого секретаря Средне-Волжского крайкома М. Хатаевича, который создал «боевой штаб» по раскулачиванию. Было принято решение за пять дней арестовать 5 тысяч человек и 15 тысяч семей собрать для выселения. Причем для проведения операции предлагалось привлечь армейские части и раздать коммунистам края оружие.

Сталин по этому поводу послал Хатаевичу телеграмму, в которой определил: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет». От персека потребовали освободить арестованных. В ответ на это «князек» ответил: «Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен».

Это было в начале 30-х. А в 1937 году в стране началась ожесточенная борьба за власть, которая и привела к рецидиву революции и гражданской войны. Ответственность за это лежит на кадрах, которые мыслили стереотипами революционной поры. Сами же эти стереотипы сформировались в феврале 1917 года, когда либеральные революционеры свергли русского царя.

Так что некоторым либералам-антисталинистам, обвиняющим Сталина, стоит напомнить известные строчки И. Крылова: «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?».

 

Русский обозреватель, 3.11.09