Журнал «Золотой Лев» № 229-230 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Я.А. Бутаков

 

Верховный без демонизации

 

 

В лабиринте сталкивающихся мифов

 

ХВАТИТ ПОШЛЫХ СТЕРЕОТИПОВ!

 

Конец 2009 года прошел под знаком 130-летнего юбилея со дня рождения Иосифа Сталина. Вопреки ожиданиям, СМИ как-то вяло, по большей части казенно, без свежих идей отреагировали на эту дату. Видимо, сказалось чувство перестраховки после известного выступления Д.А. Медведева 30 октября. В то же время, видимое несоответствие между вялой реакцией СМИ на юбилей и огромным всплеском интереса в блогосфере показывает исключительную важность, актуальность сталинской темы для нашего нынешнего общества. В деле выяснения реальной исторической роли Сталина самую сложную проблему представляет отделение зерен от плевел в том информационном потоке, который последние полвека с небольшим продолжает обрушиваться на публику.

Даже если не затрагивать действительно сложную и морально неоднозначную тему репрессий, остается немало сюжетов, историческая правда в которых тонет под помоями политической конъюнктуры. Хотя, казалось бы, Сталин как руководитель русской[1] внешней политики или как Верховный Главнокомандующий, как покровитель и цензор русской науки и культуры – все это аспекты, требующие самостоятельного изучения. И совершенно не обязательно, чтобы в оценке деятельности Сталина во всех них обязательно присутствовал знак «плюс» или «минус». При всей многомерности жизни личности, игравшие в ней яркую роль, тоже многомерны и зачастую противоречивы.

Очень много негатива скопилось по теме стратегического и политического руководства Сталина в годы Великой Отечественной войны. После 1956 года стало излюбленным приемом, даже «признаком хорошего тона» для многих историков и мемуаристов возлагать именно на Сталина главную вину за те или иные неудачи Красной Армии. Это чем-то напоминает то, как бывшие генералы вермахта после войны дружно стали громоздить обвинения в ее неудачном для Германии исходе исключительно на личность фюрера. К сожалению, многие, пишущие на сюжеты Великой Отечественной войны и роли Сталина в ней, и по сей день не утруждают себя поиском убедительных доказательств, а слепо следуют за авторитетами или же, в погоне за псевдонаучной сенсацией, виртуозно тасуют и фальсифицируют факты.

Сложилась невозможная в критически мыслящем обществе конъюнктура. Там, где требуется внимательное беспристрастное изучение всех обстоятельств проблемы, первым делом отыскивают главный субъективный источник всего негативного. Это Сталин. И есть, разумеется, противостоящий ему герой, субъект, с именем которого, по современным канонам, принято связывать сопротивление любым сталинским инициативам, которые, согласно этой псевдоисторической мифологии, априори плохие. Но как можно отыскать истину, если есть фигуры, про которые всегда, даже вопреки очевидным фактам, принято говорить только плохое, и есть некие «священные коровы», про которых всегда принято отзываться положительно, а их свидетельствам верить на слово, даже если они откровенно перевирают факты?!

 

ВНУТРЕННЯЯ АБСУРДНОСТЬ АНТИСТАЛИНЩИНЫ

 

Решительно невозможно в одной статье разобрать все мифы о Великой Отечественной войне, неизменным анти-героем которых за последние полвека с небольшим стал Верховный Главнокомандующий. Здесь мы решили акцентировать внимание лишь на некоторых из них.

Так, очень популярной в последние годы стала версия, будто Сталин готовил превентивное нападение на гитлеровскую Германию. Она зиждется не только на писаниях Резуна, но и на творениях некоторых историков, которые искренне сожалеют, что Красная Армия в 1941 году первой не нанесла удар по вермахту, так как такой удар, по их мнению, позволил бы выиграть войну намного быстрее и с меньшими потерями. Ниже мы покажем, что нет никаких аргументов в пользу того, будто Сталин готовил на 1941 год блицкриг против Германии. Само решение напасть на Германию первым было бы самоубийственным для руководителя России в той военно-политической обстановке.

Вопрос о «превентивной войне» тесно связан с проблемой готовности русских войск летом 1941 года к отражению германского вторжения. До сих пор все просчеты в предвоенной подготовке часто связывают с именем Сталина. Но при этом ему приписываются совершенно взаимоисключающие действия.

Одни говорят, будто группировка русских войск, вытянутых вдоль западной границы для нанесения упреждающего удара по вермахту, подставляла их под разгром в случае вражеского нападения. Другие по-прежнему настаивают на том, что Сталин всячески противился выдвижению русских войск к границе, и это якобы и послужило причиной того, что армии наших приграничных округов были разгромлены по частям. По меньшей мере, какая-то одна из этих двух полностью противоречащих друг другу версий должна быть абсолютно ложной.

В «перестроечное время» в печати появилось много утверждений о том, будто Сталин, после первых побед Красной армии в 1942–1943 годах, предпринимал попытки заключить сепаратный мир с Гитлером, так как-де видел в нем родственного себе по духу диктатора и стремился не допустить влияния западных демократий в послевоенной Европе. Пишут о том, будто в августе или сентябре 1943 года нарком внутренних дел Лаврентий Берия как особо доверенный эмиссар Сталина ездил через линию фронта под Смоленском для переговоров на сей счет с представителями германского командования. Никакого подтверждения этому добыть не удалось, однако этот анекдот продолжает тиражироваться из книги в книгу и своим многократным повторением создает иллюзию факта. Не брезгуют такие спекулянты и откровенными фальшивками.

В самом по себе намерении Сталина сберечь для России несколько миллионов человеческих жизней можно усмотреть только признак государственной мудрости и заботы о народе. Ведь «безоговорочная капитуляция» гитлеровской Германии достигалась только потоками крови русских солдат. А главным результатом полного исчезновения сильной единой Германии с карты мира стало бы установление безраздельной гегемонии США в Западной и Центральной Европе, что и произошло. С неизбежной затем «холодной войной», подрывавшей ресурсы существования России. Понятно, что ни то, ни другое, ни третье не отвечало коренным интересам нашей страны, поэтому с национальной точки зрения можно лишь сожалеть о том, что Сталин не сделал то, попытку чего ему инкриминируют.

Но самое удивительное, что большинство как сторонников, так и противников этой версии обращают свои построения в обоснование доказательств «преступной природы сталинизма». Одни говорят: только западные демократии в лице США и Англии стремились к уничтожению нацизма, а Сталин в то же время хотел за их спинами заключить с Гитлером подобие нового Московского пакта о разделе Восточной Европы. Другие уверяют, будто Сталин только ради установления господства своей империи над половиной Европы игнорировал все попытки Гитлера прозондировать почву о сепаратном мире, чем обрек в жертву своему стремлению к мировому господству миллионы русских. Две абсолютно исключающие друг друга концепции, но при этом обе исходят из одного и того же квазирелигиозного догмата о Сталине как враге № 2 (или даже № 1) человечества и человечности.

Наконец, главным виновником поражений не только первых дней войны, но и последующих ее месяцев тоже априори выставлен Сталин. Хрестоматийным примером здесь уже давно стала катастрофа Юго-Западного фронта в сентябре 1941 года под Киевом. Да и просчеты стратегического планирования других оборонительных и наступательных операций Великой Отечественной войны с конца 1950-х годов стало модным приписывать, в первую очередь, личному руководству Верховного Главнокомандующего. В отношении него действует презумпция виновности, и даже на очевидных для любого благотворных моментах его руководства принято не акцентировать внимания, замалчивать, а то и вовсе истолковывать негативно.

Теперь обо всем по порядку.

 

МИФ О ПРЕВЕНТИВНОЙ ВОЙНЕ

 

Гипотеза о том, что Сталин готовил нападение на Германию, имеет отчетливо выраженный политический заказ. Она призвана оправдать официальную гитлеровскую версию, будто вторжение в Россию, начатое нацистской Германией 22 июня 1941 года, было на самом деле «превентивной войной». Тем самым, снимаются все обвинения в неспровоцированном нападении, и Росссия предстает такой же агрессивной стороной Второй мировой войны, как и Третий рейх. Как это и утверждается в резолюции ПА ОБСЕ от 2 июля с.г.

Удивительно то, что в последнее время эту версию, только пытаясь вложить в нее некий позитивный смысл, некоторые историки начали развивать из внешне патриотических побуждений.

Так, М.И. Мельтюхов стремится доказать, что упреждающий удар по Германии позволил бы России не просто быстро выиграть войну, но и качественно изменить лицо послевоенного мира. В книге, красноречиво озаглавленной «Упущенный шанс Сталина», он пишет:

 

«Советское нападение привело бы к срыву германского вторжения в СССР и облегчило бы победу в войне, сохранив нашей стране миллионы жизней и значительные материальные ценности. Красная Армия могла быть в Берлине не позднее 1942 г., что позволило бы поставить под контроль Москвы гораздо бóльшую территорию в Европе, нежели это произошло в 1945 г. Разгром Германии и советизация Европы позволяли Москве использовать ее научно-технический потенциал… Созданный в рамках Старого Света социалистический лагерь контролировал бы бóльшую часть ресурсов Земли… В случае же полного охвата Земли социалистической системой была бы полностью реализована сформулированная в либеральной европейской традиции задача создания единого государства Человечества… Создание подобного государства на основе русской советской традиции всеединства и равенства разных народов в гораздо большей степени отвечало интересам подавляющего большинства человечества, нежели реализуемая ныне расистская по своей сути модель “нового мирового порядка” для обеспечения интересов “золотого миллиарда”». Ну прямо, остается лишь пожалеть, что Сталин не оказался настолько «агрессивным монстром тоталитаризма», каким его, оказывается, хотели бы видеть не только либеральные идеологи, но и некоторые «ура-патриоты»!

 

Однако реальные (не выдуманные) боевые действия в 1941–1942 годах заставляют усомниться в правдоподобности нарисованного историком сценария. То, как Красная Армия вела в эти годы наступательные операции, не позволяет верить в возможность ее успешного превентивного удара по вермахту. Самое большее, чего удалось бы добиться русским войскам в этой фантастической ситуации, – продвинуться на какое-то расстояние вглубь Польши. А дальше немецкие войска нанесли бы сокрушительный контрудар (яркий реальный пример – контрнаступление войск Манштейна в феврале–марте 1943 года), и стратегический итог упреждающего нападения вряд ли оказался бы лучше, чем в действительности произошло в июне–июле 1941 года вследствие немецкого удара. Только к этому добавились бы все морально-политические невыгоды того, что Россия предстала бы как агрессивная сторона в конфликте.

Соображения широкой международной политики, на которых мы ниже остановимся подробнее, независимо от военно-стратегического анализа, также не позволяют думать, что Сталин делал расчет на превентивное наступление против Германии.

Наконец, все версии о якобы готовившемся Россией нападении на Германию строятся, по сути, лишь на одном документе, не носившем официального характера.

Это наброски плана развертывания и упреждающего удара русских войск, составленные в недрах Генерального Штаба около 15 мая 1941 года. На документе отсутствуют чьи бы то ни было подписи, кроме А.М. Василевского – тогдашнего заместителя начальника Генштаба (Г.К. Жукова). И до 1948 года он хранился в личном сейфе Василевского, а не среди официальных бумаг Генштаба.

Все это заставляет осторожных историков отнестись к нему не как к сенсационному открытию, якобы проливающему свет на истинные планы руководства России/СССР перед войной, а как на черновик плана, который так и был похоронен в сейфе и уж во всяком случае никогда не докладывался Сталину. Тем более, этот набросок, не подписанный ни начальником Генштаба Жуковым, ни наркомом обороны С.К. Тимошенко, не мог служить официальным руководящим указанием для стратегического развертывания и подготовки к войне армий наших западных приграничных округов.

 

Война, выигранная до 22 июня

 

МИФ О НЕГОТОВНОСТИ К ВОЙНЕ

 

Гипотезу «превентивной войны» полностью исключает старая версия о том, будто Сталин игнорировал предупреждения разведки и до самого 22 июня 1941 года верил в то, что нацистское руководство не начнет войну против России по крайней мере в 1941 году. А потому и не принял всех возможных мер для отражения германского вторжения. Даже оставив в стороне невозможную посылку, будто Сталин мог кому-то верить (тем более Гитлеру!), рассмотрим дело на фактах.

По свидетельству А.М. Коллонтай (тогда – русского посла в Швеции), во время ее приезда в Москву в ноябре 1939 года Сталин сказал в кругу должностных лиц, явившихся к нему на прием в Кремль: «Время уговоров и переговоров кончилось. Надо практически готовиться к отпору, к войне с Гитлером».

18 ноября 1940 года на заседании Политбюро вскоре после возвращения наркома иностранных дел В.М. Молотова из Берлина, где он вел переговоры с Гитлером, Сталин высказал своим ближайшим соратникам буквально следующее:

 

«Мы рассматривали берлинскую встречу как реальную возможность прощупать позицию германского правительства. Позиция Гитлера во время этих переговоров, в частности его упорное нежелание считаться с естественными интересами безопасности Советского Союза… – все это свидетельствует о том, что, несмотря на демагогические заявления по поводу неущемления «глобальных интересов» Советского Союза, на деле ведется подготовка к нападению на нашу страну… Могло ли случиться, что Гитлер решил на какое-то время отказаться от планов агрессии против СССР, провозглашенных в его «Майн Кампф»? Разумеется, нет! История еще не знала таких фигур, как Гитлер… Гитлер постоянно твердит о своем миролюбии, но главным принципом его политики является вероломство… Такую же участь готовит Гитлер и договору с нами… Мы все время должны помнить об этом и усиленно готовиться для отражения фашистской агрессии».

 

13 мая 1941 года с одобрения Сталина была отдана директива Генштаба о выдвижении четырех армий второго стратегического эшелона в западные приграничные округа. На следующий день командующим западными приграничными округами было приказано разработать детальные планы обороны госграницы и противовоздушной обороны.

24 мая 1941 г. на совещании с высшими военными и государственными должностными лицами Сталин предупредил, что нападение Германии на Россию может последовать в самое ближайшее время.

27 мая был отдан приказ о срочном строительстве в западных военных округах полевых командных пунктов фронтов. 12 июня, по свидетельству Василевского, начались мероприятия по повышению боеготовности соединений приграничных округов. 18 июня, как следует из многочисленных директив командований военных округов и свидетельств участников событий, в приграничные округа поступил приказ о реализации мероприятий по приведению войск в боевую готовность. Причем все эти мероприятия должны были быть завершены к 21 июня. Поздно вечером 21 июня, когда подготовительные мероприятия, по идее, должны были быть выполнены, в войска пошла директива быть готовыми отразить ожидаемое в предстоящие сутки-двое нападение немцев.

Заметим, что все это были приготовления к обороне. Единственным документом, определявшим группировку и характер действий русских войск, в это время являлись «Соображения о стратегическом развертывании войск», подписанные 18 сентября 1940 года тогдашним начальником Генштаба Б.М. Шапошникова и утвержденный Сталиным. Этот план предусматривал активную оборону советских войск в приграничных округах в начале войны. Другого документа, отменяющего этот план и устанавливавшего иную группировку и иные задачи соединений Красной Армии в приграничных округах, на 22 июня 1941 года не имелось.

Почему расположение русских войск в этот роковой день оказалось совершенно не соответствующим плану? Почему часть войск была вытянута тонкой линией вдоль границы, а другая занимала разрозненные участки обороны вглубь русской территории? Почему командующие округами не выполнили толком приказы от 25 мая и 18 июня о разработке детальных планов обороны и приведении войск в боеготовность? Почему, наконец, в войска с запозданием поступила директива от 21 июня? Это вопросы, требующие детального изучения, и ответ на них выходит за ограниченные рамки статьи. Отметим также еще, что версия о «превентивном ударе» и версия о «неготовности войск» друг друга полностью исключают. Уж что-то одно. Однако, как мы видим, если предположить, что приказы Сталина выполнялись точно, войска должны были быть своевременно готовы, причем именно к оборонительной войне.

 

СТАЛИН И ДРЕВНЯЯ МУДРОСТЬ ЛАО ЦЗЫ

 

До сих пор можно встретить утверждения, что начальствующий состав Красной Армии был дезориентирован знаменитым заявлением ТАСС от 13 июня 1941 года, опровергавшим «слухи о предстоящем нападении Германии на СССР», и деморализован сталинским приказом «Не поддаваться на провокации!», который якобы определял поведение наших войск в первые часы после гитлеровского нападения. Мы уже видели, что приказы, исходившие от Сталина в последние недели перед войной, были прямо противоположного свойства и нацеливали русские вооруженные силы на предстоящую в самое ближайшее время войну. Другое дело – как эти приказы интерпретировались в разных инстанциях и в каком виде доводились до войск… Но необходимо посмотреть на это дело также и с позиций глобальной политики. И здесь нам снова нельзя не затронуть гипотезу «превентивной войны».

Чтобы в военно-политической обстановке весны-лета 1941 года готовить нападение на Германию, Сталин должен был на какое-то время незаметно для окружающих сойти с ума.

Возможно ли такое? Конечно, абсурд! И дело здесь не только в сомнениях, порожденных финской войной, относительно способности наших войск в то время вести крупномасштабную наступательную войну против лучшей армии мира. Политическим самоубийством для русского руководства было выставлять себя нападающей стороной!

На чем строился стратегический расчет Гитлера? Кроме надежды на блицкриг, это был прогноз поведения других крупнейших геополитических субъектов. Их в то время оставалось уже немного. Кроме Германии и РоссииСССР, это были: 1) Англия, находившаяся в состоянии войны с Германией; 2) формально пока нейтральные США; 3) Япония, потенциальный союзник Германии.

Правда, 13 апреля 1941 года Москва и Токио заключили пакт о нейтралитете. Но это совсем не то же самое, что пакт о ненападении, который формально действовал в отношениях между Россией/СССР и Германией. И Гитлер мог надеяться, что факт русско-германской войны побудит руководство Японии выступить в поддержку своего союзника по Тройственному пакту 1940 г. Как оказалось, основания для этого у него были. Хотя в Японии не забыли «предательского», по мнению правящих кругов этой страны, поведения Германии в августе 1939 г., в дни боев на Халхин-Голе, когда Берлин заключил пакт о ненападении с Москвой (что во многом побудило японцев подписать весной 1941 г. договор о нейтралитете с Москвой), но в обстановке русско-германской войны приоритетными для Японии могли стать обязательства по Тройственному договору.

Уже 24 июня 1941 г. в ответ на запрос русского посла в Токио Сметанина о том, как будет вести себя в новой ситуации Япония, министр иностранных дел Японии Мацуока разъяснил, что в основе внешней политики его страны лежит пакт трех держав (Германии, Италии и Японии), и что если данная война и пакт о нейтралитете вступят в противоречие с основами японской политики и тройственным пактом, то Япония не сможет оставаться нейтральной. А на следующий день Мацуока заявил на заседании координационного комитета правительства и военной ставки:

 

«Когда Германия победит и завладеет Советским Союзом, мы не сможем воспользоваться плодами победы, ничего не сделав для нее. Мы можем либо пролить кровь, либо прибегнуть к дипломатии. Лучше пролить кровь».

 

2 июля председатель тайного совета при императоре Хара откровенно высказался за скорейшее объявление войны России. В тот же день Мацуока вновь заявил русскому послу, что Япония считает себя свободной в решении вопроса, что является для нее приоритетным: соблюдение пакта о нейтралитете с Россией или союзнические обязательства перед Германией.

Летом 1941 года японская Квантунская армия в Маньчжурии получила значительные пополнения. Штаб армии планировал к 29 августа начать наступление на русское Приморье. Вопрос об объявлении войны России стал предметом острых дебатов на заседаниях координационного комитета правительства и ставки в Токио 1 и 4 августа 1941 г. После продолжительной дискуссии верх взяли сторонники сохранения нейтралитета с Россией (пока не обозначится окончательная победа Германии) при одновременной подготовке к войне с США, которая становилась приоритетной. Дело в том, что 25 июля Белый дом объявил эмбарго на поставки нефти в Японию и заморозил японские активы в США.

Таково было поведение Японии, когда для всех очевидной нападающей стороной выступила Германия. Можно ли ручаться, что оно было бы лучше, если бы формальным агрессором выступила Россия? Особенно, если Красная Армия не смогла бы (что более вероятно) первым ударом разгромить противостоящие ей части вермахта?

Во всяком случае, можно быть уверенным: прагматичный Сталин на такой очевидный риск войны на два фронта пойти не мог.

Возможное поведение США в случае нападения Красной Армии на германские войска в Европе изобличают ставшие широко известными слова будущего президента США, а в то время сенатора Трумэна, сказанные им 24 июня 1941 г.: «Если будет побеждать Германия, мы станем помогать России, а если будет побеждать Россия, мы поможем Германии. И пусть таким образом они убивают друг друга как можно больше». Реплика Трумэна отражала настроение значительной части американского истэблишмента. Поскольку в 1941 г. побеждала Германия, вдобавок она выступила агрессором, то даже Трумэн был вынужден согласиться с тем, что в данный момент нужно помогать России.

Ну, а если бы Россия напала на Германию первой? Как бы повели себя США в этом случае? Позиции Трумэна и близких ему по взглядам людей в американской элите резко бы усилились. Распространил бы тогда конгресс закон о ленд-лизе на Россию? Наконец, стали бы США в такой ситуации отвлекать Японию от возможной войны с нами? Сталин не мог не учитывать весьма вероятную негативную реакцию США на то, если бы Россия первой открыла военные действия против Германии.

Наконец, совершенно неясной оставалась позиция Англии. 10 мая 1941 г. туда с целью контактов на предмет заключения перемирия перелетел второй официальный преемник Гитлера – Гесс. Правда, в рейхе Гесса тотчас же объявили сумасшедшим. Однако, многие обстоятельства его перелета до сих пор остаются невыясненными: британская разведка, в отличие от нашей, не спешит открывать свои тайны. Сталин всегда был уверен, что миссия Гесса не могла быть предпринята без ведома Гитлера и предварительного контакта и согласования с кем-то в британском руководстве. Мысль о том, что англичане держат Гесса как «козырь в рукаве» для заключения в какой-то момент мира с Германией не давала покоя Сталину всю войну. В августе 1942 г., во время визита Черчилля в Москву, он не стал напоминать Черчиллю об этом эпизоде: обстановка требовала максимального такта на переговорах с таким союзником. Зато в октябре 1944 г., когда угроза военного поражения России миновала, Сталин не выдержал и в свойственной ему «шутливой» манере, невзирая на возмущение Черчилля, предложил тост «за Интеллидженс Сервис, заманившую Гесса в Англию».

Не в расчете ли на поддержку Японии и нейтралитет Англии и США говорил Гитлер в том духе, что весь мир затаит дыхание, наблюдая за схваткой Германии и России? В таком случае, его расчет не оправдался.

Сталин, в конечном итоге, переиграл фюрера, обеспечив себе нейтралитет Японии и союз с США и Англией. И не в последнюю очередь благодаря тому, что не дал ни малейшего повода расценивать Россию как агрессора или провокатора войны.

Только в этом свете и следует рассматривать знаменитое заявление ТАСС от 13 июня 1941 г. Оно адресовалось, в первую очередь, правящим кругам англосаксонских держав. «Английская печать» выставлялась в нем источником «ложных слухов» о том, будто:

 

«1) Германия… предъявила СССР претензии территориального и экономического характера…; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредотачивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границ последней».

 

Это было прямое предложение правящим кругам Англии, а равно и США, заявить о своей недвусмысленной позиции в преддверии неизбежной германо-русской войны.

Далее, заявление, как известно, объявляло «лживыми и провокационными» любые сообщения о предстоящей войне, а частичную мобилизацию Красной Армии объясняло летними маневрами. То есть, не отрицался факт военных приготовлений России к отражению германского нападения (потому что прикрывать таким способом собственное намерение напасть слишком неуклюже; в этом случае лучше было бы молчание). Но тем самым делался прямой вызов Германии, чтобы та присоединилась к русскому заявлению о намерении соблюдать пакт о ненападении. Молчание Германии как раз и означало бы наличие у ее руководства четкого намерения начать агрессию.

Как мы знаем, Берлин промолчал. Более того, на предложение русского правительства принять 18 июня в Берлине Молотова, имеющего целью выяснить некоторые вопросы, германская сторона также ничего не ответила. Все это могло означать только одно: нацистская верхушка окончательно решилась на войну с Россией.

Все это не могло пройти мимо внимания западных руководителей. Пока от них не было получено каких-то однозначных сигналов, было рискованно предпринимать слишком очевидные меры по подготовке к войне, вроде приведения войск в состояние боеготовности и их выдвижения на исходные позиции для обороны. Последние сомнения отпали только 21 июня. В этот день вернувшийся в Лондон посол США в Англии Дж. Уайнант передал Черчиллю личное послание президента Рузвельта, которое гласило: «Президент США поддержит любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника». Сразу после этого Уайнант сообщил о содержании послания послу России в Лондоне И. Майскому, о чем тот незамедлительно сообщил в Москву. Только теперь Сталин мог спокойно, не опасаясь за реакцию западных держав, отдать последние распоряжения о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность.

Итак, уже прежде открытия военных действий Сталин выиграл, по определению древне-китайского стратега Сунь Цзы, «две лучшие войны». Он разбил надежды Гитлера на нейтралитет США и Англии в предстоящей войне и он фактически разъединил направленный противРоссии союз Германии и Японии. Это была блестяще выигранная партия на большой шахматной доске в условиях цейтнота.

Как бы ни оценивать случившееся потом, начиная с 22 июня 1941 года, мы обязаны помнить о том, что только строго выдержанная линия на недопущение преждевременного вовлечения России в войну с Германией, в том числе и выполнение установки «не отвечать на провокации», позволило России вступить во Вторую мировую войну в не самой худшей глобальной геостратегической обстановке: лишь на одном фронте и обоснованно рассчитывая на поддержку двух великих западных держав.

 

Легенда и правда о сепаратном мире

 

УГРОЗА ЕДИНОГО АНТИРУССКОГО ФРОНТА

 

Всю войну Сталина преследовал призрак сепаратного мира, который западные державы могут заключить с Германией за спиной России и в ущерб ему. С какой миссией Рудольф Гесс находился в Англии? Этого мы точно не знаем и по сей день: британская разведка, в отличие от нашей, не торопится открывать свои тайны… После войны стало ясно, что опасения Сталина были не напрасны. Получили известность многие факты, говорившие о стремлении правящих кругов Англии и США заключить мир с Германией с целью не допустить распространения влияния России на Восточную Европу.

Так, известный британский стратегический аналитик Б. Лиддел-Гарт в октябре 1943 года направил Черчиллю памятную записку, которую Типпельскирх пересказал в своей «Истории Второй мировой войны»: «…В Европе имеется лишь одна страна, способная вместе с западноевропейскими государствами оказать сопротивление послевоенным устремлениям русских – это “страна [Германия], которую мы [англичане] собираемся разгромить”… Оборонительная мощь, которую англичане стремятся сломить,… одновременно является самой мощной опорой западноевропейского здания… Уничтожение германской армии неизбежно должно будет привести к подавляющему превосходству Красной армии». «Однако к словам Лиддел-Гарта никто не прислушался», – сетует немецкий военный историк, бывший генерал вермахта К. Типпельскирх. Еще как прислушивались!

Летом 1943 года руководители США и Англии разработали секретный план «Рэнкин», задачей которого было добиться капитуляции Германии на Западе при продолжении ею войны на Востоке. Правда, вряд ли общественное мнение западных стран позволило бы их лидерам заключить соглашение с Гитлером или с кем-то из его нацистского окружения. Сепаратный мир был желателен только при условии свержения фюрера, замены его на менее одиозную фигуру, предпочтительно из числа военных, внешне не замешанных в нацистских преступлениях. С этой целью тогда же в испанском городе Сантандер прошли секретные переговоры руководителей разведслужб Германии (В. Канарис), США (У. Донован) и Англии (С. Мензис). Канарис, который, как теперь выясняется, всю войну работал на британскую разведку, подтвердил свою готовность способствовать государственному перевороту. Тогда же была намечена и кандидатура будущего райхсканцлера – победоносный (так как воевал не на Восточном фронте) и потому популярный генерал Эрвин Роммель.

После переворота, который должен был последовать за высадкой союзников на севере Франции, планировалось перемирие на Западе и

 

«быстрое продвижение союзников через Францию, Германию, выход на линию, где они [немцы] удерживают советские войска. Под контроль США и Англии попадают Варшава, Прага, Будапешт, Бухарест, София, Вена, Белград… При этом немецкие войска на западе не просто сдаются, а организованно двигаются на восток для укрепления там немецкой линии обороны», – так излагает этот план историк В.М. Фалин в своей книге «Как Вторая мировая переросла в Третью».

 

Тот же Типпельскирх определенно писал о планах заговорщиков:

 

«Предполагалось, что если не дойдет до общего перемирия, то Германии, несмотря на требование безоговорочной капитуляции, путем отвода немецких войск из занятых ими областей на Западе удастся склонить союзные державы к прекращению боевых действий на Западном фронте и воздушных налетов на Германию. Благодаря этому окажется возможным удерживать Восточный фронт по ту сторону имперской границы».

 

Сказано исчерпывающе ясно.

Еще в сентябре 1941 г. Черчилль заявил членам британского военного кабинета:

 

«Мы сделали публичное заявление, что не будем вести переговоры с Гитлером или нацистским режимом… Но мы зашли бы слишком далеко, если бы заявили, что не будем вести переговоры с Германией, взятой под контроль ее армией. Невозможно предсказать, какое по форме правительство может оказаться в Германии тогда, когда ее сопротивление будет ослаблено и она захочет вести переговоры».

 

«ЧТО КАСАЕТСЯ МОИХ ИНФОРМАТОРОВ, ТО…

ЭТИ ЛЮДИ МНОГОКРАТНО ПРОВЕРЕНЫ НАМИ НА ДЕЛЕ»

 

Наши читатели, безусловно, помнят сюжет из «Семнадцати мгновений весны», где эмиссар райхсфюрера СС Гиммлера генерал Вольф вступает в секретные переговоры с резидентом разведки США в Швейцарии Даллесом, будущим первым директором ЦРУ. Это реальный исторический эпизод.

По русской официальной версии, лица в верхах Германии, понимавшие неизбежность поражения, стремились договориться о капитуляции только перед США и Англией. По мнению русского руководства, секретные контакты представителей западных держав с представителями вермахта были серьезным нарушением союзнических обязательств. Оно свидетельствовало о намерении руководства США и Англии использовать сепаратное перемирие на Западном фронте для продвижения союзных войск как можно дальше на восток с тем, чтобы взять под свой контроль Берлин, Вену, Прагу.

Живучести русской версии очень способствует то, как Черчилль, пытаясь опровергнуть ее и оправдать себя и американцев, сбивчиво объясняет этот эпизод в своих мемуарах:

 

«Наши условия предусматривали безоговорочную капитуляцию на всех фронтах. В то же самое время наши командующие на поле боя всегда были должным образом уполномочены принимать чисто военную капитуляцию противостоящих им войск противника… В феврале [1945 г.] генерал Карл Вольф, командующий войсками СС в Италии, через итальянских посредников, установил контакт с американской разведкой в Швейцарии. Было решено проверить полномочия лиц, участвующих в этом деле, и этой операции дали шифрованное название «Кроссворд». 8 марта генерал Вольф сам появился в Цюрихе и встретился с Алленом Даллесом, возглавлявшим американскую организацию. Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции. Сведения об этом были сразу же переданы в штаб-квартиру союзников, а также американскому и английскому правительствам. 15 марта английский и американский начальники штабов в Казерте генерал Эйри и генерал Лемнитцер тайно отправились в Швейцарию. Четыре дня спустя, 19 марта, состоялась вторая предварительная встреча с генералом Вольфом. Я сразу же понял, что Советское правительство может заподозрить, что речь идет о сепаратной военной капитуляции на юге, которая позволила бы нашим армиям продвинуться вперед против ослабившего свое сопротивление противника до самой Вены и далее, даже к Эльбе или Берлину… В соответствии с этим 21 марта Иден [министр иностранных дел Великобритании] дал указание нашему послу в Москве сообщить Советскому правительству об этих событиях, что он и сделал».

 

В приведенном отрывке много несуразностей. Если «командующие на поле боя были уполномочены принимать чисто военную капитуляцию противостоящих им войск противника», то зачем переговорам с Вольфом был придан статус такой секретной операции, где ключевую роль играл резидент разведки США? Если «Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции», то зачем понадобился второй раунд переговоров? Наконец, если Черчилль «сразу понял, что Советское правительство может заподозрить, что речь идет о сепаратной военной капитуляции на юге», то почему он решил информировать Сталина о факте переговоров только через 13 дней после установления контактов с немцами, когда русская сторона уже знала из собственных источников о ведущихся переговорах?

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в ответе Молотова, уже 22 марта переданного британскому послу, говорилось, что уже

 

«в течение двух недель в Берне за спиной Советского Союза… происходили переговоры между представителями германского военного командования, с одной стороны, и представителями английского и американского командования – с другой… В этом деле Советское правительство усматривает не какое-либо недоразумение, а нечто худшее».

 

Очевидно, что именно и только резкая, но заранее заготовленная реакция русского руководства заставила западных лидеров отдать указание о прекращении секретных контактов, которые, оказалось, никаким секретом для Сталина не были изначально. Черчилль пишет, что «перед лицом такого потрясающего обвинения» в худшем, чем просто в недоразумении, «мне казалось, что лучше молчать, чем состязаться в обвинениях». Естественно, что мог он сказать в свое оправдание, когда оказался уличен с ног до головы во лжи?!

В возникшей по этому вопросу переписке с лидерами западных держав Сталин не отвергал за союзниками право на принятие капитуляции противостоявших им немецких войск. Его принципиальное неприятие вызывало лишь то обстоятельство, что факт контактов союзников с представителями германского командования был скрыт от русской стороны.

«Мы, русские, думаем, – писал Сталин 7 апреля 1945 г. Рузвельту, – что в нынешней обстановке на фронтах, когда враг стоит перед неизбежностью капитуляции, при любой встрече с немцами по вопросам капитуляции представителей одного из союзников должно быть обеспечено участие в этой встрече представителей другого союзника». О том, что в Берне между Вольфом и Даллесом обсуждались вопросы не только военной капитуляции частей вермахта в Италии, косвенно свидетельствует сбивчивое и противоречивое послание Рузвельта Сталину от 5 апреля, где говорилось, например: «…1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера…». Как это прикажете понимать?! Переговоров не было, хотя, впрочем, они вообще-то были, но, правда, политического характера при этом не носили! Совсем заврался дядюшка Сэм, вернее, старик Фрэнки! Впрочем, простим ему: жить Рузвельту оставалось всего неделю.

Кстати, именно в том послании Сталин написал свои знаменитые слова о русских разведчиках, ставшие хрестоматийными благодаря популярному сериалу:

 

«Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно… Эти люди многократно проверены нами на деле…».

 

Так почему же сейчас все чаще говорят о том, будто именно Сталин, а не лидеры атлантического мира, стремились в разгар войны пойти на сепаратный сговор с нацистской Германией? Просто валят с больной головы на здоровую? Или же дыма без огня не бывает?

 

ЧЕСТНОЕ ЛУКАВСТВО СТАЛИНА И КРАСНОРЕЧИВОЕ МОЛЧАНИЕ РУЗВЕЛЬТА

 

Поводом для подобных предположений послужил факт беседы Сталина с Рузвельтом на совместном с ним ужине в первый вечер Тегеранской конференции «большой тройки» 28 ноября 1943 г. Русский руководитель заметил президенту США, что требование безоговорочной капитуляции представляется оскорбительным для противника. Оно подхлестывает его и заставляет сражаться с ожесточением. По мнению Сталина, следовало бы выработать и конкретно определить условия капитуляции. А именно: сколько вооружения, средств транспорта и прочих военных материалов должен выдать противник, а также какие территории союзные войска намерены занять в залог выполнения этих условий, и огласить их[1]. То есть, предложить частичную капитуляцию наподобие той, подписанием которой в Компьене 11 ноября 1918 г. завершилась Первая мировая война. Рузвельт промолчал и не стал обсуждать это предложение Сталина. И в дальнейшем президент США не дал на него никакого ответа.

Оставляя пока в стороне причины сдержанно отрицательной реакции Рузвельта, попробуем представить мотивировку Сталина. Зачем ему это было делать? Да очень просто. В то время руководством России двигали не идеологические химеры, как в позорные горбачевские времена, а государственные интересы. Самый простой государственный интерес состоял в том, чтобы добиться победы над Германией с минимальными жертвами. Первоочередной целью России являлось освобождение собственной территории, а для этого вовсе не обязательно было громить Германию на ее территории. Требование безоговорочной капитуляции неизбежно подстегивало сопротивление немцев, усиливало позиции Гитлера и ослабляло возможную оппозицию гитлеровскому руководству, которая могла быть (и действительно, как мы знаем, имелась) в верхах вермахта и в иных элитных группах Германии. Оно неминуемо привело бы к лишним миллионам жертв, причем по характеру войны было ясно, что эти жертвы придется нести именно России.

Кроме того, Россия стратегически была менее всего заинтересована в полном уничтожении Германии как субъекта геополитики. Не нужна была РОссии, по большому счету, и Восточная Европа «на содержании». Единственное, что было по-настоящему нужно от соседних стран: внешнеполитическая лояльность, чтобы с их территорий не могла больше исходить угроза вторжения.

Таким образом, стратегический интерес России состояла в том, чтобы нанести Германии такое поражение, после которого она бы остереглась впредь нападать на Россию. При этом неважно, какое там было бы правительство. В конце концов, немцы сами посадили себе на шею бесноватого фюрера, значит, освобождать их от него никто не был обязан. Главное, чтобы этот фюрер или тот, кто придет ему на смену, не лез больше на Россию. А сама наша страна могла бы скорее приступить к восстановлению разрушенного войной хозяйства, сохранив для этого как можно больше работников.

Но еще в январе 1943 года после удачной высадки англо-американских войск в Северной Африке Черчилль и Рузвельт провели саммит в марокканском городе Касабланка. По итогам встречи была опубликована совместная декларация обоих лидеров, где целью войны со стороны союзников провозглашалась «безоговорочная капитуляция» Германии и Японии. Два атлантических лидера сепаратно, без участия России, несшей основную тяжесть вооруженной борьбы с Германией, определили цели войны. Россия была поставлена перед свершившимся фактом. Ей оставалось или присоединиться к требованию безоговорочной капитуляции, или отвергнуть его.

Последнее выглядело бы так, что Россия игнорирует общесоюзные цели войны и стремится к сепаратному сговору с Гитлером. В уже известной нам обстановке данное обстоятельство всегда могло быть использовано США и Англией для собственного сепаратного мира с Германией за счет России и уж наверняка – для прекращения всякой помощи России по ленд-лизу. А в это время Россия, нарастив производство собственных видов вооружения, особенно нуждался в поставках тех военных материалов, которыми её не могла в должной мере обеспечить собственная промышленность, ориентированная на выпуск уже определенных видов продукции. Поэтому, заявляя о своем намерении воевать с Гитлером до последнего… русского солдата, британский и американский лидеры знали, что Сталину не останется ничего другого, как присоединиться к их декларации.

Следовательно, Россия могла добиться изменения целей войны не в одиночку, а только в согласии с союзниками. Что она и попыталась легальным образом сделать на Тегеранской конференции. Из этого ничего не получилось. Но из факта обращения Сталина с таким предложением к Рузвельту никоим образом не следует, что Россия зондировала почву для сепаратного мира с Германией. Скорее наоборот, он доказывает, что таких попыток не предпринималось.

Раскрывая перед Рузвельтом идею согласия на неполную капитуляцию Германии Сталин ничего не терял, а по реакции президента США мог в то же время выяснить, какие планы в тайне от России вынашивают атлантические лидеры. Если Рузвельт искренне стремился к разгрому Германии вместе с русским союзником и не держал «камня за пазухой», ничто в принципе не мешало ему сразу ответить на сталинское предложение примерно так: «Да, эту возможность следует изучить втроем, вместе с сэром Уинстоном Черчиллем. Но в любом случае мы не можем вести переговоры с Гитлером и с кем-либо из его шайки. Предложение о перемирии может быть адресовано только тому немецкому правительству, которое сменит нацистов, если только сами немцы найдут в себе силы привести его к власти». Вряд ли такой ответ вызвал бы какие-то возражения со стороны Сталина. Невозможно представить себе, что русский вождь стал бы в такой ситуации настаивать на допустимости заключения мира с нацистскими правителями Германии. И это был бы нормальный диалог верных союзников, искренне стремящихся к взаимопониманию и сотрудничеству.

Молчание Рузвельта могло означать только одно, а именно то, что атлантические лидеры имеют собственные, скрываемые от руководства России, планы сепаратного сговора с Германией (нацистской или нет – уже было неважно). Этим своим молчанием Рузвельт выдал себя и Черчилля с ног до головы проницательному вождю России. Сталин окончательно убедился в том, что его союзники собираются вести свою игру с Германией, в то же время продолжая вынуждать Россию класть на алтарь войны все свои силы.

В этой обстановке только военные успехи Красной Армии могли заставить западных лидеров отказаться от второго издания Мюнхенского сговора. И мы видим, что на Тегеранской конференции Сталин уже не так настойчиво, как в 1942 году, настаивал на скорейшем открытии Второго фронта. Его вполне устроило смутное обещание высадить войска союзников в Северной Франции до мая 1944 года. В действительности второй фронт был открыт только в июне 1944 г., но Сталина это обстоятельство уже не волновало. Напротив, убедившийся в способности России собственными силами нанести поражение Германии, Сталин перестал торопить союзников. Ибо отныне любая отсрочка открытия Второго фронта объективно работала уже на усиление послевоенных позиций России в неизбежном торге с западными державами. Кстати, это отлично понимали теперь и Рузвельт с Черчиллем. И только это обстоятельство заставило их летом 1944 года все-таки высадить свои войска в Нормандии.

 

ТАК БЫЛИ ЛИ КОНТАКТЫ?

 

Одну из крупных фальшивок последнего времени, касающихся мнимо предпринимавшихся руководством России попыток заключения сепаратного мира с Германией, разоблачил А. Мартиросян в книге «Трагедия 22 июня: блицкриг или измена? Правда Сталина» (М.: «Яуза», «Эксмо», 2006). Речь идет о предложении перемирия, якобы переданном представителям командования вермахта в феврале 1942 г. под Мценском, вскоре после поражения немцев под Москвой. Не будем пересказывать все относящиеся к этому делу факты и аргументы. Выделим лишь те очевидные причины, которые полностью исключают возможность зондирования Россией возможностей для сепаратного мира в это время:

1. Невозможность добиться от Германии оставления всех оккупированных ею областей России. А на менее выгодных условиях Сталин никогда не стал бы мириться, ибо это означало бы его конец как руководителя России. Легитимность Сталина как неформального единоличного вождя в решающей степени определялась легендой о его непобедимости и расширением территории первого в мире социалистического государства. Любая территориальная уступка означала бы признание частичного поражения России, на что Сталин не смог бы пойти, особенно когда победа под Москвой дала надежду на победоносное завершение всей войны. В то же время нацистское руководство Германии отнюдь не имело оснований считать для себя войну проигранной и в тот момент ни за что не согласилось бы на отвод своих войск с советской территории.

2. Полное прекращение всяких поставок в Россию от союзников. Россия всю войну остро нуждалась в импорте, особенно –  дефицитных военно-стратегических материалов и продовольствия. Помощь союзников хотя и не играла никогда решающей роли в укреплении обороноспособности России, но и недооценивать ее было бы неправильно. В тот период, в начале 1942 г., русское руководство возлагало большие надежды на поставки по ленд-лизу. До трагедии конвоя PQ-17, после которой союзники на три месяца прекратили поставки в Россию по арктическому маршруту, было еще далеко. Только в январе 1942 года в Мурманск прибыли три союзных конвоя, в феврале – еще три, на март-апрель было запланировано еще четыре. В условиях, когда эвакуированная на восток России промышленность еще далеко не заработала в полную мощь, и каждый танк и каждый самолет были на счету, отказываться от помощи по ленд-лизу было бы со стороны руководства России самоубийственной глупостью. Зная практичность Сталина, можно с уверенностью утверждать, что он на такую глупость бы не пошел.

Предположения о возможности попыток заключения сепаратного мира со стороны России имеют несколько больше вероятности для второй половины 1943 года, когда Россия уже могла диктовать свои условия. Но пока достоверные факты такого рода не обнаружены. И вряд ли они вообще есть. Разговор Сталина с Рузвельтом на Тегеранской конференции позволяет уверенно утверждать, что русское руководство, если и хотело ограничить цели войны, собиралось и могло это сделать только вместе с союзниками, а не отдельно от них.

Свидетельства о зондировании в это время почвы для сепаратного мира на Восточном фронте, правда, имеются. Только эти шаги предпринимались отнюдь не с русской, а… с германской стороны. Об этом написал в своих мемуарах не кто иной, как Иоахим Риббентроп, бывший министр иностранных дел третьего райха. Вот его уникальные признания:

 

«В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград, – вспоминал Риббентроп, – у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил в присущей ему манере о Сталине с большим восхищением… Пользуясь этим случаем, а также в более поздней памятной записке я снова предложил немедленно провести мирный зондаж в отношении Москвы. Участь этой памятной записки, которую я передал через посла Хевеля, оказалась бесславной. Хевель сказал мне: фюрер и слышать не желает об этом, и отбросил ее прочь. В дальнейшем я еще несколько раз заговаривал об этом с самим Гитлером. Он отвечал мне: сначала он должен снова добиться решающего военного успеха, а уж тогда посмотрим, что нам делать дальше, Его точка зрения и тогда и позже была такова: наш зондаж в поисках мира является признаком слабости.

Но я все же установил через своего связного Клейста косвенный контакт с мадам Коллонтай в Стокгольме. Однако без его одобрения Гитлером я ничего решительного сделать не мог.

После измены правительства Бадольо [имеется ввиду капитуляция нового правительства Италии перед западными державами] в сентябре 1943 г. я предпринял новый весьма энергичный маневр. На этот раз Гитлер занял позицию уже не столь отрицательную. Он вместе со мной подошел к карте и сам показал на ней демаркационную линию, на которой можно было бы договориться с русскими… Когда Муссолини после своего освобождения [тогда же, в сентябре 1943 г.] был доставлен в ставку фюрера, Гитлер совершенно неожиданно для меня заявил ему: он хочет договориться с Россией. На мою высказанную затем просьбу дать мне соответствующее указание я, однако, снова никакого ответа не получил. А на следующий день Гитлер опять запретил мне установление любого контакта с Россией…

Через некоторое время ко мне поступила от Клейста информация, что русские тоже выразили желание вступить в контакт с нами. Я передал это сообщение фюреру и наконец-то получил от него разрешение распространить мой зондаж на Стокгольм. Правда, я несколько сомневался в истинности этого сообщения… Русский представитель, действительно, так и не появился… В январе 1945 г. я решил предпринять последний натиск в этом направлении. Я сказал фюреру: я готов вместе со своей семьей полететь в Москву, чтобы априори убедить Сталина в честности наших намерений; таким образом, я и моя семья послужим своего рода залогом в его руках. На это Гитлер ответил: “Риббентроп, не устраивайте мне никаких историй вроде Гесса!”».

 

Характерно, что Риббентроп не упоминает ни об одной попытке России войти в контакт с нацистским руководством на предмет заключения сепаратного мира, хотя, если такие попытки имели место, министр иностранных дел наверняка знал бы о них. Сведения о единственной попытке такого рода, по свидетельству Риббентропа, оказались дезинформацией.

Очевидно, что Сталин не мог пойти на мир с Германией втайне от западных союзников. Союзническая же позиция была сформулирована еще в январе 1943 года: безоговорочная капитуляция Германии. Это, однако, не исключало попыток Сталина пересмотреть общесоюзническую концепцию, но только, как мы уже видели, открыто и с согласия своих партнеров по коалиции.

[1] Великая Отечественная война. М.: «Наука», 1998. Кн.2: Перелом. С.387.

 

 

Ответственность за киевскую катастрофу

 

САМОЕ КРУПНОЕ ПОРАЖЕНИЕ В ВОЙНЕ

 

Киевское поражение в сентябре 1941 года стало самым крупным для Красной Армии в ходе всей Великой Отечественной войны. Поэтому неудивительно, что для многих оно до сих пор является одним из главных пунктов «исторического обвинения сталинизму», показателем уровня военно-стратегического руководства Сталина.

Под Киевом и к западу от него германские войска окружили и уничтожили крупную группировку русских войск, включавшую в себя основные силы Юго-Западного фронта. Согласно сводке германского верховного командования, только в плен было взято 665 тысяч русских военнослужащих, захвачено 3718 орудий и 884 танка. Наши историки признают[2], что на 1 сентября 1941 года в составе Юго-Западного фронта, согласно данным отечественных историков, без фронтовых резервов, запасных частей и тылов, т.е. только в боевом строю, насчитывалось 752-760 тыс. человек, 3923 орудия и миномета, 114 танков и 167 боевых самолетов. Все они, за исключением 15 тысяч бойцов, которым удалось пробиться из окружения, сгинули в киевском «котле» и в боях, предшествовавших окружению.

Вопрос о причинах киевской катастрофы начал обсуждаться в отечественной военной мемуаристике и историографии как только был снят заговор молчания вокруг темы поражений русских войск в 1941–1942 годах, т.е. с конца 1950-х годов. И здесь, по аналогии с генералами вермахта, наши генералы и маршалы стали дружно взваливать всю вину за гибель Юго-Западного фронта, а равно и за прочие неудачи Красной армии, на развенчанный объект «культа личности».

Однако до 7 сентября 1941 года никто из русских военачальников не выдвигал предложения отвести войска из-под Киева! Мне возразят: а как же представление Жукова Сталину, сделанное 29 июля 1941 года, из-за которого Жукова, если верить его мемуарам, сняли с должности начальника Генштаба?

Действительно, особый вес антисталинской версии поражения под Киевом придало свидетельство маршала Жукова, описавшего свой исторический разговор со Сталиным о стратегии дальнейшего ведения оборонительных операций, состоявшийся 29 июля. В восьмом издании «Воспоминаний и размышлений» (М.: АПН, 1988. Кн.2) этот разговор изложен так:

 

«[докладывает Жуков] – …На Украине, как мы полагаем, основные события могут разыграться где-то в районе Днепропетровска, Кременчуга, куда вышли главные силы бронетанковых войск противника группы армий «Юг»…

Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий. Они будут нашим кулаком и действовать по обстановке.

– А как же Киев? – в упор смотря на меня спросил Сталин…

– Киев придется оставить, – твердо сказал я…».

 

По версии Жукова, именно этот разговор, при резком неприятии Сталиным предложения оставить Киев, и стал причиной его отставки с поста начальника Генштаба. А в дальнейшем упорство Сталина стало главной причиной катастрофы Юго-Западного фронта:

 

«Считаю, что Верховный Главнокомандующий был тогда неправ, требуя от командования Юго-Западного фронта удерживать фронт обороны западнее Днепра и западнее Киева до последней возможности».

 

Между тем, А. Мартиросян в упомянутой книге «Трагедия 22 июня» сомневается в том, имел ли вообще место тот разговор, о котором Жуков пишет в «Воспоминаниях и размышлениях». И основания для этого у него есть. Вернее, сам разговор наверняка был. Вот только так ли он проходил, как позднее поведал маршал? Те ли темы на нем обсуждались? И, самое главное, предлагал ли Жуков уже в конце июля отвести войска из Киевского укрепрайона на левый берег Днепра?

 

СЛОВО МАРШАЛА – НЕ ПОГОН, ЗОЛОТЫМ БЫВАЕТ НЕ ВСЕГДА

 

Для начала давайте разберемся в оперативной обстановке, сложившейся на 29 июля 1941 года. Посмотрим на карту военных действий[3]. А также почитаем про них в любом военно-историческом труде, описывающем боевые действия на Украине летом 1941 года. Что сразу бросается в глаза: доклад Жукова, мягко скажем, совсем неверно описывал эту обстановку. Это как понимать?!

Жуков говорит, что «главные силы бронетанковых войск группы армий “Юг”» уже вышли в район Днепропетровска и Кременчуга. Помилуй Бог! Это же произошло почти месяцем позже! Что, начальник Генштаба был настолько дезинформирован? Или же у него потом возникла путаница в памяти? Вслед за А. Мартиросяном, у нас есть все основания полагать, что Жуков задним числом пытался представить себя провидцем, предсказавшим киевскую катастрофу. А для вящей убедительности он описал в своих мемуарах оперативную обстановку, сложившуюся значительно позже, в конце августа 1941 года, т.е. уже тогда, когда действительно возникла угроза стратегического охвата Юго-Западного фронта.

Основные силы танковых и моторизованных войск группы армий «Юг» 29 июля были заняты обходом с востока 6-й и 12-й руских армий Южного фронта на Правобережье в районе Умани, отрезая их ударом в направлении на Первомайск. Оттуда до Кременчуга, который упомянут Жуковым как место, куда вышли «главные силы бронетанковых войск группы армий “Юг”», по дорогам – 300 км. А до Днепропетровска и того больше – 440 км. Немцы только под Уманью, а начальник русскогоГенштаба видит их уже на Днепре?! «У страха глаза велики», так, что ли?! Да нет. Скорее всего, просто весь разговор был придуман Жуковым задним числом. А перепутать Умань и Первомайск с Кременчугом и Днепропетровском начальник Генштаба в тот момент, конечно же, не смог бы.

6-я и 12-я армии в эти дни вели тяжелые бои с окружавшими их немецкими войсками. Казалось бы, их судьба должна была быть одной из главных тем в разговоре Верховного со своим начальником Генштаба. Однако в пересказе Жукова об этом ни слова. Вскоре эти армии, о приказе на отход которых из «мешка», четко обозначившегося к 29 июля, Жуков, будучи начгенштаба, не поставил вопроса перед Сталиным даже согласно его мемуарам, погибли в окружении.

Да в то время, в конце июля 1941 года, никакая реальная опасность Юго-Западному фронту еще не грозила! И не мог начальник Генерального штаба, будучи в здравом уме, настаивать на отводе русских войск за Днепр, когда две наши армии – 5-я и 3-я – держали врага на стыке его групп армий «Центр» и «Юг», не давая им соединиться, намного западнее Днепра! Когда немцы были только у Смоленска и Рославля, а Гомель, Мозырь, северо-восточное Полесье и сам Киев находились в наших руках!

Окружение Юго-Западного фронта стало возможным только после того, как, оттеснив войска Центрального фронта, соединения группы «Центр» вышли к Десне, а 5-й армии пришлось, оставив Волынь, организованно отойти за Днепр. Гитлеру очень мешала эта 5-я армия под командованием генерала М.И. Потапова. В своих директивах июля и августа 1941 года (в том числе в той знаменитой от 21 августа, которой предписывалось прежде похода на Москву взять Киев) он трижды (!) приказывал уничтожить «5-ю армию русских» еще до переправ через Днепр. Не вышло!

Так что, если и разговаривали в тот вечер 29 июля 1941 года Жуков со Сталиным, то не предлагал будущий прославленный маршал оставить Киев. А если и заикнулся каким-то образом об этом, то за одно это Сталин был совершенно вправе снять его с должности, так как оперативная обстановка в тот момент подобному решению совершенно не отвечала. Представить положение на фронте Сталину хуже, чем есть, Жуков никогда бы не смог. Верховный всегда находился в курсе последних изменений военной обстановки. Так, С.М. Штеменко (замнач Оперативного отдела Генштаба, потом начальник этого Отдела) свидетельствует в своей книге «Генеральный штаб в годы войны»:

 

«Доклады Верховному Главнокомандующему делались, как правило, три раза в сутки. Первый из них имел место в 10-11 часов дня, обычно по телефону… Вечером, в 16-17 часов, докладывал заместитель начальника Генштаба. А ночью мы ехали в Ставку с итоговым докладом за сутки. Перед тем подготавливалась обстановка на картах масштаба 1:200 000 [в 1 см 2 км] отдельно по каждому фронту с показом положения наших войск до дивизии, а в иных случаях и до полка… С доклада мы возвращались лишь в 3-4 часа утра».

 

Сразу после разговора со Сталиным Жуков поехал к месту нового назначения – командующим Резервным фронтом – и к своему первому крупному поражению в новом качестве: в первую неделю августа немцы окружили и уничтожили одну из армий этого фронта – 28-ю – приказом начальника Генштаба, а затем командующего фронтом (но все того же человека) выдвинутую вперед без флангового обеспечения. Немцы, по их сообщениям, захватили при этом 38 тысяч пленных и 250 танков.

О подлинных причинах снятия Жукова с поста начгенштаба мы можем только делать предположения. Но характерно, что Жуков в своих мемуарах лишь несколькими шаблонными фразами упоминает о судьбе 6-й и 12-й армий, которая как раз решалась в эти дни, и никак не связывает ее даже хронологически с тем разговором. Рискнем предположить, что эта недомолвка прямо связана с причиной отставки Жукова. Начальнику Генштаба поставили в вину, что он ничего не сделал для того, чтобы предотвратить окружение 6-й и 12-й армий. А неадекватная реакция Генштаба на угрозу окружения была во многом вызвана неудовлетворительным состоянием связи, обеспечение которой, опять же, дело служб Генштаба. В общем, подготовка к войне и ее первые недели рельефно выявили ту «органическую неспособность к штабной работе», которую отметил в Жукове его когда-то начальник К.К. Рокоссовский.

6-я и 12-я армии, насчитывавшие в конце июля примерно 130 тысяч бойцов[4], погибли в окружении. В плен попали оба командующих армиями – И.Н. Музыченко и П.Г. Понеделин. Второй был тогда же заочно приговорен к расстрелу за измену Родине. После войны его дело долго и неоднократно пересматривалось, но приговор остался в силе и был приведен в исполнение только в 1950 году. Несмотря на то, что в лагере он в самой решительной форме отверг все предложения сотрудничать с Власовым и его РОА (плюнул предателю в лицо, по некоторым свидетельствам). В отличие от, например, другого пленного русского генерала М.Ф. Лукина, который такую возможность не отвергал при наличии гарантий со стороны германского руководства восстановить после войны в какой-то форме государственность России. Однако перевезенного из плена Лукина после непродолжительной проверки освободили по личному указанию Сталина, причем с личной благодарностью Верховного за стойкость при обороне Москвы (его 19-я армия была окружена в октябре 1941 года под Вязьмой). Понеделина же после долгой возни все-таки расстреляли. Видать, кому-то из сильных мира того он был очень опасен как живой свидетель…

Мы никогда не узнаем всю правду о той войне, если будем предвзято считать: вот, один бел и свят, а слова его – чистый кристалл истины, ибо он маршал Жуков и ему стоит памятник на Манеже; а другой черен и подл, ибо он есть Сталин!

 

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ПЕРЕЛОМ В ВОЙНЕ

 

Возвратимся, однако, к причинам киевской катастрофы. Что же развернулось в сентябре 1941 года уже на левой стороне Днепра? Маршал Жуков категоричен в своих выводах:

«Считаю, что Верховный Главнокомандующий был тогда неправ, требуя от командования Юго-Западного фронта удерживать фронт обороны западнее Днепра и западнее Киева до последней возможности».

 

Но, если не считать того вымышленного разговора 29 июля, нет никаких свидетельств, что вопрос об оставлении Киева возникал в Ставке ВГК вплоть до 7 сентября. Только в этот день новый старый начальник Генштаба Шапошников, его зам Василевский и главком Юго-Западного направления С.М. Буденный сделали Сталину первое представление об отводе войск за Днепр и восточнее. Однако Сталин отказал. Отвергал он подобные предложения и в последующие дни. Только 16 сентября командующему Юго-Западным фронтом М.П. Кирпоносу, и то в устной форме, было разрешено оставить Киев. Однако уже сутками раньше танковые клинья немецких групп «Юг» и «Центр» сомкнулись в 200 км восточнее Киева в районе Лохвицы.

Что это? Выходит, вина все-таки на Сталине, не сумевшем или не захотевшем вовремя оценить обстановку и принять верное, хотя и тяжелое решение на сдачу третьего по значению города России? На взгляд автора, у Сталина были серьезные оперативные доводы возражать против отвода войск из района Киева вплоть до начала сентября. А мы теперь знаем, что до 7 сентября таких предложений ему и не поступало. Более того, у Сталина до этого момента имелись веские основания надеяться на перелом хода сражения за Киев в пользу русских войск. И они поддерживались всеми высшими русскими военачальниками (не считая мифического, как мы уже выяснили, скепсиса Жукова)!

Еще в середине августа был создан Брянский фронт под командованием А.И. Еременко. 30 августа войскам фронта была поставлена задача ударом во фланг наступавшей на юг танковой группе Гудериана разгромить ее и остановить продвижение немцев, угрожавшее Юго-Западному фронту. Операция была поддержана крупными силами авиации. Против группы Гудериана были брошены ВВС не только Брянского, но Резервного фронта, а также 1-я бомбардировочная авиагруппа и авиация дальнего действия – всего 460 самолетов. Русские летчики за неделю совершили более 4 тысяч самолетовылетов. Впервые с 22 июня 1941 года столь крупные силы русской авиации были сконцентрированы на одном направлении и впервые она действовала так интенсивно. Решение об этом принял и ход операции контролировал лично Сталин. Все это показывает, как высоко Верховный расценивал значение предстоящего контрнаступления.

Сталин действительно придавал настолько важное морально-политическое значение удержанию Киева, что не мог оставить его так просто, не дав решительного сражения. Более того, это контрнаступление под стенами одной из исторических русских столиц, в случае успеха, могло на два месяца раньше положить начало коренному перелому в ходе войны! Но в случае неудачи времени поправить положение уже не оставалось! Войска Юго-Западного фронта тогда были бы уже обречены. Это был действительно рискованный шаг, авантюра. На карту ставилось многое. Но в тех условиях, в каких оказалась Красная Армия летом-осенью 1941 года, приходилось идти и на авантюры.

Задача остановить Гудериана оказалась не по силам или не по умению войск генерала Еременко. А когда ставка на фланговый контрудар Брянского фронта оказалась битой, отводить войска Юго-Западного фронта было уже поздно. Спешный отход такой массы войск на глубину до 250 км неизбежно привел бы к их перемешиванию и потере управления ими. В условиях превосходства немцев в подвижности наши войска все равно подверглись бы фланговым ударам врага, но при этом находились бы на марше, а не на заранее подготовленных позициях. А значит, оказали бы значительно меньшее сопротивление и были бы разгромлены куда быстрее. Ведь и Шапошников с Василевским, впервые предложив 7 сентября Сталину отвести войска Юго-Западного фронта, признавали, что последним придется при отходе столкнуться с большими трудностями.

Таким образом, начиная с 7 сентября 1941 года Сталин, запрещая отход, уже сознательно обрекал Юго-Западный фронт на окружение. Но это казалось меньшим злом в сравнении с тем выигрышем темпа, который немцы могли получить при быстрейшем разгроме Юго-Западного фронта. Здесь Сталин поступал также, как был вынужден поступать Гитлер, запрещая отход немецких войск из образовывавшихся «котлов» в 1944-1945 гг. Тогда немецкая армия настолько же уступала нашей в мобильности, насколько превосходила ее в 1941 году. И отход в условиях охваченных флангов не предотвращал уничтожения войск, но при этом давал противнику еще и выигрыш во времени.

Что же, расчет Сталина на удержание Киева при фланговом ударе по группе Гудериана оказался неверным. Обычная ошибка стратегического планирования, от которой никто не застрахован. И ответственность за эту ошибку разделяет вместе со Сталиным все высшее русское командование. А вот кто после войны несет моральную ответственность за абсолютную ложь в историко-мемуарном освещении киевской трагедии – об этом уже пусть судит читатель.

 

http://www.globoscope.ru/

Глобоскоп: 27.12.2009, 28.12.2009, 02.01.2010