Журнал «Золотой Лев» № 247-248 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

С. Гафуров, Д. Митина

 

Тридцатилетняя война ХХ века[1]

 

Мамаша Кураж (она слышала разговор в палатке и теперь ощипывает каплуна со злостью). Это, наверно, очень плохой командующий.

Повар. Прожорливый — верно, но почему плохой?

Мамаша Кураж. Потому что ему нужны храбрые солдаты, вот почему. Если у него хватает ума на хороший план разгрома врага, то зачем ему непременно храбрые солдаты? Обошелся бы и обыкновенными. Вообще, когда в ход идут высокие добродетели — значит, дело дрянь.

Повар. А я думал, это хороший знак.

Мамаша Кураж. Нет, плохой. Если какой-нибудь командующий или король — дурак набитый и ведет своих людей прямо в навозную кучу, то тут, конечно, нужно, чтобы люди не боялись смерти, а это как-никак добродетель. Если он скряга и набирает слишком мало солдат, то солдаты должны быть сплошными геркулесами. А если он бездельник и не хочет ломать себе голову, тогда они должны быть мудрыми как змеи, иначе им крышка. И верность нужна ему тоже какая-то особая, потому что он всегда требует от них слишком многого. Одним словом, сплошные добродетели, которые в порядочной стране, при хорошем короле или главнокомандующем никому не нужны. В хорошей стране добродетели ни к чему, там можно быть обыкновенными людьми, не шибко умными и, по мне, даже трусами.

 

Нет смысла морализировать по поводу политики невмешательства, говорить об измене, о предательстве и т.п. Наивно читать мораль людям, не признающим человеческой морали. Политика есть политика, как говорят старые прожженные буржуазные дипломаты. Необходимо, однако, заметить, что большая и опасная политическая игра, начатая сторонниками политики невмешательства; может окончиться для них серьезным провалом. И.В. Сталин

 

Максиму о том, что политика и дипломатия — это искусство возможного, не все понимают правильно, между тем ее значение довольно просто — политика определяется не столько желаниями и стремлениями государственных акторов, сколько внешними и внутренними обстоятельствами, в корне которых лежат глубинные экономические интересы правящих социальных групп.

С точки зрения коллективной деятельности люди разделены на сообщества — страны, в каждой из которых могут прийти к власти разные социальные группы, имеющие часто взаимоисключающие интересы. Природа любой политики — это компромисс, но устраивающий всех компромисс возможен не всегда, и тогда может начаться война.

Карл Клаузевиц так определял войну: «война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю». Иными словами, война выиграна, когда достигнуты цели и задачи, поставленные перед ее началом, а ресурсы, затраченные на ее ведение, оказываются меньше, чем блага, полученные в ходе войны»...  Клаузевиц развивал свою мысль: «Первоначальные политические намерения подвергаются в течение войны значительным изменениям и, в конце концов, могут сделаться совершенно иными именно потому, что они определяются достигнутыми успехами и их вероятными последствиями».

Для любого политика самое главное — это ответственность. Что же такое политическая ответственность? Важная ее часть — это то, что в международной политике нельзя доверять доброй воле контрагента, не подкрепив ее возможностями силовыми методами влиять на него.

 

 

Историк тем отличается от политика, что он знает, что произошло в мире после того или иного политического решения. Политик же действует в ситуации неопределенности, когда он не только не может повлиять на действия других стран, но даже не имеет о планируемых действиях представления.

 

Почему началась новая великая Тридцатилетняя война

 

Семидесятая годовщина начала Второй мировой войны вновь породила всплеск ее обсуждений. Очень просто критиковать задним числом любое военное или политическое мероприятие, когда историк знает, чем все кончилось, и располагает информацией о деятельности и потенциальных возможностях всех контрагентов того или иного политика, о которых тот в свое время мог лишь строить догадки.

Жизненный опыт и здравый смысл свидетельствуют о том, что важным методологическим принципом любого исторического исследования должно стать признание того, что любой видный исторический деятель всегда умнее изучающего его деятельность историка или политолога (иначе Тарле был бы Наполеоном, а Волкогонов — Генеральным секретарем ЦК КПСС). Стать успешным, влиятельным, ответственным политическим лидером очень сложно, и сам факт успеха политика вскрывает его блестящие интеллектуальные способности. Если историку кажется, что такой-то крупный исторический деятель — дурак, потому что он делает судьбоносные ошибки, то это означает, что этот самый  историк чего-то не учитывает, и, обвиняя масштабную фигуру постфактум в глупости, демонстрирует, в общем случае, собственное невежество и слабую профессиональную подготовку.

Из этого вовсе не следует, что любой вожак стаи бабуинов всегда умнее изучающего его деятельность этолога или приматолога, но чувство соразмерности современным историкам от публицистики отказывает слишком часто. И действительно, историк, который не может рассчитать обеспечение боеприпасами дивизии на неделю боёв, не должен писать о Гудериане, Гамелене, Жукове, Уэйвелле или Ворошилове. Он просто не сможет понять все сложности, стоящие перед ними, а следовательно, не сможет обсуждать их деятельность профессионально.

 

 

Вся мировая политическая история после XVII века — по сути, история борьбы за рынки сбыта и источники сырья. Позапрошлый век и начало прошлого — это была колоссальная борьба между мастерской мира Германией, обладающей помимо прочего мощной армией и управляемой промышленными, а не финансовыми капиталистами и связанными с товарным земледелием юнкерами. Противостояла ей неуязвимая для сухопутных войск Британия, уже утратившая свой промышленный приоритет, но располагающая достаточным количеством самой современной оборонной промышленности вместе с Францией, чьи рынки становились уязвимыми для германских товаров.

Вторую мировую войну нельзя отрывать от предшествующей истории, и прежде всего — от первой великой войны. Черчилль писал, что рассматривает Вторую мировую войну «как продолжение истории Первой мировой войны», и считал обе войны вместе «новой Тридцатилетней войной». Маршал Фош, услыхав о подписании Версальского мирного договора, удивительно верно сказал: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет». Энгельс еще в 1887 году предвидел развитие событий:

 

«Для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного ранее масштаба, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение».

 

 

1929 год был последним годом мирового ускоренного экономического подъема. Черчилль отмечал, что

 

«чрезвычайный оптимизм породил настоящую оргию спекуляций. Были написаны книги, в которых доказывалось, что наука и становящийся все более организованным деловой мир справились наконец-то с таким явлением, как экономический кризис. «По-видимому, мы уже навсегда покончили с экономическими циклами, какими мы знали их прежде», - заявил в сентябре президент нью-йоркской биржи. А в октябре на Уолл-стрит обрушился внезапный жестокий ураган. Все богатство, так быстро накопленное в предшествующие годы в виде бумажных ценностей, исчезло. Процветание миллионов американских семей, выросшее на гигантском фундаменте раздутого кредита, внезапно оказалось иллюзорным. Мощные промышленные предприятия оказались выбитыми из колеи и парализованными. За биржевым крахом, в период между 1929 и 1932 годами, последовало непрерывное падение цен и как следствие этого сокращение производства, вызвавшее широкую безработицу. Последствия этого расстройства экономической жизни затронули весь мир. В связи с безработицей и сокращением производства произошло свертывание торговли. С целью защиты внутренних рынков были введены тарифные ограничения ввоза. Всеобщий кризис повлек за собой острые денежные затруднения и парализовал внутренний кредит. А это в свою очередь привело к тому, что разорение и безработица широко распространились по всему миру. Последствием этого явились бедствия, обрушившиеся на Германию и другие европейские страны».

 

Экономический кризис, начавшийся во всем мире во второй половине 1929 года, продолжался до конца 1933 года, перейдя в затяжную в депрессию, а потом началось некоторое оживление промышленности, некоторый ее подъем. Со второй половины 1937 года, начался новый экономический кризис, захвативший, прежде всего, США, Англию, Францию и ряд других стран. Его причиной в значительной мере была дезорганизация необъятного китайского рынка в результате японско-китайской войны, что делало его почти недоступным для товаров других стран.

 

 

Италия и Германия к этому моменту уже перевели свое хозяйство на рельсы военной экономики, потратив на это значительную часть своих валютных резервов и закрыв свои рынки для промышленных товаров из стран Запада. Новый кризис их почти не коснулся.

Постепенно и не очень заметно начиналась вторая полоса той, великой Новой тридцатилетней войны. В 1935 году Италия напала на Абиссинию и захватила ее. Летом 1936 года Германия и Италия организовали военную интервенцию в Испании[2]. В 1937 году Япония, после захвата Манчжурии, вторглась в Северный и Центральный Китай, заняла Пекин, Тяньцзин, Шанхай и стала вытеснять из зоны оккупации своих иностранных конкурентов. Западные державы были вынуждены уступить Шанхай - сердце иностранного капитала в Китае. В конце 1938 года Япония захватила Кантон - очаг монопольного английского влияния в Южном Китае, а в начале 1939 года - остров Хайнань. В начале 1938 года Германия захватила Австрию[3], а осенью 1938 года - Судетскую область Чехословакии.

 

«Таким образом, - докладывал И.В.Сталин XVIII съезду ВКП(б) 10 марта 1939 года, - война, так незаметно подкравшаяся к народам, втянула в свою орбиту свыше пятисот миллионов населения, распространив сферу своего действия на громадную территорию - от Тяньцзина, Шанхая и Кантона через Абиссинию до Гибралтара... Новая империалистическая война стала фактом».

 

Речь шла уже не о конкуренции на рынках, не о торговой войне, не о демпинге. Эти средства борьбы были признаны недостаточными. Речь шла теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий. Войны создали новую обстановку в отношениях между странами. Они внесли в эти отношения атмосферу тревоги и неуверенности. Подорвав основы послевоенного мирного режима и опрокинув элементарные понятия международного права, войны поставили под вопрос ценность международных договоров и обязательств.

 

Европа и война

 

 

Социальная история Англии имела одно отличие от истории иных европейских стран. В период между 1830 и 1870 годами без всякой ожесточенной борьбы произошел процесс добровольного перехода власти от аристократии, влияние которой к концу XVIII века было еще очень велико, к буржуазии, которая стала опорой монархии. Этот переход власти привел в дальнейшем к установлению господства финансовой олигархии. Не случайно тонкий и наблюдательный политик И.В. Сталин подчеркивал в беседе с Гербертом Уэллсом, что «из всех господствующих классов господствующие классы Англии - и аристократия, и буржуазия - оказались наиболее умными, наиболее гибкими с точки зрения своих классовых интересов, с точки зрения сохранения своей власти». Еще Наполеон Бонапарт (если верить воспоминаниям Коленкура) утверждал, что

 

«чем более он наблюдает Англию и ее правительство, тем более он убеждается в их зрелости; английское правительство отличается всеми преимуществами олигархии, могущественной по своей природе и в силу того влияния, которым она пользуется; эта олигархия обладает не только правительственной властью, но и всей той мощью, которую дает общественное мнение, создаваемое ее через посредство своей обширной клиентуры».

 

Но экономические интересы британской окапитализировавшейся аристократии, группировавшейся вокруг королевской семьи - самой богатой на тот момент семьи в мире, - отличались от интересов финансовой олигархии. Финансисты, которые мирились с преобладанием аристократов во власти после Первой мировой войны, после начала Великой депрессии были вынуждены перехватить власть в свои руки. Ллойд Джордж потерял пост, Черчилль - самый известный и целеустремленный из Виндзоров - был снят с поста министра финансов (лорда казначейства), к власти пришли ставленники олигархического капитала Болдуин и Чемберлен. Профсоюзы, обеспокоенные угрозой безработицы, усиливаемой неконкурентоспособностью британской экономики, в лице лидера лейбористской партии Макдональда приняли свою долю власти, предоставленной им банковским капиталом. Главной идеей Болдуина-Макдональда-Чемберлена было восстановление и закрепление утерянных во время Первой мировой войны позиций экономики Британской империи, стабилизация финансовой ситуации, разрушенных непомерными военными расходами.

Они хотели вернуть тот финансовый мир, который так удачно описал Наполеон:

 

«У Англии все покоится на нереальных, воображаемых величинах. Ее кредит зиждется только на доверии, так как он не обеспечен никаким залогом, хотя надо признаться, что английское правительство обладает кое-чем получше такого обеспечения, поскольку богатства частных лиц вливаются в государственную казну. Последовательная система займов, связывающая всегда новые займы с прежними, гарантирует своего рода принудительное доверие на будущее время. Заинтересовывая всех частных собственников в преуспеянии казны, правительство создало для себя кое-что получше реального обеспечения, которого у него не было; оно создало себе таким образом неограниченное обеспечение, соответствующее интересам также и отдельных лиц... она хочет удержать в своих руках монополию. Ей нужен колоссальный торговый оборот, для того чтобы оплачивать таможенными доходами проценты по ее государственному долгу. Если бы Англия действовала добросовестно, то она не отказывалась бы с таким упорством от всяких переговоров... Ради любой из своих спекуляций они пожертвовали бы всеми европейскими государствами и даже всем миром. Если бы у Англии был не такой крупный государственный долг, то, быть может, она проявляла бы больше рассудительности. Но ее толкает необходимость выплачивать этот долг и поддерживать свой кредит. Впоследствии ей, конечно, придется принять какое-либо решение по поводу этого долга. Но пока в жертву ему она приносит весь мир».

 

Роль Англии как мирового банкира после Первой мировой войны постепенно переходила к США, и в целях противодействия ему, правительство олигархов ориентировалось на монетарные методы, укрепление фунта и всей финансовой системы в целом. Для этого оно ставило первоочередной задачей сокращение расходов бюджета, что автоматически вело к пацифистской внешней политике, пока она не затрагивала материальных интересов крупнейших олигархических семей.

 

 

Не случайно, когда британское правительство попыталось решительно выступить против муссолиниевской Италии во время агрессии в Абиссинии (между прочим, член Лиги наций), оно встретило сопротивление монополий. Блокада Италии превратилась в фарс, когда алюминий, который широко производился в Италии фирмой Монтекатини, был запрещен к ввозу, а нефть, без которой Италия не могла воевать, - нет. Справедливости ради надо отметить, что на поставки нефти в Италию решающее влияние оказали крупнейшие в мире экспортеры нефти - нефтекомпании США.

Франция была обескровлена войной и боялась новой. Население Германии заметно превосходило население Франции и продолжало быстро расти. Для защиты от Германии Франции была нужна Британия, но защита французских колоний от проникновения британцев не способствовала сближению стран. Именно оттуда через Лаваля и Дарлана вырос режим Виши с его неприятием британцев.

После Первой мировой войны маршал Фош требовал установления франко-германской границы по Рейну, но США и Великобритания, опасавшиеся усиления Франции, ее промышленности и желавшие рынков французской колониальной империи, выступили против на основании того, что включение во французскую территорию районов с немецким населением противоречило бы принципам национализма и самоопределения. Поэтому они, заручившись поддержкой Клемансо, выступили против требований Фоша и Франции. Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо подписали договор об англо-американской гарантии обороны Франции, но Сенат Соединенных Штатов отказался ратифицировать договор, что немедленно привело к падению Клемансо - самого сильного политика Франции, проводившего жесткую политику удержания Германии в статусе демилитаризованной страны.

Расхождение интересов различных групп капиталистов во Франции привело к интригам между различными группировками и непрерывной смене правительств и министров. Пуанкаре, пытаясь принудить Германию к выплате репараций, вторгся в Рурскую область, против чего немедленно выступили британцы и США. Возник резкий разлад между Ллойд Джорджем и Пуанкаре, и последний был вынужден оставить свой пост.

Когда в 1932 году германская делегация на Конференции по разоружению категорически потребовала отменить всякие ограничения ее прав на перевооружение, она встретила серьезную поддержку в английской печати. «Таймс» писала о «своевременном устранении неравенства», а «Нью стейтсмен» - о «безоговорочном признании принципа равенства государств». Британское правительство опубликовало 16 марта 1933 года «план Макдональда», фактически ведшего к военному ослаблению Франции и одновременному усилению Германии.

Соединенные Штаты отказались принять участие в Лиге наций, а после победы республиканцев на президентских выборах 1920 года в США восторжествовал изоляционизм. Суть этой внешней политики охарактеризовал Черчилль: «Европе надо предоставить возможность вариться в собственном соку, и пусть она платит свои долги, как положено по закону». Одновременно США последовательно вытесняла британские монополии из Латинской Америки. На Вашингтонской конференции 1921 года были приняты предложения по морскому разоружению. США дали понять Англии, что сохранение ее союза с Японией, который японцы так щепетильно соблюдали, будет служить помехой в англо-американских отношениях, и союз был аннулирован. В Японии крайне болезненно отнеслись к такому разрыву, но от Вашингтонского договора, по которому соотношение флотов США, Великобритании и Японии соотносилось как 5:5:3, формально не отказались.

Британцы же занимались стабилизацией своей экономики. Вообще вплоть до 1931 года победители, и в особенности Соединенные Штаты, сосредоточивали свои усилия на том, чтобы вымогать у Германии ежегодные репарационные платежи, для чего ее подчиняли раздражающему иностранному контролю. Черчилль отмечал, что «поскольку эти платежи могли производиться лишь благодаря гораздо более крупным американским займам, вся эта процедура сводилась к полнейшему абсурду. Единственным ее плодом было чувство вражды».  Посчитано, что общий объем германских репараций в той или иной форме составлял 1 млрд. фунтов стерлингов, а займов Германия привлекла в период между Первой мировой войной и приходом Гитлера к власти на полтора миллиарда, при этом предоставлялись займы капиталом, главным образом американским и английским.

В 30-е годы Россия/Советский Союз решила предпринять некоторые шаги в интересах укрепления своих международных позиций. В конце 1934 года Россия/СССР вступила в Лигу Наций. В марте 1936 года Москва заключила договор с Монгольской Народной Республикой о взаимной помощи. В августе 1937 года был заключен договор о взаимном ненападении между Россией и Китайской Республикой.

 

Образец для Молотова и Риббентропа

 

В мае 1935 года был заключен договор между Францией и Россией о взаимной помощи против возможного нападения агрессоров. Одновременно с этим был заключен аналогичный договор с Чехословакией. Берлин пытался сорвать французские попытки ратификации договора, что стало главной целью германской дипломатии. 18 декабря 1935 года Гитлер сказал польскому послу в Берлине, что «он решительно выступает против всякого сотрудничества Запада с Россией». Взгляды Германии очень хорошо выразил вице-канцлер фон Папен уже после войны:

 

«... я уже упоминал о неразрывности всей германской истории. Начиная с Карла Великого и обращения в христианство территорий между Эльбой, Одером и Вислой и присоединения германскими рыцарскими орденами Пруссии и Прибалтийских стран германская нация всегда выполняла долг по защите в Центральной Европе не только классических культурных традиций, но и самой концепции христианства. Будь то Чингисхан у Лейпцига, или турки под стенами Вены, или стремление России к незамерзающим портам Запада - мы всегда принимали первый удар, защищая Европу от нападений из Азии. Ощущение исторической миссии имеет глубокие корни в сознании каждого немца... Могут возразить, что в этой исторической преемственности случались разрывы. Действительно, время от времени Пруссия пыталась объединиться с Россией ради достижения некоторых ограниченных целей, и на протяжении истории было предпринято несколько попыток включить Россию в семью европейских народов. Примером одной такой попытки является союз Австрии, Великобритании и Пруссии с Россией против Наполеона, но... Россия является азиатской державой и, как таковая, не поддается европеизации».

 

Фон Папен писал это в мемуарах, изданных после войны. Как вы, несомненно, помните, канцлер Веймарской Германии и вице-канцлер Гитлера нюрнбергскими судьями был оправдан. Германский ХДС - прямой наследник католической партии фон Папена. Его книги свободно издаются в Германии и даже сейчас изучаются германскими историками и идеологами.

28 февраля 1936 года Франция ратифицировала франко-русский договор, но уже на следующий день французский посол в Берлине получил инструкции обратиться к германскому правительству и выяснить, на какой основе могут быть начаты общие переговоры о франко-германском соглашении. И он получил ответ. Франко-германские переговоры были секретными, но уже 7 марта 1936 года Гитлер заявил в рейхстаге, что он вернет Германии Рейнскую область, и немецкие войска заняли ее все основные города. Франция бездействовала, хотя ее военное превосходство над Германией было подавляющим.

В тот же день 7 марта немецкий министр иностранных дел фон Нейрат пригласил английского, французского, бельгийского и итальянского послов и объявил им о предложении официально заключить пакт сроком на 25 лет, ограничивающий военно-воздушные силы, провести демилитаризацию обеих сторон рейнской границы, а также пакты о ненападении с восточными и западными соседями.

Обратите внимание, насколько симметричны ситуации. В 1935 году Москва была одурачена пактом с Францией, а Германия - его основной противник, поставивший своей целью расширение жизненного пространства на земли «восточных варваров», получил прикрытие своей западной границы, захватил огромные территории и резко увеличил свой промышленный потенциал. Москва ответила на это вероломство Франции аналогично, но уже в 1939 году. Она не могла больше полагаться на добрую волю столько раз предававших ее союзников. Это была бы уже не ответственная политика, а детский сад... В 1935 же году Франция имела на своей стороне Малую Антанту, состоявшую из Чехословакии, Югославии и Румынии. Прибалтийские государства и Польша также входили во французскую систему.

После оккупации Рейнской области и создания линии укреплений против Франции наступила время Австрии войти в состав германского рейха. Черчилль признался, что

 

«германский министр иностранных дел Нейрат с поразительной откровенностью заявил 18 мая 1936 года американскому послу в Москве Буллиту, что германское правительство не предусматривает никаких активных действий во внешней политике до тех пор, пока Рейнская область не будет освоена. Он заявил, что, пока на французской и бельгийской границах не будет создана германская линия обороны, германское правительство будет делать все возможное, чтобы предотвратить выступление нацистов в Австрии, и, во всяком случае, не будет это поощрять, и что оно будет вести себя спокойно в отношении Чехословакии. «Как только будут возведены наши укрепления, - сказал он, - и страны Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую территорию, все эти страны начнут придерживаться совершенно иных взглядов на свою внешнюю политику».

 

Итак, в 1936 году у России в Европе было только два союзника - Чехословакия и Испания Народного фронта. Доверять Франции мог только безответственный политик. Сталин им не был, но все-таки Россия надеялась остановить Германию.

В конце июля 1936 года генерал Франко поднял мятеж против Испанской республики и был поддержан почти всей армией. Церковь, за исключением доминиканцев, и почти все партии правого крыла и центра присоединились к нему, и он сразу же стал хозяином нескольких важных провинций. Испанские моряки, перебив своих офицеров, присоединились к правительственным войскам. Началась ожесточенная гражданская война.

Решающую роль сыграло то, что Франко сразу захватил и Уэльву, где находились медные рудники британской компании Рио-Тинто, принадлежащей английской ветви семьи Ротшильдов. Британское правительство всегда защищало интересы своих монополий. Точнее сказать, оно не разделяло интересы Британии и ее монополий. Тем не менее, порты Бискайи, откуда вывозилась в Великобританию железная руда, оставались в руках республиканцев, что влияло на позицию западных стран по отношению к гражданской войне.

Франция предложила план невмешательства, на основе которого обеим сторонам предоставлено было вести войну без всякой помощи извне. Английское, германское, итальянское и русское правительства приняли этот план. В результате испанское правительство было лишено права даже купить оружие, заказанное на золото, которым оно фактически владело. Соглашение это строго соблюдалось Великобританией; но Италия и Германия, с одной стороны, и Советская Россия с другой постоянно вмешивались в борьбу. Германия, по словам Черчилля, «применила свою авиацию, совершая такие ужасные эксперименты, как бомбардировка беззащитного городка Герника». Итальянские войска в Испании исчислялись дивизиями. Практически одновременно 25 ноября 1936 года послы всех держав, аккредитованные в Берлине, были вызваны в министерство иностранных дел, где фон Нейрат сообщил им детали антикоминтерновского пакта, который был заключен с японским правительством. Целью пакта была совместная борьба с международной деятельностью Коминтерна как в пределах границ договаривающихся государств, так и вне их.

Во время испанской гражданской войны Рио-Тинто, чьи медные рудники находились в Испании, блокировала любую активную помощь британцев республиканцам, а после Мюнхена, когда Франко уже сумел захватить Бискайю, по словам Тольятти, произошло прямое подстрекательство английскими и французскими компаниями генерала Миахи (Тольятти считал, что они действовали через масонские ложи) к мятежу против республиканского правительства в 1939 году, что привело к окончательно победе франкистов.

Так Россия лишилась последнего из своих европейских союзников. Что оставалось делать нашей стране?

Черчилль писал, что кроме «намерения включить все народы тевтонской расы в Рейх, о котором столь откровенно говорится в «Майн кампф», у Гитлера имелись две причины, побуждавшие его добиваться присоединения Австрийской Республики. Австрия открывала Германии дверь в Чехословакию и широкие ворота в Юго-Восточную Европу». Первоначально позиция Муссолини вынуждала Гитлера к некоторой сдержанности, но в начале 1938 года произошли решающие перемены в расстановке сил в Европе и переоценка ценностей. Муссолини был втянут в германскую систему в результате британских санкций, которые оказались настолько неэффективными, что они лишь вызвали его раздражение, не ослабив ни в малейшей степени его власти. «Он, очевидно, с удовольствием вспоминал знаменитое изречение Макиавелли: «Люди мстят за мелкие обиды, но не за серьезные»».

И, как отметил Черчилль: «Самое главное, западные демократии, по-видимому, не раз давали доказательство того, что они смирятся с любым насилием, пока они сами не подверглись прямому нападению». 11 марта 1938 года Гитлер отдал германским вооруженным силам приказ оккупировать Австрию. Операция «Отто» началась.

Москва среагировала очень быстро. Литвинов в своем интервью от 17 марта защищал идею консультаций между миролюбивыми державами относительно лучших методов сохранения мира, возможно, с целью опубликования совместной декларации при участии трех заинтересованных великих держав - Франции, России и Великобритании. Он считал, что Соединенные Штаты оказали бы такой декларации моральную поддержку. 18 марта Литвинов предложил созвать конференцию, чтобы обсудить, хотя бы в общих чертах, пути и способы претворения в жизнь франко-советского пакта в рамках действий Лиги Наций в случае серьезной угрозы миру со стороны Германии. Предложение о франко-англо-русском союзе было отвергнуто и в Париже, и Лондоне. Чемберлен писал сестре 20 марта:

 

«План «Великого союза», как называет его Уинстон [Черчилль], приходил мне в голову задолго до того, как Уинстон упомянул о нем. Я беседовал по этому вопросу с Галифаксом, и мы передали этот план на рассмотрение начальников штабов и экспертов министерства иностранных дел. Это очень привлекательная идея. Действительно, многое можно сказать в ее защиту, пока не подойдешь к ней с точки зрения практической ее осуществимости. После этого ее привлекательность исчезает. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть, что Франция и мы ничего не можем сделать для спасения Чехословакии от вторжения немцев, если бы последние решились на такой шаг... Поэтому я отказался от всякой мысли о предоставлении гарантий Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной».

 

Официальная же позиция Великобритании была такова:

 

«Правительство его величества считает, что косвенным, но отнюдь не менее неизбежным следствием действий, предлагаемых Советским правительством, явилось бы усиление тенденции к созданию замкнутых группировок стран, что, по мнению правительства его величества, было бы вредно для дела мира в Европе».

 

16 апреля 1938 года было подписано англо-итальянское соглашение, которое фактически давало Италии свободу рук в Испании (и в Абиссинии) в обмен на ее доброжелательность в Центральной Европе.

Что оставалось делать Москве? Сколько можно было продолжать политику обуздания агрессоров в Европе? Очередное предательство демократических стран привело к тому, что население рейха увеличилось на 11 миллионов австрийцев.

 

Гнуснейшие из гнусных

 

Важно помнить, что Советская Россия была отгорожена от Западной Европы кордоном неистово ненавидевших большевизм государств[4]. Суть их политики сформулировал Министр иностранных дел Польши полковник Бек - "ни столкновения, ни соглашения", то есть блок нейтральных стран должен был не допустить ни столкновения, ни соглашения между Германией и Советской Россией.

Французский министр иностранных дел Луи Барту посетил в 1934 году Варшаву и пытался создать антигитлеровскую коалицию, так называемый Восточный пакт: союз Франции и Польши, опиравшийся на поддержку Москвы. Однако польский министр иностранных дел Юзеф Бек заявил, что франко-польский союз больше не интересует Польшу. Она договорилась с Германией. Одним из первых внешнеполитических успехов немецкого правительства под руководством Гитлера стал Пакт Пилсудского-Гитлера (Договор о ненападении между Германией и Польшей), который был заключен в январе 1934 года. На позицию Польши влиял тот факт, что в среднеевропейской политике складывался четко выраженный союз Польши и Венгрии (позднее и тисовской Словакии), направленный против Чехословакии, Югославии, а также Румынии. Польское руководство ожидало от Германии (также заинтересованной в разделе Чехословакии и, возможно, Австрии и Югославии) активной взаимной поддержки в вопросах передела версальских границ. Предусматривалось сохранение пакта в силе и в случае вступления в войну с третьими государствами одной из договаривающихся сторон.

В ноябре 1934 года Москва предупреждает, что этот пакт подрывает союз Польши с другими странами, оставляет ее в изоляции "лицом к лицу с фашистской Германией". Но руководство Польши рассматривает это соглашение в первую очередь как антирусский акт, "начало осуществления германского похода против СССР, при активном участии Польши, при нейтралитете Англии и Франции". В меморандуме заместителя министра иностранных дел Польши графа Шембека говорится:

 

"Сегодня обсуждал с господином Липским вопрос о визите Геринга в Польшу. Посол утверждал, что во время бесед в Беловежье и в Варшаве Геринг был весьма откровенен. Особенно в беседе с генералами, когда он наметил в общих чертах далеко идущие планы, намекнув об антирусском союзе и совместном нападении на Россию, Геринг дал понять, что при этих условиях Украина стала бы польской сферой влияния, а северо-западная Россия - германской".

 

Ровно за год до начала войны французский поверенный в делах в Москве запросил Литвинова, какую помощь Россия окажет Чехословакии в случае нападения Германии, учитывая в особенности затруднения, которые могут возникнуть в связи с нейтралитетом Польши и Румынии. Литвинов заявил ему, во-первых, что Россия решила выполнить свои обязательства. Он признал трудности, связанные с позицией Польши и Румынии, но высказал мнение, что в отношении Румынии их можно преодолеть. За последние месяцы правительство Румынии подчеркнуто дружественно относилось к России, и их взаимоотношения значительно улучшились. По мнению Литвинова, преодолеть возражения Румынии было бы легче всего через Лигу Наций. Если бы, например, Лига Наций решила, что Чехословакия - жертва агрессии и что агрессор - Германия, это, вероятно, определило бы позицию Румынии в вопросе о пропуске через ее территорию русских войск и авиации. Литвинов рекомендовал, чтобы Совет Лиги был созван на основании статьи 11 в связи с тем, что существует угроза войны и необходимы консультации между членами Лиги и указал, что следовало бы немедленно начать переговоры между начальниками штабов России, Франции и Чехословакии о средствах и путях оказания помощи. Россия была готова сразу же приступить к таким переговорам.

Литвинов спросил о намерениях самих французов, указав, что у Франции есть прямые обязательства, тогда как обязательство России стоит в зависимости от действий Франции. Французский поверенный в делах не ответил на этот вопрос.

В Англии Черчилль получил от русского посла извещение о том, что он хотел бы побеседовать с ним по срочному делу. Посол Майский поддерживал дружеские личные отношения с Черчиллем и его сыном Рандольфом. Русское правительство предпочло обращение к не занимающему постов в правительстве Черчиллю непосредственному обращению в министерство иностранных дел, потому что оно наверняка напоролось бы на резкий отпор. 21 сентября на заседании ассамблеи Лиги Наций Литвинов выступил с официальным предостережением:

 

«...В настоящее время пятое государство - Чехословакия испытывает вмешательство во внутренние дела со стороны соседнего государства и находится под угрозой громко провозглашенной агрессии... Такое событие, как исчезновение Австрийского государства, прошло незамеченным для Лиги Наций. Сознавая значение, которое это событие должно иметь для судеб всей Европы и в первую очередь для Чехословакии, Советское правительство сейчас же после аншлюса обратилось официально к другим великим европейским державам с предложением о немедленном коллективном обсуждении возможных последствий этого события с целью принятия коллективных предупредительных мер. К сожалению, это предложение, осуществление которого могло избавить нас от тревог, испытываемых ныне всем миром, о судьбе Чехословакии, не было оценено по достоинству. Когда за несколько дней до моего отъезда в Женеву французское правительство в первый раз обратилось к нам с запросом о нашей позиции в случае нападения на Чехословакию, я дал от имени своего правительства совершенно четкий и недвусмысленный ответ, а именно: мы намерены выполнить свои обязательства по пакту и вместе с Францией оказывать помощь Чехословакии доступными нам путями. Наше военное руководство готово немедленно принять участие в совещании с представителями французского и чехословацкого военных ведомств для обсуждения мероприятий, диктуемых моментом... Только третьего дня чехословацкое правительство впервые запросило Советское правительство, готово ли оно, в соответствии с чехословацким пактом, оказать немедленную и действенную помощь Чехословакии в случае, если Франция, верная своим обязательствам, окажет такую же помощь, и на это Советское правительство дало совершенно ясный и положительный ответ».

 

Черчилль назвал это заявление «публичным и недвусмысленным заявлением одной из величайших заинтересованных держав», но отметил, что оно не оказало влияния на переговоры Чемберлена или на поведение Франции в данном кризисе. Из России в Чехословакию через Карпаты вели две железные дороги: северная, от Черновцов, через Буковину, и южная, по венгерской территории, через Дебрецен. Одни эти железные дороги, которые проходят далеко от Бухареста и Будапешта, вполне могли бы обеспечить снабжение русской армии в 30 дивизий.

 

Принесение в жертву Чехословакии

 

В 1935 году Гитлер предложил Бенешу уважение целостности Чехословакии в обмен на гарантию ее нейтралитета в случае франко-германской войны. Бенеш указал на договорное обязательство действовать в подобных случаях совместно с Францией, германский посол ответил, что денонсировать договор нет необходимости. Будет достаточно нарушить его в надлежащий момент — если этот момент наступит — простым отказом от мобилизации и выступления. Чехословакия оставила предложение без комментариев, ничего не обещав, и больше года вопрос не поднимался.

Однако в июне 1937 года германский генеральный штаб по указанию Гитлера активно составлял планы вторжения в чехословацкое государство и его уничтожения. В одном из проектов говорилось:

 

«Целью и задачей такого внезапного наступления германских вооруженных сил должно быть устранение с самого начала и до конца войны угрозы операциям на Западе с тыла из Чехословакии и лишение русской авиации наиболее важных оперативных баз в Чехословакии».

 

Пограничные районы Чехословакии были населены немцами, и там существовала агрессивная и активная партия германских националистов во главе с Генлейном, которые были готовы сыграть роль «пятой колонны» в случае столкновения. Заявления английских и французских государственных деятелей изучались в Берлине. Там с удовлетворением отметили намерение этих западных держав убедить чехов проявить благоразумие в интересах мира в Европе.

17 мая начались переговоры по судетскому вопросу между чешским правительством и Генлейном, который на обратном пути посетил Гитлера. В Чехословакии предстояли муниципальные выборы, и в качестве подготовки к ним германское правительство начало войну нервов. Чехословакия ответила на них мобилизацией своей армии 21 мая 1938 года. Она была готова к войне. Москва была готова оказать ей военную помощь. Отношения Советской России с Чехословакией как государством и лично Сталина с президентом Бенешем основывались на тесной и прочной дружбе.

12 июня Даладье заявил, что обязательства Франции по отношению к Чехословакии «священны и от выполнения их нельзя уклониться». 18 июня Гитлер дал окончательную директиву о нападении на Чехословакию и отправил в Лондон своего личного адъютанта капитана Видемана, проведшего переговоры с лордом Галифаксом — министром иностранных дел Великобритании. Чемберлен направил лорда Ренсимена в Прагу с целью попытаться найти решение путем договоренности между чешским правительством и Генлейном.

Организованный немцами мятеж генлейновцев не встретил поддержки местного населения. Генлейн бежал в Германию. В «четвертом плане» чехословацкое правительство официально предложило лидерам устраивавшие их судетских немцев административные планы местной автономии.

Чемберлен послал Гитлеру телеграмму, выразив желание приехать и повидаться с ним. 15 сентября английский премьер-министр вылетел в Берхтесгаден. Когда известие об этом было получено в Праге, руководители Чехословакии не могли поверить ему. Они были поражены тем, что английский премьер-министр сам нанес визит Гитлеру в момент, когда они впервые оказались хозяевами внутреннего положения в Судетской области. Одновременно все радиостанции Германии передали заявление Генлейна с требованием аннексии рейхом Судетской области. Чемберлен сказал о Гитлере:

 

«Несмотря на суровость и беспощадность, которые, как мне казалось, я прочел на его лице, у меня сложилось впечатление, что это — человек, на слово которого можно положиться».

 

18 сентября во время визита французских руководителей Даладье и Боннэ в Лондон были сформулированы предложения, которые английские и французские представители в Праге должны были вручить чешскому правительству в части прямой без плебисцита передачи Судетской области Германии. Консультации с Чехословакией предусматривались. Она должна была быть поставлена перед совершившимся фактом решения ее западных союзников.

21 сентября английский и французский посланники в Праге посетили президента Бенеша, чтобы уведомить его о том, что нет надежды на арбитраж на основе германо-чехословацкого договора 1925 года, и чтобы призвать его принять англо-французские предложения, «прежде чем вызвать ситуацию, за которую Франция и Англия не могут взять на себя ответственность». Под этим нажимом чешское правительство приняло 21 сентября англо-французские предложения.

29-30 сентября 1938 года в Мюнхене состоялось совещание глав правительств Англии, Франции, Германии и Италии, созванное при активной поддержке США. Представители Чехословакии и России на это совещание приглашены не были. Правительство Чехословакии было уведомлено вечером 28 сентября, что на следующий день состоится совещание представителей четырех европейских держав. Результатом конференции стало Мюнхенское соглашение, подписанное представителями Великобритании, Франции, Германии и Италии, предусматривало передачу Чехословакией Германии Судетской области. Прямым последствием соглашения стал территориальный раздел Чехословакии, часть территории которой была оккупирована Германией, Венгрией и Польшей. Эвакуация Судетской области должна была быть проведена в пять этапов, начиная с 1 октября, и закончена за 10 дней. Окончательное определение границ предоставлялось международной комиссии. Документ был вручен чешским делегатам, которым позволили приехать в Мюнхен узнать о решении.

Англо-немецкий договор о ненападении был подписан на мюнхенской встрече в августе 1938 года, а франко-немецкий — в декабре 1938 года. Русско-германский договор о ненападении был подписан в только августе 1939 года. Кейтель на Нюрнбергском процессе на вопрос «напала бы Германия на Чехословакию в 1938 году, если бы западные державы поддержали Прагу?» ответил: «Конечно, нет. Мы не были достаточно сильны с военной точки зрения. Целью Мюнхена (то есть достижения соглашения в Мюнхене) было вытеснить Россию из Европы, выиграть время и завершить вооружение Германии». Гитлер и Чемберлен после личных переговоров приняли совместную декларацию:

 

«Мы, фюрер и канцлер Германии и английский премьер-министр, продолжили сегодня нашу беседу и единодушно пришли к убеждению, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы. Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символ желания наших обоих народов никогда не вести войну друг против друга. Мы полны решимости рассматривать и другие вопросы, касающиеся наших обеих стран, при помощи консультаций и стремиться в дальнейшем устранять какие бы то ни было поводы к разногласиям, чтобы таким образом содействовать обеспечению мира в Европе».

 

23 сентября 1938 года Москва послала ноту Польше, где заявила, что любая попытка последней оккупировать часть Чехословакии аннулирует договор Польско-советский договор о ненападении 1932 года. Дело в том, что после Первой мировой войны территориальный спор между Польшей и Чехословакией обострился в Тешинской Силезии. Эта область, вокруг которой разгорелся спор, богатая каменным углём, была самым индустриализированным регионом всей Австро-Венгрии. Начался вооруженный конфликт, и в 1920 году президент Чехословакии Томаш Масарик заявил, что в случае, если тешинский конфликт разрешится не в пользу Чехословакии, его страна вмешается в недавно начавшуюся русско-польскую войну. Польша, напуганная перспективой войны на два фронта, пошла на уступки. 20 сентября 1938 года Польша договорилась с Германией о координации военных действий против Чехословакии. Сразу же после соглашения о расчленении этой страны 30 сентября польское правительство направило чешскому правительству ультиматум, на который надлежало дать ответ через 24 часа. Черчилль писал: «Не было никакой возможности оказать сопротивление этому грубому требованию». 2 ноября 1938 года Польша ввела на территорию Чехословакии свои войска и захватила Заользье и Тешинскую Силезию. Черчилль так охарактеризовал поведение польского правительства:

 

«Слава в периоды мятежей и горя, гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрых слишком часто руководили гнуснейшие из гнусных! И все же всегда существовали две Польши: одна из них боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости».

 

Вскоре после захвата Тешина Польша поставила перед Латвией требования о присоединении к Польше латвийской территории с польским населением.

Когда вопрос об Тешине и венгерской оккупации части Словакии был поднят в палате общин, Чемберлен пояснил, что французское и английское предложение о международных гарантиях Чехословакии, которое было сделано после заключения Мюнхенского пакта, касалось несуществующих границ этого государства, но лишь гипотетического случая неспровоцированной агрессии.

 

«В настоящее время, — сказал он весьма хладнокровно, — мы просто являемся свидетелями пересмотра границ, установленных Версальским договором... Пересмотр идет, и что касается венгерской границы, то Чехословакия и Венгрия согласились считать окончательным арбитраж Германии и Италии».

 

Германцам достались заводы «Шкода» — второй по значению арсенал Центральной Европы, который в период с августа 1938 года по сентябрь 1939 года выпустил почти столько же продукции, сколько выпустили все английские военные заводы за то же время.

Мало кто всерьез будет сомневаться, что одним из пунктов соглашения в Мюнхене был отказ «демократий» от какого-либо нейтралитета в отношении испанских республиканцев. Их судьба была решена. Франко гарантировал поставки железной руды и цветных металлов в Британию и целостность имущества компании Ротшильдов. Он исполнил свое обещание. Исполнили его и британцы с французами. Можно с уверенностью предположить, что захват бискайских железных рудников был непременным условием. После падения страны басков в ночь с 5 на 6 марта в Мадриде был совершён переворот, в результате которого власть перешла к Хунте национальной обороны, формальным лидером которой был командующий армией Центра полковник Сехисмундо Касадо, а официальным председателем — Миаха. 26 марта Миаха на английском корабле покинул страну. Гражданская война закончилась.

30 сентября Чехословакия склонилась перед мюнхенскими решениями. Президент Бенеш вышел в отставку потому, что «он мог бы оказаться помехой развитию событий, к которому должно приспосабливаться наше новое государство». Бенеш уехал из Чехословакии и нашел убежище в Англии.

Что же сделала Москва? Она вновь попыталась достичь соглашения с Польшей. Русские предложения фактически игнорировали.

 

«Эти предложения, — писал Черчилль, — не были использованы для влияния на Гитлера, к ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это».

 

Что оставалось делать России? Сталин отмечал:

 

«Еще более характерно, что некоторые политики и деятели прессы Европы и США, потеряв терпение в ожидании "похода на Советскую Украину", сами начинают разоблачать действительную подоплеку политики невмешательства. Они прямо говорят и пишут черным по белому, что немцы жестоко их "разочаровали", так как вместо того, чтобы двинуться дальше на восток, против Советского Союза, они, видите ли, повернули на запад и требуют себе колоний. Можно подумать, что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются теперь платить по векселю, посылая их куда-то подальше».

 

Россия продолжает бороться за мир

 

18 января Риббентроп начал дипломатическое наступление на Польшу. Но следовало сперва покончить с Чехословакией.

Словакия, уверенная в поддержке Германии, планировала отделение своей территории от Чехословацкой Республики. Ее поддерживали не только немцы, но и поляки. Министр иностранных дел Польши Юзеф Бек публично заявил в Варшаве, что его правительство полностью сочувствует чаяниям словаков. Тисо был принят Гитлером в Берлине с почестями, подобающими премьер-министру.

14 марта словаки официально провозгласили свою независимость. Венгерские войска, тайно поддержанные Польшей, вступили в восточную область Чехословакии — Закарпатскую Украину. Прибыв в Прагу, Гитлер провозгласил германский протекторат над Богемией и Моравией, которые, таким образом, были включены в состав рейха. Границы урезанной Чехословакии гарантировались союзниками. Но 16 марта Чемберлен заявил:

 

«Таково было положение до вчерашнего дня. Однако оно изменилось, поскольку словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством... Естественно, — сказал он в заключение, — что я горько сожалею о случившемся. Однако мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути. Будем помнить, что чаяния народов всего мира по-прежнему сосредоточены в надежде на мир».

 

За поглощением Чехословакии следовал захват Польши. На первом этапе этой операции предполагалось отрезать Польшу от моря утверждением германского суверенитета над Данцигом и распространением германского господства на Балтике до важного порта Мемель. Польское правительство оказало сильное сопротивление этому нажиму, и некоторое время Гитлер присматривался и ожидал времени года, благоприятного для открытия кампании.

15 марта, в день оккупации Чехословакии, Литвинов предложил созвать конференцию шести держав с целью обсудить меры по предотвращению дальнейшей немецкой агрессии, но Чемберлен назвал это предложение «преждевременным». И в этом вопросе у Чемберлена было весьма определенное мнение. 26 марта он писал в частном письме:

 

«Должен признаться, что Россия внушает мне самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенное наступление, даже если бы она этого хотела. И я не доверяю ее мотивам, которые, по моему мнению, имеют мало общего с нашими идеями свободы. Она хочет только рассорить всех остальных. Кроме того, многие из малых государств, в особенности Польша, Румыния и Финляндия, относятся к ней с ненавистью и подозрением».

 

Ввиду этого русское предложение о совещании шести держав было принято холодно, и его предали забвению. 31 марта Чемберлен заявил в парламенте:

 

«Я должен теперь сообщить палате, что... в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным  оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство его величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку. Оно дало польскому правительству заверение в этом смысле. Могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает в этом вопросе такую же позицию, как и правительство его величества...».

 

16 апреля Литвинов предложил подписать трёхстороннюю военную конвенцию по взаимопомощи между Англией, Францией и России, к которой могла бы при желании присоединиться и Польша. Английское правительство тянуло с ответом до 8 мая и ответило фактически отрицательно. Черчилль писал об

 

«игнорировании несомненного желания Советской России присоединиться к западным державам и принять любые меры для спасения Чехословакии... И вот теперь, когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, предлагает гарантировать целостность Польши — той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах. Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: "Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею", или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла».

 

7 апреля 1939 года итальянские войска высадились в Албании и оккупировали страну. 11 мая 1939 года Польша отказалась заключить с Россией пакт о взаимопомощи. Это было полным провалом русской политики сдерживания агрессоров. У России больше не было союзников в Европе. Она была предоставлена самой себе. Британцы и французы со своими сателлитами лишили Россию возможности оказать помощь своим друзьям. Одновременно в Азии Япония начала конфликт на Халхин-голе.

3 мая Литвинов был отправлен в отставку и заменён Вячеславом Молотовым. Политика должна была измениться. Черчилль так прокомментировал позицию Британии и Франции:

 

«... длилось молчание, пока готовились полумеры и благоразумные компромиссы. Эта проволочка оказалась роковой для Литвинова. Его последняя попытка добиться ясного решения от западных держав была осуждена на провал. Наши акции котировались очень низко. Для безопасности России требовалась совершенно иная внешняя политика, и нужно было найти для нее нового выразителя».

 

Война

 

Важно понимать, что в момент подписания пакта Молотова–Риббентропа никто, ни Молотов, ни Риббентроп, ни Гитлер, ни Сталин, ни Чемберлен, ни Даладье, ни Рейно, ни Черчилль, ни Муссолини, ни Рузвельт — никто не знал, что через десять дней начнется новая мировая война. Все ее боялись, но окончательных решений не было ни у кого. Более того, о том, что этот договор не рассматривался в Германии, как обязывающий Россию поддержать рейх, свидетельствует тот анекдотический факт, что, как рассказывает генерал В. Варлимонт,

 

«17 сентября 1939 года генерал Йодль, будучи извещенным о том, что войска Красной армии вступают на территорию Польши, с ужасом спросил: "Против кого?"».

 

11 апреля 1939 года Гитлер утвердил директиву о плане нападения на Польшу, имевшем кодовое название «Вайс» («Белый»). О том, что такая опасность реальна, свидетельствовали и проходившие в это время интенсивные переговоры Германии и Италии с Японией о заключении тройственного военного пакта. Японское правительство настаивало на том, что союз должен иметь антирусскую направленность.

Гитлер денонсировал германо-польский пакт о ненападении, в качестве непосредственного повода он привел англо-польскую гарантию,

 

«...которая, при известных обстоятельствах, заставит Польшу предпринять военные действия против Германии в случае столкновения между Германией и другой державой, в котором будет в свою очередь участвовать Англия. Это обязательство противоречит соглашению, которое я заключил некоторое время назад с маршалом Пилсудским... Поэтому я считаю, что соглашение односторонне нарушено Польшей и, таким образом, больше не существует. Я направил соответствующее уведомление польскому правительству...».

 

В своём выступлении в Верховном Совете 31 мая Молотов выдвинул предложения — трёхсторонний договор о взаимопомощи, гарантии малым государствам, военная конвенция. 2 июня проект договора был предоставлен Франции и Англии. Он предусматривал, что союз вступает в силу в случае нападения одной из европейских держав (то есть Германии) на договаривающуюся сторону; в случае немецкой агрессии против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии или Финляндии (всем им договаривающиеся стороны давали гарантии защиты), в случае, если одна из сторон будет вовлечена в войну из-за предоставления помощи по просьбе третьей европейской страны. Эти условия были приняты Лондоном и Парижем лишь частично. Переговоры тянулись до конца июля. В августе начались военные переговоры.

При обсуждении проекта Москвы в британском парламенте Черчилль заявил:

 

«Предложения, выдвинутые русским правительством, несомненно, имеют в виду тройственный союз между Англией, Францией и Россией. Такой союз мог бы распространить свои преимущества на другие страны, если они их пожелают и выразят свое такое желание. Единственная цель союза — оказать сопротивление дальнейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии. Я не вижу в этом чего-либо предосудительного. Что плохого в этом простом предложении? Говорят: "Можно ли доверять русскому Советскому правительству?" Думаю, что в Москве говорят: "Можем ли мы доверять Чемберлену?". Мы можем сказать, я надеюсь, что на оба эти вопроса следует ответить утвердительно. Я искренне надеюсь на это... Если вы готовы стать союзниками России во время войны, во время величайшего испытания, великого случая проявить себя для всех, если вы готовы объединиться с Россией в защите Польши, которую вы гарантировали, а также в защите Румынии, то почему вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну? Мне непонятны все эти тонкости дипломатии и проволочки. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ними в самом горниле событий и вам придется выпутываться вместе с ними по мере возможности. Если же трудности не возникнут, вам будет обеспечена безопасность на предварительном этапе... Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не будут относиться как к равной и, кроме того, если она не будет уверена, что методы, используемые союзниками — фронтом мира, — могут привести к успеху. Никто не хочет связываться с нерешительным руководством и неуверенной политикой. Наше правительство должно понять, что ни одно из этих государств Восточной Европы не сможет продержаться, скажем, год войны, если за ними не будет стоять солидная и прочная поддержка дружественной России в сочетании с союзом западных держав. Нужен надежный Восточный фронт, будь то Восточный фронт мира или фронт войны, такой фронт может быть создан только при действенной поддержке дружественной Россией, расположенной позади всех этих стран».

 

Черчилль отмечал:

 

«Союз между Англией, Францией и Россией вызвал бы серьезную тревогу у Германии в 1939 году, и никто не может доказать, что даже тогда война не была бы предотвращена. Даже сейчас невозможно установить момент, когда Сталин окончательно отказался от намерения сотрудничать с западными демократиями и решил договориться с Гитлером. В самом деле, представляется вероятным, что такого момента вообще не было. По-видимому, что-то произошло еще в феврале 1939 года. Это, впрочем, почти наверняка было связано с проблемами торговли, на которых сказывался статус Чехословакии после Мюнхена и которые требовали обсуждения между двумя странами. Включение Чехословакии в рейх в середине марта осложнило эти проблемы. У России были контракты с чехословацким правительством на поставки оружия заводами "Шкода". Какова должна быть судьба этих контрактов теперь, когда заводы "Шкода" стали германским арсеналом?».

 

Русские дипломатические представители получили указания уведомить правительства, при которых они были аккредитованы, что эта перемена не означает изменения во внешней политике России. Московское радио объявило 4 мая, что Молотов будет продолжать политику обеспечения безопасности на Западе, которая в течение многих лет была целью Литвинова. Черчилль отметил:

 

«Смещение Литвинова ознаменовало конец целой эпохи. Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии».

 

Правительство Чемберлена заявило:

 

«Почти одновременно Советское правительство предложило более широкий и более жесткий план, который, независимо от его возможных преимуществ, неизбежно вызывал, по мнению правительства его величества, те самые затруднения, которых оно пыталось избежать с помощью своих предложений. Вследствие этого правительство его величества указало Советскому правительству на наличие таких трудностей. В то же время оно несколько видоизменило свои первоначальные предложения. В частности, оно (правительство его величества) уточнило, что если Советское правительство желает поставить свое вмешательство в зависимость от вмешательства Великобритании и Франции, то у правительства его величества со своей стороны нет возражений».

 

Гитлер на совещании с высшим командным составом вооруженных сил заявил:

 

«Не исключена возможность, что германо-польский конфликт приведет к войне на западе. В таком случае придется сражаться в первую очередь против Англии и Франции. Если бы существовал союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии, я был бы вынужден нанести Англии и Франции несколько сокрушительных ударов. Я сомневаюсь в возможности мирного урегулирования с Англией. Мы должны подготовиться к конфликту. Англия видит в нашем развитии основу гегемонии, которая ее ослабит. Поэтому Англия - наш враг, и конфликт с Англией будет борьбой не на жизнь, а на смерть».

 

Но Москва не закрывала двери для переговоров. Наркоминдел Молотов выступил с речью 31 мая 1939 года:

 

«В связи со сделанными нам предложениями английского и французского правительств Советское правительство вступило в переговоры с последними насчет необходимых мер борьбы с агрессией. Это было еще в середине апреля. Начавшиеся тогда переговоры еще не закончены. Однако некоторое время назад стало ясно, что если в самом деле хотят создать дееспособный фронт миролюбивых стран против наступления агрессии, то для этого необходимы, как минимум, такие условия: заключение между Англией, Францией и СССР эффективного пакта взаимопомощи против агрессии, имеющего исключительно оборонительный характер; гарантирование со стороны Англии, Франции и СССР государств Центральной и Восточной Европы, включая в их число все без исключения пограничные с СССР европейские страны, от нападения агрессоров; заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах немедленной и эффективной помощи, оказываемой друг другу и гарантируемой государствам в случае нападения агрессоров».

 

Но, принимая английскую гарантию, правительства Польши и Румынии, а также прибалтийские государства не хотели принять аналогичного обязательства в той же форме от советского правительства, которое разъяснило, что оно присоединится к пакту о взаимных гарантиях только в том случае, если в общую гарантию будут включены Финляндия и прибалтийские государства. Однако Финляндия и Эстония заявили, что они будут рассматривать как акт агрессии гарантию, которая будет дана им без их согласия. 31 мая Эстония и Латвия подписали с Германией пакты о ненападении. Москва подписала такой пакт только 23 августа.

По поводу делегации в Россию под руководством Стрэнга — «способного чиновника, не имевшего, однако, никакого веса и влияния вне министерства иностранных дел», назначение которого — столь второстепенного лица было, по мнению Черчилля, фактически оскорбительным, Черчилль писал:

 

«Во всяком случае, было уже слишком поздно. Много воды утекло с тех пор, как Майский был послан повидаться со мной в Чартуэлле в августе 1938 года. Позади был Мюнхен. Армии Гитлера имели еще год для подготовки. Его военные заводы, подкрепленные заводами "Шкода", работали на полную мощность. Советское правительство было очень заинтересовано в Чехословакии, но Чехословакии уже не было, Бенеш жил в изгнании. В Праге правил немецкий гауляйтер. Все годы до войны Польша была авангардом антибольшевизма. Левой рукой она поддерживала антисоветские прибалтийские государства. Однако правой рукой она помогла ограбить Чехословакию в Мюнхене. Советское правительство было уверено, что Польша его ненавидит, а также что Польша не способна противостоять натиску немцев. В такой обстановке перспективы миссии Стрэнга не были блестящими».

 

В передовой статье 13 июня «Правда» уже заявила, что для безопасности СССР жизненно важен действенный нейтралитет Финляндии, Эстонии и Латвии. «Безопасность таких государств, — писала она, — имеет первостепенное значение для Англии и Франции, как признал даже такой политик, как Черчилль». СССР предложил провести переговоры по военной линии, но военное совещание провалилось из-за отказа Польши и Румынии пропустить русские войска.

 

«У нас создалось впечатление, — сказал Сталин Черчиллю в 1942 году, — что правительства Англии и Франции не приняли решения вступить в войну в случае нападения на Польшу, но надеялись, что дипломатическое объединение Англии, Франции и России остановит Гитлера. Мы были уверены, что этого не будет».

 

22 августа маршал Ворошилов сказал главе французской военной миссии генералу Думенку:

 

«Вопрос о военном сотрудничестве с Францией висит в воздухе уже несколько лет, но так и не был разрешен. В прошлом году, когда погибала Чехословакия, мы ждали от Франции сигнала, но он не был дан. Наши войска были наготове... Французское и английское правительства теперь слишком затянули политические и военные переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий...».

 

На следующий день в Москву прибыл Риббентроп. Он включил в проект преамбулы фразу относительно установления дружественных германо-советских отношений. Сталин возразил против этого, заметив, что советское правительство не может представить своей общественности германо-советскую декларацию о дружбе после того, как нацистское правительство в течение шести лет выливало на советское ушаты грязи. Поэтому данная фраза была исключена из преамбулы.

По мнению Черчилля,

 

«препятствием к заключению такого соглашения (с СССР) служил ужас, который эти самые пограничные государства испытывали перед советской помощью в виде советских армий, которые могли пройти через их территории, чтобы защитить их от немцев и попутно включить в советско-коммунистическую систему. Ведь они были самыми яростными противниками этой системы. Польша, Румыния, Финляндия и три прибалтийских государства не знали, чего они больше страшились, — германской агрессии или русского спасения. Именно необходимость сделать такой жуткий выбор парализовала политику Англии и Франции. Однако даже сейчас не может быть сомнений в том, что Англии и Франции следовало принять предложение России, провозгласить тройственный союз и предоставить методы его функционирования в случае войны на усмотрение союзников, которые тогда вели бы борьбу против общего врага. В такой обстановке господствуют иные настроения. Во время войны союзники склонны во многом уступать желаниям друг друга. Молот сражений гремит на фронте, и становятся хорошими любые возможные средства, которые в мирное время были бы неприемлемыми. В таком великом союзе, который мог бы возникнуть, одному союзнику было бы нелегко вступить на территорию другого без приглашения».

 

Директивы И.В. Сталина руководителю военной делегации на переговорах К. Ворошилову включали в себя следующее:

 

«Если выяснится, что свободный пропуск наших войск через территорию Польши и Румынии является исключенным, то заявить, что без этого условия соглашение невозможно, так как без свободного пропуска советских войск через указанные территории оборона против агрессии в любом ее варианте обречена на провал, что мы не считаем возможным участвовать в предприятии, заранее обреченном на провал».

 

17 и 20 августа глава французской военной миссии генерал Думенк сообщал из Москвы в Париж: «Не подлежит сомнению, что СССР желает заключить военный пакт и не хочет, чтобы мы превращали этот пакт в пустую бумажку, не имеющую конкретного значения. ... Провал переговоров неизбежен, если Польша не изменит позицию».

Ворошилов поставил перед англичанами и французами ряд конкретных вопросов, на которые они не смогли дать внятных ответов, так как им запрещено было разглашать секретную военную информацию. Москва представила план развертывания, согласно которому должно было действовать до 136 русских дивизий, однако представители Англии и Франции не предоставили подобных планов.

Одновременно с московскими переговорами английское правительство вело в Лондоне переговоры с германскими представителями о заключении соглашения, которое признавало бы особые германские интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе; кроме того Англия была готова допустить Германию к эксплуатации «колониально-африканской зоны».

11 августа Политбюро решило «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин». 15 августа посол Германии Шуленбург довел до Молотова послание министра иностранных дел Германии Риббентропа, в котором тот выражал готовность лично приехать в Москву для «выяснения германо-русских отношений». 19 августа Молотов выразил согласие принять Риббентропа и передал советский проект пакта. Гитлер направил Сталину личную телеграмму, в которой просил принять Риббентропа 22 или 23 числа.

Сталин полагал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России после года войны против западных держав. Гитлер следовал своему методу разгрома противника поодиночке. Как заметил Черчилль:

 

«Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет. В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских каленым железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».

Но все-таки война еще не была предрешена. 25 августа английское правительство объявило о заключении официального договора с Польшей в подтверждение уже данной гарантии. «В тот день, когда Англия дала официальную гарантию Польше, фюрер позвонил мне по телефону и сказал, что он отменил намеченное вторжение в Польшу. Я спросил, отменено ли оно временно или окончательно. Он сказал: "Нет, мне придется посмотреть, нельзя ли устранить возможность вмешательства Англии". В это же время Чемберлен писал Гитлеру: "Вашему превосходительству, вероятно, уже известно о некоторых мероприятиях, принятых правительством его величества и обнародованных в печати и по радио сегодня вечером. По мнению правительства его величества, эти меры стали необходимыми ввиду сообщений из Германии о передвижении войск. Они необходимы также потому, что сообщение о германо-советском соглашении, видимо, воспринято в некоторых кругах Берлина как указание на то, что вмешательство Великобритании на стороне Польши больше не является обстоятельством, с которым нужно считаться. Трудно себе представить большую ошибку. Каким бы ни оказался характер германо-советского соглашения, оно не может изменить обязательства Великобритании в отношении Польши. Правительство его величества неоднократно и ясно заявляло публично о своей решимости выполнить это обязательство"».

 

В самом деле, Гитлер отложил день нападения с 25 августа на 1 сентября и вступил в непосредственные переговоры с Польшей, как хотелось Чемберлену. Только 31 августа, то есть через неделю после заключения пакта с СССР, Гитлер отдал свою «Директиву № 1 о ведении войны»:

 

«1. Теперь, когда исчерпаны все политические возможности урегулировать мирными средствами положение на восточной границе, которое нетерпимо для Германии, я принял решение урегулировать его силой.

2. Нападение на Польшу должно быть произведено в соответствии с подготовкой к "Белому плану" — с изменениями, вытекающими, поскольку дело касается армии, из того факта, что она тем временем уже почти закончила свои приготовления. Распределение задач и оперативные цели остаются без изменений.

Дата наступления — 1 сентября 1939 года. Час атаки 04.45 (вписано красным карандашом).

3. Важно, чтобы на Западе ответственность за начало военных действий лежала, безусловно, на Англии и Франции. Сначала действия чисто местного характера должны быть предприняты в связи с незначительными нарушениями границы».

 

Так начиналась война...

 

Русский обозреватель, 6.05.2010