Журнал «Золотой Лев» № 243-244 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Е. Суханов

завкафедрой гражданского права

юридического факультета МГУ, профессор

 

Законы, переведённые с американского

Почему возникла необходимость обновить гражданское законодательство России

 

 

История Гражданского кодекса РФ сложилась довольно необычно. Достаточно вспомнить, что едва последняя, четвертая часть ГК вступила в силу с 1 января 2008 года, как уже через полгода, 18 июля того же года, последовал Указ Президента РФ о совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации.

Указом от 7 октября 2009 года Президент одобрил Концепцию развития гражданского законодательства РФ и дал поручение до 1 июля текущего, 2010 года подготовить изменения первой части Гражданского кодекса РФ, с тем чтобы уже в этом году предоставить документ Государственной Думе.

Тут читатель вправе спросить: в чем дело? Неужели действующий ГК так быстро себя исчерпал? Или изначально в нем были пороки, своевременно не обнаруженные законодателями? Но даже если дело обстояло так, то где были наши ученые знатоки гражданского права?

Не считаю такие вопросы неуместными. Но хочу напомнить, что работа над Гражданским кодексом проходила в девяностые годы, в период борьбы двух крайностей: с одной стороны, прежнего государственного регулирования всех сторон жизни, с другой — тезиса “Разрешено все, что не запрещено”.

В этих условиях в ряде случаев возобладал подход, который ряд наших экономистов, финансистов, политиков считали единственно правильным: все, в том числе гражданское право, надо брать в готовом виде в США.

Вполне ли были самостоятельны наши сторонники импортного права? Увы, в США нашлось достаточно наставников, убеждавших, что в России, много лет отгороженной от мира “железным занавесом”, систему права надо создавать с нуля. Как в диком поле. Как Робинзон обучал Пятницу основам цивилизованной жизни.

Но и это не все. Сегодня нет секрета в том, что российское гражданское право пытались создавать на американские деньги. Фонд Форда выделил на это специальный грант в сумме 12 миллионов долларов. Причем одиннадцать из них, выплаченные упомянутым выше робинзонам, до России так и не доехали. А миллион... Вот тут-то реформаторы вспомнили о нас, специалистах гражданского права. За приличное вознаграждение нам было предложено дать заключение по проекту будущего ГК. Не скрою, получить грант в те непростые годы для каждого из нас было бы как нельзя кстати.

Но когда мы, ознакомившись с текстами, обнаружили, что они представляют собой просто-напросто переводы американских законов, стало ясно: сделка не состоится.

Не знаю, как был распределен миллионный грант между энтузиастами, лоббистами и т. д. “переводного” Гражданского кодекса, но знаю, что перевести английские слова на русский проще, чем перенести из одной страны в другую сложившуюся систему процедур, институтов, понятий. Взять, скажем, одно из основополагающих property right, до сих пор переводимое на русский как право собственности.

Между тем тот, кто изучал англосаксонское право, знает, что в нем существует не одно, а по крайней мере два разных вида собственности: одно — на движимое имущество (“полная собственность”), другое — на недвижимость, прежде всего на землю, так называемые estates, которые, в свою очередь, делятся на “сильные” и “слабые” права. Причем в Англии верховным собственником земли считается “корона”, в США — штат, то есть государство. Уже в этом видна разница с распространенным у нас представлением о частной собственности и ее “святости”.

Конкретное же физическое или юридическое лицо у американцев и англичан имеет лишь ограниченное право на землю, так называемое право титула. Титулов же четыре вида и еще два десятка разновидностей.

Не меньшим сюрпризом для многих россиян будет, вероятно, узнать, что гражданского права ни в Великобритании, ни в США, как такового, нет вообще, а действуют так называемое общее право (Common Law) и право справедливости (Law of equity). При этом одни права на землю относятся к общему праву, другие к праву справедливости. Если учесть, что на один и тот же земельный участок могут распространяться одновременно несколько разных видов права, то можно представить, каково бывает судьям и адвокатам разбираться в коллизиях, касающихся аренды, продажи, раздела, наследования земли, каково студентам юрфаков и юрколледжей осваивать все эти премудрости.

Я не к тому, что эта их система плоха или, наоборот, хороша, а к тому, что это своя, особая система, уходящая корнями в феодализм и отточенная тремя-четырьмя веками практики. Она прижилась в целом ряде стран мира, следующих англосаксонским традициям. Но кроме и независимо от нее в ряде стран принята система европейского континентального права, близкая нам, россиянам, не только, так сказать, географически. Наконец, если мы обратимся к трудам выдающихся отечественных ученых-цивилистов дореволюционной поры, переизданным в последние годы, то убедимся, что это наука мирового класса, даже сегодня заслуживающая не забвения, а изучения.

Но получилось то, что получилось: чужой опыт, перенесенный к нам, словно система закусочных “Макдоналдс”, сплошь и рядом принес плоды, которых мало кто ожидал.

Взять подписанный в 1993 году указ Президента Б. Ельцина о трасте. Первый же пункт его прямо гласит: ввести в России институт траста. Но написать и провозгласить легко, а как перенести данный институт из реальности, регулируемой не законом, а “прецедентным правом справедливости”?

Или закон о ценных бумагах. Едва начав читать, я его отложил: ну хватит “переводов с американского”.

Ну а главное — приватизация в форме акционирования госсобственности, занесенная к нам теми же ветрами. Соблазнившись ею, все словно забыли, что акционирование изначально было процессом объединения (концентрации) капиталов для осуществления крупных проектов: строительства каналов, железных дорог и т. д., инвестировать в которые было не по карману даже нескольким предпринимателям, к тому же скорой отдачи такие проекты не сулили. В итоге акционерный капитал складывался из вкладов многих инвесторов. Компаний с таким капиталом много, по определению, быть не может. Так, в России до революции 1905—1907 гг. акционерных обществ — страховых, пароходных компаний, банков — было всего около тысячи. И каждое из них учреждалось не иначе как с разрешения самого императора. Не много акционерных компаний и в современных развитых странах.

Второе важнейшее отличие АО — их открытость, котировка их акций на биржах, путем которой капитал мгновенно переливается в наиболее прибыльные сферы экономики.

Для чего приходится напоминать эту азбуку? Чтобы сравнить ее с российской практикой, сформированной в девяностые годы параллельно с принятием ГК. А практика эта такова, что, во-первых, акционерами люди становились в результате не объединения их средств, а, напротив, раздела госимущества. Во-вторых, самой первой заботой новоиспеченных акционеров стало не выйти со своими акциями на рынок и привлечь инвесторов, а, наоборот, как можно надежнее закрыться, отгородить свой с неба свалившийся капитал от чужих, посторонних. Вопросы, как за счет их развивать предприятие, вставали мало перед кем. Вместо того чтобы стать хозяином (сохозяином, совладельцем, сораспорядителем) в своем колхозе, на заводе, птицефабрике, новые акционеры стали ждать чуда. А нужно было вовсе не чудо, а выделение, как, например, в Германии, определенной части акций крупных АО для льготной — со скидкой, в рассрочку, в кредит — продажи трудящимся, а также закрепления за ними квот в правлениях компаний. Эта неотъемлемая часть того, что принято считать социальным государством, умерла у нас, так и не родившись.

Российская же реальность сегодня такова: в стране зарегистрировано четыре миллиона юридических лиц. Из них три миллиона — в форме обществ с ограниченной ответственностью. Из оставшегося миллиона 180 тысяч — это акционерные общества. 160 тысяч из них — закрытые. По аналогии опять-таки с американскими Limited Company.

Читатель прикинул, наверное, что если из ста сорока миллионов граждан России вычесть стариков и детей, то на остальных выйдет одно юридическое лицо на двадцать физических. Причем эти юрлица желают нести лишь ограниченную ответственность за результаты своей деятельности. Ну а что значит ограниченную, если коммерция — это постоянный риск? А то и значит, что я, регистрируясь как юрлицо, вношу в качестве уставного капитала нечто настолько символическое, что и ответственность в случае чего понесу — в пределах уставного капитала — чисто символическую. Весь остальной риск пусть несут те, кто приобрел у меня товар, заплатил за предоставленную мной услугу. Предприниматели это быстрее всех поняли. Вот откуда у нас такая массовость юридических лиц и компаний с ограниченной ответственностью. По сути своей, это рай для фирм-однодневок, регистрируемых на подставных лиц, для рейдерства и других явлений, не совместимых со здоровой экономикой. Отсюда и указы Президента о совершенствовании гражданского законодательства.

А теперь о народных предприятиях. Несомненно, что путем их создания энтузиасты постарались в противовес приватизации, во-первых, сохранить за трудящимися реальные права на собственность и управление ею, во-вторых, получить гарантию от захвата этой собственности, перехода ее в чужие руки.

Все это очевидно. Как и то, что грамотного законодательного воплощения эти намерения, к сожалению, не получили. С одной стороны, согласно закону о них, это акционерные общества, члены которых должны получать прибыль по числу имеющихся у них акций. С другой — в них все черты кооперативов, с их обобществлением труда, а не капитала.

Надо ли напоминать, что в России у кооперативов глубокие корни. Кооперативы родственны и товариществам, и колхозам, и промартелям, не тронутым даже при И. Сталине, но огосударствленным при Н. Хрущеве.

Вспомним: как только в 1986 году был принят закон о кооперативах, народ в стране буквально всколыхнулся. Известные экономисты провозгласили кооперативы панацеей от всех бед. Но через пять лет в ходе приватизации (акционирования!) они были оттеснены, и сегодня из четырех миллионов упомянутых выше юрлиц число кооперативов не превышает 23—24 тысяч, то есть составляет доли процента. А почему, собственно?

Ведь кооперативы, притом крупные, пользуясь значительными льготами, процветают сегодня в Германии, в Испании и выпускают отнюдь не кустарную, а высокотехнологичную продукцию.

Уверен, это осуществимо и у нас. Но осуществимо при условии опять-таки совершенствования гражданского законодательства, в частности принятия единого закона о хозяйственных обществах, как акционерных, так и обществах с ограниченной ответственностью, о корпорациях и всего законодательства о юридических лицах. Работа в данном направлении завершается Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства.

И еще о нашем законотворческом процессе. Вернее, о сравнении его с законотворческой практикой в уже упоминавшейся Германии, где законопроекты в бундестаг вносят не депутаты, не министерства и ведомства, а только Минюст. И только при условии их одобрения общегерманским съездом юристов, ежегодно проходящим в Лейпциге.

А съезд — это две с половиной тысячи авторитетнейших юристов страны: бывших председателей земельных и окружных судов, известных адвокатов, руководителей крупных юридических контор, университетских профессоров.

После пленарного заседания — работа в секциях. Мне довелось бывать на секции акционерного права. В ней 35 членов. Перед каждым две странички предложений к очередному законопроекту. Десять минут на выступление. И голосование. Шесть “за”, остальные “против”. На пленарном заседании объявлено: законопроект секцией отвергнут. Значит, и съезд его не принимает. И сколько дама-министр юстиции ни сокрушалась в своем выступлении: в ЕС все так ждут от нас позитивного решения, съезд был непреклонен: доработайте проект и являйтесь через год на следующий съезд. Все! Закон об изменениях в гражданском уложении принимался таким порядком десять лет.

Сравним: в Земельный кодекс РФ, принятый в 2001 году, внесено порядка сорока серьезных изменений. Как говорится, почувствуйте разницу.

 

РФС, №8 апрель 2010