Журнал «Золотой Лев» № 249-250 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Д. Чегин

 

Крах афинской демократии[1]

 

«В самом деле, меня больше страшат наши собственные ошибки, нежели замыслы врагов». Перикл, афинский государственный деятель

 

Большинство из нас совершенно не знают историю и считают примерами «демократии» и «республики» олигархии вроде Новгорода, весь республиканизм которых выражался в массовых драках заранее проплаченных бойцов в пользу решений той или иной группы торговой знати. Однако в истории имеются и другие примеры, в ней существовали и аутентичные республики, в которых имелась реальная (а не иллюзорная представительная) демократия — главной из них была античная афинская демократия, однако в итоге «власть народа» привела ее к печальному концу. То, как народоправство довело это государство до гибели, я и рассмотрю в своей статье.

 

«Я буду, по крайнему моему разумению, повиноваться всем выходящим постановлениям; буду верен существующим законам, а также и тем, которые народ издаст в будущем. Если же кто-либо захочет уничтожить законы или не будет повиноваться им, я не допущу этого и ополчусь на него со всеми вместе или даже один».Афинская гражданская клятва

...

Основой могущества и демократии в Афинах являлось ограниченное количество граждан, участвующих в голосовании: гражданином Афин, имеющим право голоса и внесения своих законопроектов, мог быть только мужчина старше 20 лет, прошедший подготовку в эфебии.[i] Женщины-афинянки, а также все иностранцы-метеки[ii] гражданских прав не имели, таким образом, афинское государственное устройство было единым и цельным, основанным на власти социально, идеологически и территориально близкого гражданского коллектива. В соответствии с имущественным цензом афинские граждане делились на 4 основных класса: пентакосиомедимны (самый высший класс, с доходом эквивалентным 500 и больше медимнам[iii] зерна в год), затем следовали всадники (эквивалент 300 и больше медимнов зерна), зевгеты (200 и больше медимнов зерна), и самым низшим классом были феты. Принадлежность к этим имущественным классам определяла и род несения воинской службы в случае военных действий: два первых класса несли службу в коннице, зевгеты составляли основу гоплитов[iv], феты служили эпибатами (аналог морской пехоты) и моряками. Вопреки распространенному мнению следует сказать, что к началу Пелопонесской войны в 431 г. до Р.Х. основу афинского общества составляли именно зевгеты, представители среднего класса. Перикл, описывая перед народным собранием мощь Афин, упоминал о наличии 29 тысяч гоплитов (не считая воинов в гарнизонах) из граждан всех возрастов и метеков, в то время как общее число полноправных граждан оценивается примерно как 35 тысяч человек. Все это общество основывалось на массовом использовании рабского труда, причем даже феты зачастую имели своих рабов, а зевгеты имели их по нескольку штук (каждый гоплит имел своего раба-слугу, который носил его обмундирование и вооружение, и в то же время кто-то должен был оставаться дома и работать на хозяйстве).

Афинская демократия управлялась народным собранием (эклессия), которое юридически обладало всей полнотой верховной власти и никому не передоверяло своих верховных прав, пользуясь ими непосредственно. Для принятия важнейших решений требовался кворум в размере 6 тысяч человек, собрание собиралось 1 раз в 9 дней и не менее чем 4 раза за 36 дней. Наиболее важными делами считались избрание стратегов и других высших должностных лиц, объявление войны и заключение мира, внешнеполитические проблемы, в том числе заключение договоров о союзе, принятие отчетов у высших должностных лиц, издание различных постановлений.

Все органы Афинского государства были подчинены народному собранию, важнейшими из них были «совет пятисот» (буле), суд присяжных (гелиэя) и коллегия десяти стратегов. Члены «совета пятисот» избирались по жребию из граждан не моложе 30 лет, по 50 человек от каждой из 10 фил[v]. Эти 50 человек составляли так называемую пританию. Каждая из пританий по очереди занималась подготовкой дел для народного собрания, а также участвовала в решении текущих вопросов в промежутках между заседаниями экклесии.

Большую роль в афинском государственном устройстве играл суд присяжных, состоявший из 6 тысяч избранных по жребию присяжных судей. Судьи были разделены на 10 палат (дикастерий), в среднем по 500 человек в каждой, еще 100 присяжных в каждой палате считались запасными. Подкуп судей был практически невозможен из-за многочисленности присяжных заседателей, также подсудимые обычно не знали, какому дикастерию будет поручено рассмотрение их дел. Во время заседания присяжные выслушивали обвинителя, обвиняемого и свидетелей и, когда суть дела становилась им ясной, без предварительного совещания между собой приступали к голосованию судебного постановления. Любой из афинских граждан мог возбуждать и поддерживать обвинение, в том числе в тех случаях, когда оно касалось интересов государства или охраны существующего правопорядка. Не было на суде и защитников — каждый подсудимый должен был защищать себя сам, если подсудимые не чувствовали себя достаточно подготовленными, они заучивали наизусть заранее написанные для них речи. Если по ходу дела требовались свидетельские показания рабов, их подвергали пыткам, так как считалось, что добровольным показаниям раба доверять нельзя.

Наибольшим политическим весом из всех выборных государственных органов Афин обладала коллегия десяти стратегов. За выполнения обязанностей стратега не выплачивалось денежное вознаграждение, и таким образом эта должность фактически оказывалась в руках представителей высших классов. В руках коллегии стратегов находились важнейшие государственные дела — во время войны стратеги командовали армией и флотом, ведали всей внешней политикой Афинского государства и распоряжались значительной частью государственных финансов. Во главе коллегии стоял первый стратег, который фактически определял всю политику государства, еще одной важной особенностью этой должности была возможность переизбрания, недоступная для любой из гражданских должностей. Обладая такими широкими полномочиями и возможностями, стратеги в то же время были подотчетны народному собранию.

Для защиты демократии существовало множество способов: заявление о противозаконном предложении, постановление Каннона, постановление о святотатцах и предателях, остракизм и сикофантство. Самым главным была возможность любого афинского гражданина жаловаться на «противозаконность» любого вносимого, внесенного или даже уже принятого (в течение одного года) народным собранием предложения — вопрос о предложении шел для рассмотрения в суд присяжных. Если суд присяжных находил, что предложение противозаконно, то оно отменялось, а его автор приговаривался к денежному штрафу, а если предложения, вносимые одним лицом, трижды признавались противозаконными, то этот гражданин навсегда лишался права внесения предложений. Аналогично и обвинитель в случае поражения также подвергался санкциям.

Более жестокими наказаниями подвергались покушения на существующий порядок со стороны постановления Каннона, которое гласило, что «каждого оскорбившего величество афинского народа надлежит арестовать, и он должен представить объяснения народному собранию; если он будет признан виновным, он подвергается смертной казни через ввержение в Барафр: имущество его конфискуется в казну, причем десятая часть поступает в сокровищницу храма Афины» (Ксенофонт, I.7.20)[vi], и в соответствии с законом о предателях и святотатцах следовало виновных предать суду присяжных и в случае осуждения конфисковать их имущество и не хоронить их в Аттике.

Уникальным афинским изобретением был закон об остракизме — процедура изгнания неугодных политиков из Афин посредством голосования. Каждую шестую пританию (в январе) «совет пятисот» принимал решение о проведении или непроведении остракизма, и если вопрос решался положительно, то в период восьмой притании (март-апрель) каждый гражданин писал на черепке имя человека, которого считал необходимым изгнать и клал его в специальном помещении надписью вниз. Потом производился подсчет, и если количество черепков превышало шесть тысяч штук, то лицо, за которое было положено больше всего голосов, должно было уйти в изгнание на 10 лет.

 

 

На фоне наличия такого разветвленного законодательства против противников демократии в Афинах широко были распространены сикофанты — профессиональные обвинители и доносчики, выдвигавшие обвинения против известных граждан с целью получения части штрафов и пеней. Их не любили, но в тоже время они считались необходимыми элементами демократической власти — «сторожевыми псами демоса»[vii].

Следует также упомянуть о национальной политике афинской демократии: тогдашние греки (эллины) делились на два основных племени — ионийское и дорийское, к первому принадлежали афиняне и большинство их союзников, ко второму принадлежали спартанцы и большинство пелопонесцев. Афиняне часто разыгрывали карту своего племенного родства в отношении своих соплеменников, но, тем не менее, никаких скидок в связи с этнической близостью не делали. Остальные же народы всеми эллинами считались варварами, достойными быть лишь рабами и на которых можно охотиться, как на диких зверей. Такие взгляды имели свое выражение и в политической жизни — так известный позднее афинский оратор, противник Македонии Демосфен из-за своего происхождения (его бабушка по материнской линии была скифиянкой) постоянно подвергался обструкции и осмеянию со стороны политических противников — они называли его «неполноценным гражданином» и «варваром, говорящим на эллинском языке».

Большую роль в афинском обществе играла религия, к которой громадная народная масса относилась с уважением и почитанием. Хотя, конечно, следует упомянуть о том, что именно в Афинах существовала первая антирелигиозная пропаганда, проводимая среди аристократической молодежи софистами вроде Анаксагора. За такую пропаганду многие подобные мыслители были изгнаны, а известного философа Сократа даже казнили по вышеупомянутому закону о предателях и святотатцах. Религиозные мотивы активно использовались в общественной и политической жизни — так даже начало Пелопонесской войны было обставлено обоюдными обвинениями сторон в кощунстве.

Афинская демократия была первой империалистической державой в истории, ее экспансионистские устремления базировались не на частном мнении верховного правителя, а вытекали из устремлений широких слоев населения. Главной основой такой политики был афинский флот и Афинский морской союз, при помощи которого добывались средства на содержание этого флота. Морской союз появился в конце греко-персидских войн, когда спартанцы вследствие подозрений со стороны союзников к тогдашнему командующему объединенными греческими силами спартиату Павсанию[viii] были вынуждены отозвать его. В конечном итоге выяснилось, что и аристократ спартанец Павсаний и демократ афинянин Фемистокл, бывшие главными полководцами греков в начале войны, изменили эллинскому делу и пытались перейти на сторону персов (первого спартанцы уморили голодом, а второй смог бежать в Персию). Для спартанцев, ведущих в основном сельское хозяйство и вынужденных большую часть войск держать в своей стране для усмирения илотов, было очень накладно посылать большое количество воинов далеко за пределы Греции, и они послали для ведения войны небольшой отряд. Однако все союзники под влиянием афинян и неприязни к поведению Павсания отказались предоставить им общее командование и организовали Делосский морской союз под главенством Афин. Первоначально все участники союза были автономны[ix], имели равные голоса и выплачивали денежные выплаты (форос), но со временем ситуация стала меняться:

 

«(4) Потом они воевали с отложившимися наксиянами и осадою принудили их к сдаче. Это первый союзный город, покоренный вопреки установившимся отношениям к союзникам; впоследствии то же случилось и с рядом остальных городов. 99. Помимо иных причин отложения союзников важнейшими были: недоимки в уплате фороса, отказы в доставке кораблей и уклонение от службы в войске, случавшееся время от времени. Действительно, афиняне взыскивали определенно то, что полагалось доставлять союзникам, и применением принудительных мер раздражали их, не привыкших или не желавших сносить эти строгости. (2) И в других отношениях главенство афинян было далеко не по вкусу союзникам в такой степени, как сначала, да и в совместных военных предприятиях равенства между афинянами и союзниками не было, и афиняне с большою легкостью приводили восстававших к повиновению». (Фукидид, I.98.4-1.99.2)[x]

 

В течение нескольких последующих лет афиняне смогли лишить практически всех союзников автономии (остались автономными лишь Лесбос и Хиос), а также перенесли казну союза в Афины. С этого времени союзники стали фактическими подданными афинян, вынужденными следовать за ними в их военных походах и оплачивать их военные и гражданские расходы. Несмотря на ряд неудач на заключительном этапе греко-персидских войн и поражения от спартанцев, Афинская демократия достигла больших успехов и смогла превратить Эгейское море в «афинское озеро» (например, персидский военный флот не имел права находиться в нем), она контролировала проливы из Черного моря в Эгейское, большинство островов, стратегически важные позиции во Фракии (они были важны благодаря прибыльной торговле и наличию корабельного леса).

Долгие годы главою афинской демократии был Перикл, выходец из известного аристократического рода Алкмеонидов. Он стал им после недолгой политической борьбы, в результате которой лидер аристократической партии Конон и демагог[xi] Фукидид из Алопеки были через остракизм высланы из города, а лидер демократической партии Эфиальт был убит.[xii] Перикл имел некоторые недостатки для государственного деятеля в демократии, подобной афинской — так его внешний вид и речь были очень похожи на таковые последнего афинского тирана Писистрата. Из-за формы своей головы этот политический деятель удостоился в комедиях клички «лукоголовый», и на всех своих публичных статуях он изображен в шлеме, чтобы скрыть этот свой недостаток, наконец, он бросил свою жену и жил с метечкой, проституткой (гетерой) Аспасией. Однако все это компенсировалось выдающимся ораторским талантом Перикла, при помощи которого он на многие годы стал фактически единоличным правителем Афинской демократии. Можно сказать, что период его правления — это скорее диктатура одного человека, вот что о нем писал его современник Фукидид:

 

«(8) Происходило это от того, что Перикл, опираясь на свой престиж и ум, будучи, очевидно, неподкупнейшим из граждан, свободно сдерживал народную массу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому что Перикл приобрел влияние не какими-либо неблаговидными средствами, он никогда не говорил в угоду массе, но мог, опираясь на свой престиж, даже кое в чем с гневом возражать ей. (9) Так, Перикл всякий раз, когда замечал в афинянах заносчивость и как следствие ее несвоевременную отвагу, смирял их своими речами, доводя их до страха; наоборот, когда он видел в афинянах неосновательную боязнь, он внушал им снова отвагу. По имени это была демократия, на деле власть принадлежала первому гражданину». (Фукидид, II.65.8-9.).

 

Таким образом, к середине 430 гг. до Р.Х. Афинская демократия была крепким, основанным на внутреннем консенсусе обществом с четкими законами, системой управления, сложной системой защиты от попыток изменения существующего демократического строя и объединяющими общество экспансионистскими целями.  Лучше всего про афинян сказали в своей речи перед спартанским народным собранием их заклятые враги коринфяне:

 

«(2) Афиняне любят всякие новшества, отличаются быстротою в замыслах и в осуществлении раз принятых решений; вы же, напротив, стремитесь к тому, как бы сохранить существующее, не признаете ничего нового, не исполняете на деле даже необходимого. (3) Далее, афиняне отваживаются на то, что превышает их силы, рискуют до безрассудства, и надежда не покидает их даже в критических обстоятельствах, тогда как вы делаете меньше, чем сколько позволяют ваши силы, не доверяете даже надежным расчетам и полагаете, что никогда не избавитесь от опасностей. (4) Афиняне решительны, вы медлительны; они ходят в чужие земли, вы приросли к своему месту; удаляясь от родины, они рассчитывают приобрести себе что-либо, вы же опасаетесь, как бы, выйдя из пределов своей страны, не нанести ущерба тому, чем вы владеете. (5) Побеждая врагов, афиняне преследуют их возможно дальше, а, терпя поражение, дают оттеснить себя возможно меньше. (6) Сверх того, свою жизнь афиняне отдают за свое государство так, как будто она вовсе не принадлежит им; напротив, духовные свои силы они берегут как неотъемлемую собственность, чтобы служить ими государству. (7) Если замыслы их не удаются, они смотрят на это как на потерю своего достояния; если же план их осуществился и они приобрели что-либо, достигнутая удача кажется им незначительной в сравнении с тем, что предстоит еще сделать. Если в каком-либо предприятии афиняне и ошибутся, они взамен того питают новые надежды и тем восполняют то, чего им недостает. Обладание и надежда на то, что они замышляют, сливаются в одно целое только у афинян благодаря той быстроте, с какою они стремятся осуществить свои решения. (8) Так непрестанно всю жизнь трудятся они с напряжением сил и среди опасностей. Наличными благами наслаждаются они очень мало, будучи постоянно заняты стремлением к приобретению, и нет для них другого праздника, как выполнить то, что требуется обстоятельствами; напротив, на праздный покой они смотрят так же, как на утомление без отдыха. (9) Поэтому, если бы кто-нибудь, желая кратко охарактеризовать афинян, сказал, что они рождены для того, чтобы самим не иметь покоя и другим не давать его, он был бы прав».[xiii] (Фукидид, I.70.2.-1.70.9.).

 

 «И сам ты будь доблестен, как и подобает спартиату, и вы, союзники, следуйте за ним мужественно и знайте, что для славной борьбы нужны три условия: решимость, чувство чести и повиновение начальнику». Брасид, спартанский полководец перед битвой при Амфиполе

 

Переходя к истории Пелопонесской войны, следует сказать несколько слов об античном военном деле данного периода. Вопреки сильно распространенному мнению, греческая военная система того периода отнюдь не была очень простой, а представляла собой сложную и хорошо разработанную систему. Военнообязанными являлись все граждане от 18 до 60 лет (а зачастую и все метеки), с 18 до 20 лет граждане проходили службу в эфебии, мужчины с 20 до 40 лет именовались младшими возрастами и подлежали призыву в армию в случае войны, мужчины старше 40 и до 60 лет назывались старшими возрастами и преимущественно служили в гарнизонах городов. Кроме этого существовали войска из граждан, служившие на постоянной основе — у афинян это были моряки и эпибаты (морские пехотинцы из фетов, вооруженные, как гоплиты), а также воины из многочисленных заморских гарнизонов.

Были и более экзотичные варианты — например, в Аргосе, крупнейшей дорийской демократии имелась тысяча воинов, вооружаемых и обучаемых с малолетства за общественный счет, не имевших права заниматься чем-либо кроме военного дела. В демократиях основная масса населения была тяжелыми пехотинцами, ибо мало кто хотел служить в легкой пехоте, слабо защищенной и уязвимой от врага — афиняне вообще практически не имели обученных легких войск и использовали только лучников, а также наемных скифов, которые по совместительству выполняли функции полиции в городе. Во время похода на Делий афиняне вывели в поле массу легковооруженных воинов, состоявших из призванных в армию всех боеспособных мужчин города, но в реальности эта масса людей практически ничем не была вооружена и в ходе боя могла разве что бросать в противника подобранные на местности камни. Олигархии же напротив имели крупные силы правильно обученных легковооруженных, так как опасались вооружать народные массы тяжелым оружием. Это обеспечивало им преимущество в ходе преследования бегущих противников (вообще основные потери в бою неслись не в ходе самого боя, а в ходе бегства), ведь тяжеловооруженному гоплиту было сложно убегать, а потеря щита или другого дорогостоящего элемента вооружения наносила серьезный ущерб тогдашним семейным бюджетам. В ходе войны впервые появились и стали позднее широко распространенными пельтасты — застрельщики, метавшие дротики, которые в отличие от обычных легковооруженных имели щит и подготовку, позволявшую им бегать вокруг гоплитов, отступая при попытке их атаковать. Первоначально пельтасты набирались из фракийцев и особенно неприятны оказались именно для афинян, которые не имели средств для борьбы с ними. Греческая конница не использовала стремян, и поэтому ее ударные возможности были очень малы, да и далеко не всякое греческое государство могло себе ее позволить (ее имели Афины, а из их противников — Спарта и Фивы). Слабые возможности конницы усугублял плохой конский состав и отвратительная выучка многих всадников: например, у афинян, несмотря на то, что целый имущественный ценз должен был служить конными, они зачастую просто покупали лошадь, сажали на нее нанятого за плату фета, а сами сражались пешими (это связано опять же с уровнем защиты — многие кавалеристы той эпохи из нее имели лишь широкополые шляпы). Из пелопонесцев лучшей конницей обладали фиванцы, так как олигархическое устройство их государство вкупе с наличием больших земельных угодий позволяло аристократам выращивать хороших лошадей и полностью посвящать себя выездке и обучению конному бою.

Организационно армии состояли из воинских подразделений: так у афинян пехота делилась на лохи под командованием лохага (примерно батальон), которые подчинялись таксиархам (выборная должность), каждый из которых руководил войсками своей филы. Самая разработанная военная структура имелась у спартанцев, Фукидид пишет о том, что вся их армия состоит из «начальников над начальниками» и поэтому приказы передаются быстро. Самым малым подразделением спартанской армии[xiv] была эномотия (32 воина), далее шел пентекостис (128 воинов), потом шел лох (512 воинов), вся армия состояла из 7 лохов гоплитов, 600 скиритов и 300 гиппеев[xv]. Также у спартанцев имелась конница отвратительного качества и множество илотов с легким вооружением, в ходе войны они были вынуждены вооружать последних как гоплитов и использовать их в дальних походах.

Главная беда греческой военной организации была в том, что все офицеры, полководцы и даже спартанские цари сражались в первых рядах своих армий, и поэтому какое-либо управление армией в ходе боя было невозможно, часто даже небольших стычки приносили потери в высшем командном составе. В то же время, благодаря наличию офицеров, фаланги отнюдь не были громоздкими и непригодными для боя построениями — до начала рукопашной в них имелась возможность перемещать в строю целые подразделения. Спартанцы были уверены в превосходстве своих граждан как командиров и зачастую посылали их поодиночке для командования целыми армиями или флотами союзников. Афинянам же всю войну мешала выборность старших офицеров — часто смена господствующих настроений в народе приводила к замене полководцев, а вместе с ними и полной смене стратегии ведения войны.

Если морские сражения и «малая война», в общем, велись близкими к классическим способами со скидкой лишь на имевшееся тогда вооружение, то генеральные сражения больших армий более походили на спектакли. В Греции немного мест, где могли бы развернуться большие армии с фалангами, и некоторые пункты были постоянными местами боев — как, например, Мантинея или Херонея. Армии строились друг напротив друга, причем самым почетным местом считался правый фланг фаланги, потом они начинали атаку — практически все греки шли в бой с хоровым пением воинственного гимна — пеана, — и только спартанцы маршировали под музыку флейты, чтобы не разрывать строй. В бою фаланг использовались два основных способа ведения рукопашной: удары копьями или, как бы сейчас назвали его, «штыковой бой», и бой щитами, когда стороны теснили друг друга. Зачастую оба правых фланга армий опрокидывали друг друга, и исход битвы решала большая дисциплина и сплоченность — если противник видел, что вражеская армия не бежит и держит строй, то он обычно покидал поле боя.

Главные потери войска несли в момент бегства, когда конница, толпы легковооруженных и бросившие для удобства преследования свой щит гоплиты убивали и брали в плен бегущих. В свою очередь в защите бегства играла большую роль конница, не дававшая врагу преследовать накоротке, так афинский конник Алкивиад, ставший известным впоследствии, спас жизнь философу Сократу и даже помог ему сохранить свой щит. После битвы победившая сторона ставила памятный знак из захваченного оружия, называвшийся трофеем и посвящала его какому-нибудь божеству, проигравшая сторона просила выдать тела погибших для погребения.

Еще одним важным фактором было отсутствие централизованного снабжения провиантом, каждый воин или моряк получал деньги наличными и должен был приобретать продукты на рынке. Организация этого рынка и привлечение торговцев на него были главными заботами полководцев, ошибки в этом деле стоили обеим сторонам массы проигранных сражений. Если воина шла на вражеской территории, то воины обычно добывали провиант грабежами, но, рассыпавшись по местности, они могли стать легкой добычей для противника. Война уже тогда была очень дорогим удовольствием, и поэтому Перикл указывал афинянам на то, что они благодаря своей казне и торговле имеют огромное преимущество над пелопоннесцами, большинство из которых не имело иных доходов, кроме как от сельского хозяйства. Свое понимание войны лидер афинян выразил словами о том, что в войне побеждает рассудительность и обилие денег.

 

 «День этот будет для эллинов началом великих бедствий». Мелесипп, сын Диакрита, спартиат, последний спартанский посол в Афины

 

Конфликт между спартанцами и афинянами вызревал много лет, периодически проявляясь в различных региональных столкновениях, с одного из них и началась новая большая война. В античном мире отношения между метрополией (городом, высылавшим колонистов) и колонией не были отношениями между государством и его частью — новые поселения образовывали собственные города-государства (полисы), тем не менее, граждане первых имели привилегии в общественной и религиозной жизни вторых.[xvi] Греческий торговый город, член Пелопонесского союза, Коринф имел очень напряженные отношения с одной из своих колоний — Керкирой.[xvii] Керкира была расположена на очень важном для греческой торговли пути в Великую Грецию (греческие колонии в Италии) и Сицилию, по богатству и мощи военных и морских сил (они имели 120 триер[xviii]) она совершенно не уступала метрополии и поэтому не собиралась оказывать ей какие-либо почести. После ряда столкновений, потерпев поражение в морской битве, коринфяне привлекли других пелопонесцев и начали готовить большой флот и войско для войны с керкирянами. Последние, обнаружив, что их враги привлекли своих союзников, а сами они не входят ни в какой союз, отправили послов в Афины. Афиняне долго думали, дважды собирали народное собрание и, в конце концов, заключили с Керкирой оборонительный военный союз с целью оказания помощи в случае нападения, а также отправили две военные эскадры на помощь в случае, если коринфяне высадятся на территории нового союзника. При Сиботских островах произошла битва, в которой афиняне были вынуждены вступить в бой, так как их новые союзники потерпели поражение и таким образом предотвратили вторжение, заставив флот пелопонесцев возвратиться домой несолоно хлебавши.

 

Триера

 

Коринфяне были возмущены вмешательством афинян и непризнанием спартанцами нарушения общего мирного договора, и скоро им представился случай отомстить. Афинское господство среди союзников никогда не пользовалось у них популярностью (Фукидид вообще иногда называет эту власть тиранией), и один из важных городов во Фракии, коринфская колония Потидея решила отложиться от них. Коринфяне собрали около двух тысяч воинов (1600 гоплитов и 400 легковооруженных), в состав которых вошло много граждан добровольцев, и послали их на помощь восставшим. Между этим войском и посланными из Афин на усмирение мятежа силами произошла удачная для последних битва, и сразу после нее афиняне осадили Потидею. Так как среди осажденных было много коринфских граждан, то власти этого города сразу же обратились к спартанцам с требованием признать факт нарушения договора и объявить войну. В Спарте решения такого рода принимались народным собранием, и после драматического обсуждения с участием обиженных союзников, афинских послов и знатных спартиатов оно приняло решение[xix] о том, что договор нарушен и надо объявлять войну. Для утверждения решения требовалось всеобщее голосование всех участников Пелопонесского союза, ведь они были автономны, в отличие от афинских союзников, но и на нем большинство голосов было подано за войну. Официально спартанцы начали войну из-за нарушений мирного договора в отношении союзников, но на самом деле они опасались дальнейшего роста могущества афинян.

 

 

Первоначальной стратегией пелопонесцев в войне были вторжения в Аттику и разорение сельских угодий с целью вынуждения к генеральной битве афинян, зависимых от мнения многих граждан, живших за счет сельского хозяйства. Благодаря численному преимуществу своих союзников в пехоте и прекрасной выучке самих спартанцев, они рассчитывали решить исход войны в один день. Если же афиняне не решатся на битву, то постоянные набеги уничтожат их сельское хозяйство и вызовут разорение массы граждан, а также перебои с питанием. Рано или поздно такая практика все равно должна бы была привести к одной битве.

Стратегия афинян базировалась на отказе от сельского хозяйства в Аттике, действиях флота против сил пелопонесцев, разорении своих противников с моря, в свою очередь укрепления Афин не позволяли им надеяться на успех штурма, а знаменитые Длинные стены позволяли перевозить продукты питания из порта Пирея в безопасности от набегов врага. Фукидид так описывает то, что Перикл говорил афинянам:

 

«(3) Перикл убеждал афинян сохранять бодрость духа, ссылаясь на то, что обыкновенно государство получает в год шестьсот талантов дани от союзников, не считая прочих доходов, да на акрополе еще хранилось в то время чеканной монеты шесть тысяч талантов... (4) Кроме того, говорил Перикл, есть нечеканенное золото и серебро в виде посвящений от частных лиц и государства, вся та священная утварь, которая употребляется в процессиях и на состязаниях, добыча от персов и т.п., не меньше, как на пятьсот талантов. (5) Он присоединял сюда еще сверх того значительные денежные суммы из остальных святилищ, которыми афиняне также могут воспользоваться, равно как и золотым облачением самой богини, если бы все источники доходов были закрыты. Перикл объяснил, что статуя эта имеет на себе веса сорок талантов чистого золота и что все оно может быть снято; но, употребив это золото на спасение государства, необходимо будет, прибавил Перикл, возвратить его в неменьшем количестве. (6) Так Перикл возбуждал мужество афинян перечислением денежных средств. Далее он напомнил, что у них есть тринадцать тысяч гоплитов, не считая стоявших в гарнизонах и тех шестнадцати тысяч воинов, которые поставлены были вдоль стен. (7) Таково было количество воинов, охранявших город вначале, когда производил вторжение неприятель; оно состояло из граждан самого старшего и самого младшего возрастов, а также из тех метеков, которые служили в гоплитах...(8) Далее Перикл указал на то, что имеется тысяча двести человек конницы вместе с конными стрелками, тысяча шестьсот стрелков и триста годных к плаванию триер»[xx]. (Фукидид, II.13.3-II.13.8)

 

В общем, следует признать, что расчеты Перикла были верными, и вероятность победы афинян была велика, но в дело вмешались особенности демократии.

Военные действия были открыты союзниками спартанцев: отряд фиванских воинов при содействии изменников проник в союзный афинянам беотийский город Платеи и попытался захватить его. Платеи, несмотря на свои маленькие размеры, были одним из самых заслуженных городов-государств в Греции — они единственные вместе с афинянами сражались с персами в битве при Марафоне, а потом единственные из всех беотийцев сражались против полчищ Ксеркса. За эти заслуги спартанцы объявили их почетными союзниками, а афиняне предоставили всем платейским гражданам права гражданства в своем городе. Жители Платей оправдали свою репутацию и, несмотря на внезапность нападения, смогли нанести поражение фиванцам, а большую часть отряда взять в плен. Шедшие на помощь передовому отряду основные войска Фив стали захватывать в плен платеян, находившихся на своих полях и загородных домах, чтобы иметь заложников для спасения собственных граждан. Платеяне потребовали выдать им своих граждан, обещая не казнить пленных, но после передачи своих сразу же перебили всех фиванцев. Афиняне старались предотвратить убийство, желая иметь заложников, но их гонец опоздал. Тогда союзники вывели из Платей большинство женщин, детей и стариков и оставили в них гарнизон.

Главным событием первого периода войны стала страшная чума, произошедшая в Афинах, она произвела страшное опустошение среди жителей Аттики, скопившихся в городе. Перикл, осознавая народное недовольство, собрал огромную эскадру из 150 триер с 4000 афинских гоплитов и отправился в поход против Пелопонесса. Таким образом он надеялся лишить своих политических противников кворума на народном собрании и обезопасить себя и свою стратегию от решений народа. Однако в походе болезнь продолжала косить ряды афинян, и к тому же случилось солнечное затмение, что еще более убедило народные массы в своей неприязни к лидеру Афин. Вскоре после возвращения «граждане афинские» не переизбрали Перикла на пост первого стратега, мало того, привлекли его к суду за хищения и приговорили к крупному штрафу. Смысл пословицы «беда не приходит одна» пришлось познать на старости лет и лидеру Афин — вскоре от чумы умерли оба его родных сына, на похоронах младшего из них — Парала — доселе никогда не выдававший эмоций политик упал в рыданиях. Афиняне были шокированы и под гнетом угрызений совести вызвали Перикла в народное собрание, сам он не хотел туда идти, но его родственник Алкивиад и друзья все-таки привели его на эклессию. Народ вновь выбрал Перикла первым стратегом, снял с него денежный штраф и даже внес в списки граждан его пасынка от Аспасиии, так как не хотел, чтобы пресекся такой знаменитый род. Вскоре после своего очередного избрания Перикл умер, заклиная афинян следовать его военной стратегии и не увлекаться никакими авантюрами. Больше такого лидера в Афинах уже не было, все остальные политики и военные были вынуждены считаться с мнением народа вне зависимости от степени его верности.

 

 

На четвертом году войны (428 г. до Р.Х.) от афинян отложился практически весь остров Лесбос во главе с жителями города Митилены. Несмотря на то, что Лесбос вместе с Хиосом были единственными автономными союзниками афинян, стоявшие у власти в Митилены олигархи были серьезно напуганы возможным вмешательством в свои внутренние дела и тем, что не видели перспектив победы для ослабленных чумой Афин. Пелопонесцы выслали военный отряд и пытались послать на помощь лесбосцам большую эскадру, но не смогли вовремя выйти в море из-за крейсировавших там 100 вражеских триер. Афиняне в то время несли огромные военные расходы на содержание флота из 250 триер и экспедиционного корпуса, продолжавшего осаждать Потидею — собираемый с союзников форос уже не покрывал расходов на военные действия. Тогда афиняне впервые были вынуждены взыскать с граждан так называемую «прямую подать»[xxi] — чрезвычайный военный налог. Позднее практика регулярных взысканий этого налога вызвала трещины в монолитном афинском гражданском обществе. Этот налог лег тяжелым бременем на два первых класса граждан, в то время как большинство сторонников продолжения войны было в низших слоях общества. На эти деньги афиняне снарядили новое войско и флот и смогли осадить виновника отложения Митилену. После нескольких боев силы лесбосских олигархов и пелопонесских союзников были серьезно подорваны и власти решили раздать народу тяжелое вооружение. Сразу после этого демос потребовал у олигархов сдачи города и открыл ворота афинскому полководцу Пахету, тот пообещал митиленцам не казнить никого без решения афинского народного собрания и занял город.

В это время в Афинах на политической арене взошла новая «звезда» демоса — Клеон, до политической карьеры он был владельцем кожевенной мастерской. Он начал свою карьеру еще при Перикле, прославившись как демагог, он также выступал в числе свидетелей обвинения на процессе против последнего. После этого он добился повышения до 3 оболов заработной платы присяжным и был одним из инициаторов введения прямой подати. Это сделало его кумиром народа и предметом общей ненависти среди аристократов и образованных людей — так Клеон является одним из главных отрицательных героев в пьесах афинского комедиографа Аристофана. Добившись авторитета в гражданских делах, этот демагог решил проявить себя и в военных делах, не имея к этому никаких способностей. Когда афиняне привезли пленных зачинщиков и собственно инициатора восстания Салефа, то демос с подачи Клеона немедленно казнил последнего, несмотря на то, что он предлагал в обмен на свою жизнь помочь со снятием осады с Платей, в которых находилось несколько сотен афинян и их верных союзников. Потом на эклессии демагоги потребовали полностью казнить все мужское население Митилены и сбежавших в нее лесбосцев, вне в зависимости от степени виновности и принадлежности к олигархам или демосу. Сразу же после этого они отправили корабль на остров с приказанием привести приговор в исполнение.

Жившие в Афинах выходцы с Лесбоса были шокированы и привели в действие все возможные рычаги, чтобы попробовать изменить такое решение народного собрания, к счастью для них и демос был удручен принятым решением, считая его слишком жестоким и несправедливым. На следующий день было собрано новое народное собрание, на котором вторично был поставлен вопрос о судьбе митиленцев. Это собрание очень интересно, так как дает нам понимание сути функционирования афинской демократии — не только сам вопрос о судьбе лесбосцев, но и его обсуждение рисуют нам очень интересную картину. В эклессии первым выступал Клеон, и он очень хорошо сказал о мотивации афинян в своих решениях:

 

«(3) Ужаснее же всего, если мы не будем твердо держаться однажды принятых решений и не поймем, что государство с худшими, но неизменными законами могущественнее того, которое имеет законы прекрасные, но не приводимые в исполнение, что необразованность при твердости характера полезнее, чем смышленость при бесхарактерности, что люди попроще обыкновенно лучше справ­ляются с делами в государствах, нежели люди более интеллигентные. (4) Последние желают казаться мудрее законов, брать верх во всем, что бы когда ни говорилось в народном собрании, как будто они не могут проявить свой ум в других более важных случаях, и таким способом действия причиняют государству большею частью вред. Напротив, люди, не верящие в свою гениальность, считают себя более невежественными по сравнению с законами и не столь способными осуждать речи прекрасного оратора. Будучи скорее беспристрастными судьями, чем борцами в словопрении, они обыкновенно и поступают правильно. Вот почему и нам следует действовать таким образом и, не увлекаясь красноречием и состязанием в гениальности, не давать советов вашему народу против собственного убеждения».

«38 Я остаюсь при прежнем решении и удивляюсь тем, которые дело митиленян представили вторично на обсуждение, потребовали отсрочки, что скорее выгодно для виновных, нежели для нас. В самом деле, пострадавший преследует в таком случае совершившего проступок с ослабевшим раздражением, между тем как только то наказание, которое следует возможно быстрее за совершением проступка, ведет вернее всего к соответственному возмездию. Удивляюсь я и всем тем, кто стал бы возражать мне и желал бы доказывать, что преступления митиленян полезны для нас, а наши неудачи причиняют вред союзникам. (2) Ясно одно: мой противник или, уверовав в свое красноречие, должен доказать, что то, что вообще является общепризнанным, основывается не на правильном решении, или же под влиянием подкупа он будет пытаться провести вас придуманными им благовидными доводами. (3) Но при подобного рода состязаниях государство дает победные награды другим, само же пожинает опасные последствия. (4) Ответственность за это падает на вас, как на плохих агонофетов, вас, которые привыкли быть речей — зрителями, а дел — слушателями. О будущих предприятиях, об осуществимости их, вы судите по речам ловких ораторов; о событиях, уже совершившихся, вы заключаете не столько по тому, что сделано, что вы сами видите, сколько по тому, что вы слышите из уст ораторов, искусных в обличении. (5) Вы в совершенстве умеете дать ввести себя в обман разными новшествами в речи, следовать же вашим собственным решениям вы не желаете; вы — рабы всего необычайного, то же, что вошло в обиход, вы презираете. (6) Каждый из вас особенно хочет показать, что он сам может быть хорошим оратором; если же он на это не способен, то желает состязаться с подобного рода ораторами, чтобы не показаться человеком, лишь следующим в своем понимании за другими, и потому готов заранее одобрить всякую остроумную мысль. Вы горячи в предугадывании того, что говорится, и вялы, чтобы заранее взвесить последствия этих речей. (7) Вы, можно сказать, стремитесь к чему-то иному, а не к тому, в чем мы живем; данного положения вы не обсуждаете с достаточным вниманием. Вообще приятное для слуха покоряет вас, и вы больше походите на зрителей, сидящих пред софистами, нежели на людей, совещающихся о делах государственных» (Фукидид, III.37.2-III.38.).

 

Его оппонент Диодот в свою очередь выставил афинское право на ораторство и произнесение речей в народном собрании, как главное благо в государстве:

 

«42 Я не виню лиц, предложивших вторично разобрать дело митиленян, и не одобряю тех, которые порицают принцип обсуждать многократно важнейшие дела. По моему мнению, два обстоятельства более всего препятствуют разумному решению: поспешность и раздражение; первое обыкновенно доказывает непонимание, второе — грубость и поверхностность. (2) Кто отвергает то, что речи не являются учителями дел, тот или безрассуден, или преследует личные интересы. Он безрассуден, если полагает, что можно как-нибудь иначе выяснить темное еще будущее; он лично заинтересован, если, желая склонить других к чему-либо постыдному, не считает себя в состоянии красноречиво говорить о бесчестном деле, но старается ловкою клеветою запугать противников и тех, которые должны его слушать. (3) Но опаснее всего те люди, которые уже наперед обвиняют своего противника в стремлении блистать за деньги ораторским искусством. Ведь если бы они обвиняли противника в невежестве, то, не убедив слушателей, оратор, сходя с трибуны, оставил бы такое впечатление, что он, скорее, не понимает дела, нежели несправедливо относится к нему. Напротив, оратор, укоряемый в несправедливости, остается в подозрении, даже если он и убедит слушателей; если же не убедит, то его будут считать и безрассудным и несправедливым. (4) От такого образа действий государство ничего не выигрывает, потому что страх отнимает у него советников. И всего больше государство пользовалось бы счастьем в том случае, если бы подобные граждане не имели возможности выступать ораторами: тогда государство менее всего можно было бы убедить впадать в те же ошибки, в какие впадает оратор. (5) Хорошему гражданину не подобает показывать превосходство своего ораторского искусства посредством застращивания противников; он должен выступать как равный против равного. Мудрое государство не должно воздавать особых почестей тому гражданину, который многократно подавал полезные советы, но не должно и умалять тех почестей, какими он уже пользуется; точно так же и того гражданина, которому не удалось провести свое предложение, государство обязано не только не наказывать, но и не относиться к нему с презрением. (6) Тогда оратор, имеющий успех, никогда не станет, чтобы еще больше отличиться, говорить что-либо наперекор своему убеждению и в угоду народу; равным образом и оратор, потерпевший неудачу, не будет стремиться такими средствами привлекать на свою сторону народную массу из желания отличиться».

«43 Между тем мы поступаем противоположно этому, даже больше: если какой-либо оратор подозревается в своекорыстии, пусть даже он выступает с самыми лучшими предложениями, мы лишаем государство очевидной выгоды, относясь с ненавистью к такому оратору, хотя бы относительно его своекорыстия у нас было и недостаточно обоснованное предположение. (2) Обыкновенно бывает так: хорошие предложения, высказываемые напрямик, возбуждают подозрение в такой же мере, как и предложения плохие; вследствие этого и тот оратор, который желает внушить народной массе самое опасное решение, должен привлекать ее на свою сторону путем обмана, и тот, который выступает с лучшим предложе­нием, вынужден прибегать ко лжи для того, чтобы внушить доверие к себе. (3) При таком избытке благоразумия только у нас для государства нельзя сделать ничего доброго открыто, не прибегнув к обману. В самом деле, если кто подает какой-либо благой совет прямо, к нему относятся с подозрением, как бы он втайне не извлек из этого выгоды для себя. (4) Однако при столь трудном положении, ввиду столь важного дела наш долг быть дальновиднее вас, располагающих кратким временем для размышления, тем более, что мы ответственны за наши советы, а вы никому не даете ответа в результатах того, что слушаете. (5) Если бы тот, кто вас убедил, и тот, кто последовал совету, испытывали одинаково дурные последствия, то вы выносили бы решения более осмотрительные. Теперь же в случае неудачи вы при первой вспышке гнева караете одно только предложение лица, натолкнувшего вас на решение, но не караете ваши собственные решения, хотя бы последние, несмотря на то что они приняты народною массою, оказались также ошибочными» (Фукидид, III.42-III.43).

 

В конце своей речи Диодот в качестве причин, по которым нельзя казнить всех граждан Митилены следующие соображения, очень характерные для афинского подхода к войне и их понимания «борьбы за свободу»:

 

«47 Теперь подумайте, какую ошибку вы сделали бы в данном случае, последовав совету Клеона. (2) Теперь во всех государствах демократическая партия благосклонно настроена к вам и или вовсе не принимает участия в восстании олигархической партии, или же, если и бывает вынуждена примкнуть к восстанию, тотчас становится во враждебные отношения к восставшим. Поэтому, начиная войну, вы имеете союзника в лице народной массы враждебно настроенного к вам государства. (3) Если вы погубите демократическую партию в Митилене, партию, которая не участвовала в восстании и, получив оружие, добровольно передала вам город, то прежде всего избиением доброжелателей ваших вы совершите несправедливость, потом сделаете то, что наиболее желательно для аристократов: поднимая против вас государства, они тотчас найдут себе союзника в лице демократов, как скоро вы открыто покажете, что подвергаете безразлично одному и тому же наказанию и виновных и невиновных. (4) Нет, если бы даже демократическая партия и была виновна, вы обязаны игнорировать это, чтобы единственную союзную еще с нами часть населения не превратить во враждебную. (5) Для упрочения нашего владычества, я полагаю, будет гораздо выгоднее добровольно снести обиду, нежели, стоя на основах права, истребить тех, кого не следует...» (Фукидид, III.47).

 

Для афинян эти слова стали руководством к действию, и в этом же 427 г. до Р.Х. они спровоцировали гражданские беспорядки на Керкире, которые быстро перешли в гражданскую войну между жителями. В результате этих столкновений большая часть керкирской аристократии, да и просто обеспеченных людей были перебиты демосом, зачастую просто из желания последнего не платить долги. Значительное количество аристократов, укрывшихся в святилище Геры, отчаявшись в возможности укрыться, пользуясь святостью места, устроили массовое самоубийство. Большую роль в этой гражданской войне сыграли афинские корабли и союзники афинян — мессенцы, лютые противники спартанцев, потомки илотов. Для многих афинских союзников и простых греческих городов-государств такое неприкрытое вмешательство во внутренние дела города стало еще одним поводом для роста опасений в отношении афинян.

В это же время демократия начала оказывать свое отрицательное влияние на ход военных действий: один из известных и очень агрессивных афинских командиров Демосфен в 426 г. до Р.Х. по просьбам союзников предпринял большой военный поход против Этолии, греческой области враждебной мессенцам. Он планировал пройти через Этолию, нанести этолянам поражение и выйти в тыл к Беотии, а потом совершить поход против нее. Так как он не имел собственно афинян кроме моряков и эпибатов, то он взял лишь 300 человек со своих триер и собрал большое войско из союзников. Первоначально ему сопутствовал успех, и, встречая лишь слабое сопротивление, он смог захватить несколько укрепленных пунктов и разграбить большие местности. Но этоляне собрали огромное войско, подняв на войну всех граждан своих многочисленных племен, и нанесли Демосфену сильное поражение, в первую очередь благодаря огромному превосходству в легковооруженных воинах. В результате погибло множество афинских союзников, а из собственно граждан пало около 120 человек, что вызвало большое возмущение в Афинах. В результате поражения Демосфен, опасаясь, казни за неудачу в Этолии, остался у мессенцев, и лишь ошибки пелопонесцев позволили ему вновь возглавить афинские войска и привести свой город на порог победы в войне[xxii].

 

[i] Эфебия — это общественный институт Афин, представлявший собой смешение школы и регулярной призывной армии. В течение первого года службы они обучались основам владения оружием, второй год они служили в пограничных укреплениях или охраняли городские стены. Говоря об этом общественном институте, следует сказать, что среди эфебов поощрялась содомия, а само слово, в общем, стало нарицательным для пассивного содомита. Афиняне считали, что связь между старослужащими и молодыми воинами будет способствовать передаче военного и гражданского опыта. Платон вообще считал, что самый устойчивый военный отряд должен состоять из пар содомитов,  другой ученик Сократа Ксенофонт, долго сражавшийся на стороне Спарты после Пелопонесской войны, был возмущен афинской практикой и приводил примеры отсутствия этого у последних.

[ii] Метеки — лично свободные иностранцы, не имевшие политических прав, права вступать в брак с афинскими гражданами и права владеть недвижимой собственностью. Каждый метек был обязан иметь в качестве опекуна (простата) афинского гражданина, платить государству особый налог (метойкион) и зарегистрироваться по месту жительства.  Метеки также должны были нести военную службу и наряду с афинскими гражданами платить чрезвычайный военный налог (эйсфора). Среди метеков встречались богатые люди —  торговцы, судовладельцы, владельцы ремесленных мастерских; они привлекались, как и богатые афиняне, к несению государственной повинности (литургии).

[iii] Медимн — древнегреческая мера сыпучих тел, около 52,5 литра.

[iv] Гоплит — тяжеловооруженный пехотинец, сражающийся в фаланге (глубоком линейном построении тяжелой пехоты). В описываемый период гоплитами являлись представители среднего класса, которые закупали вооружение за свой счет, вооружение стоило достаточно дорого, и было эквивалентно примерно современной стоимости автомобиля.

[v] Фила — административная территориальная единица Афинской демократии на данный период, всего было 10 фил. Фила в свою очередь делилась на тритии и демы — территориальные административные округа с местным самоуправлением.

[vi] Здесь и далее, Ксенофонт «Греческая история», перевод С.Я. Лурье, цитируется по http://www.gumer. info/bibliotek_Buks/History/Ksenof/index.php; разметка глав и стихов расставлена по Ксенофонт «Анабасис. Греческая история», перевод С.Я. Лурье, М. 2003.

[vii] Кроме законных способов борьбы с противниками демократии существовали и незаконные: так уже после поражения в Пелопонесской войне и падения «Тридцати тиранов» афиняне послали на помощь спартанцам в Малую Азию 300 человек конников из служивших в ней в период правления тиранов в надежде на их гибель, так как «для демократии будет благом, если они будут вдали от родины и погибнут».

[viii] Вопрос о делении спартанского общества очень интересен. Его верхушку составляли спартиаты, пользовавшиеся политическими и гражданскими правами, которые в свою очередь делились на полноправных граждан — гомеев, и неполноправных (по бедности или из-за нарушений спартанских законов) — гипомейонов, к спартиатам же примыкали неодамоды — лица с невыясненным гражданским статусом, возведенные в эту группу из отличившихся в боях илотов и периеков. Кроме того имелась еще одна группа, обладавшая определенными правами — это были мофаки, незаконнорожденные дети спартиатов. Периеки — это подвластные Спарте жители лаконских городов, пользовавшиеся гражданскими правами, но не имевшие прав политических, в основном бывшие ремесленники. Представители всех вышеперечисленных групп служили гоплитами. Государственные крепостные, не имевшие вообще никаких прав и составлявшие основное население Лаконики, назывались илотами.

[ix] Автономия — одно из ключевых понятий политики того времени, подразумевало под собой то, что государство, даже состоя в каком-либо союзе, имеет равный голос как и его другие члены, и решения принимаются большинством голосов.

[x] Здесь и далее, Фукидид «История», перевод Ф.Г. Мищенко и С.А. Жебелева, http://www.hronologia. narod.ru/fukidid.html; кроме 8.61-8.109 — дано по Фукидид «История», перевод Ф.Г. Мищенко и С.А. Жебелева, СПб. 1999.

[xi] Понятия «демагог», «олигарх» и «олигархия» в исторических трудах Фукидида и Ксенофонта не несут оценочной составляющей и лишь означают соответственно — вождь демоса, представитель аристократической партии и аристократическое правление.

[xii] Несомненно, в Афинах присутствовала партийная вражда, вплоть до правления Перикла шло противостояние между аристократической партией, боровшейся за сохранение старых порядков и законов, и демократической партией, выступавшей за более-менее радикальные реформы в пользу двух низших классов. После Перикла разделение произошло по степени радикализации экспансионистских программ: «умеренная партия», которая, в основном, состояла из сельских жителей и аристократов и была настроена на сохранение статус кво, и радикальная или «пирейская» партия, состоявшая из торговцев, судовладельцев, ремесленников, военных и моряков и настаивавшая на максимальном расширении власти Афин.

[xiii] В своей работе я часто буду использовать речи, в особенности приводимые Фукидидом, вот что он сам пишет про них: «Что касается речей, произнесенных отдельными лицами или в пору приготовления к войне, или во время уже самой войны, то для меня трудно было запомнить сказанное в этих речах со всею точностью, как то, что я слышал сам, так и то, что передавали мне с разных сторон другие. Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного» (Фукидид, I.22.1.). Несмотря на то, что современная критика считает большинство речей выдуманными им, я все же считаю, что в их написании он руководствовался неким фактическим материалом и учитывал известные ему как крупному общественному деятелю и образованному человеку особенности различных городов-государств и личностей.

[xiv] Дано по Фукидиду, у Ксенофонта несколько другое описание.

[xv] Гиппей — это всадник, но это спартанское подразделение сражалось пешим и состояло из отборных воинов, которые должны были защищать царя в бою. Именно гиппеи вместе со спартанским царем Леонидом в битве при Фермопилах и создали спартанцам громкую славу в веках.

[xvi] Например, преимущества первенства при жертвоприношениях, лучшие места на общественных мероприятиях вроде театра.

[xvii] Керкира — это греческий полис на нынешнем острове Корфу, подробнее можно посмотреть на картах Пелопонесской войны здесь: http://war-ellada.narod.ru/pici/karta10.jpg

http://www.hrono.info/proekty/ostu/greece-431-404.gif

Карты античной Греции на английском:

http://war-ellada.narod.ru/pici/karta5.gif

http://war-ellada.narod.ru/pici/karta8.gif

[xviii] Триера — это основной греческий военный корабль того времени, нынешние историки и реконструкторы имеют два основных взгляда на ее устройство: одни считают, что она была многоярусным судном с тремя рядами гребцов, другие считают, что ярус весел был один, но на каждом весле имелось три гребца. Размеры этих судов примерно 40 метров в длину, 5 метров в ширину, экипаж состоял из 180 гребцов, 10-12 матросов и до 30 воинов. По свидетельству древних авторов, хорошее судно с подготовленным экипажем могло поддерживать скорость около современных 9 узлов в течение 24 часов. При всем этом триеры имели неудовлетворительную мореходность и в случае шторма часто просто вытаскивались на берег.

[xix] Обычно спартанцы голосовали криком, эфоры определяли, за какое решение большинство, но в данном случае эфор заявил, что не может определить и предложил всем присутствующим встать на определенное место в зависимости от согласия или несогласия на войну.

[xx] Талант — денежная единица, аттический талант в это время равнялся примерно 26,196 кг серебра, талант делился на 60 мин, каждая мина состояла 100 драхм, каждая драхма состояла из 6 оболов.

[xxi] Прямая подать — чрезвычайный налог, взимаемый на военные нужды, всякий раз по специальному постановлению народного собрания. Он был обязателен для всех граждан первых трех классов и определялся в зависимости от их состояния, так что более богатые люди платили не только в количественном, но и в процентном отношении больше, чем бедные, раскладка производилась по имущественным классам, но степень зажиточности определялась не по ежегодному доходу с поземельной собственности, а по всему недвижимому и движимому имуществу. Граждане сами оценивали свое имущество, но оценка была ревизуема особой должностной коллегией.

[xxii] В конце осени того же года пелопонесское войско и местные союзники ампракиоты напали на афинских союзников акарнанов и амфилохов, последние выбрали находившегося неподалеку Демосфена старшим командиром своей армии. В скоротечной кампании Демосфен в нескольких сражениях разбил противостоящие ему войска, причем ампракиоты понесли такой большой урон в людях, что были вынуждены вступить в союз сроком на сто лет с акарнанами и амфилохами и обязаться не действовать в ущерб им. Демосфен же получил треть всей военной добычи, из которой часть в виде трехсот полных вооружений он посвятил в храмы. После этого подвига он смог безопасно вернуться в Афины.

 

 «Вы не считаетесь с тем, что ваше владычество есть тирания, что союзники ваши питают враждебные замыслы и неохотно терпят вашу власть» Клеон, афинский демагог

 

После своего возвращения в Афины Демосфен, несмотря на то, что он не получил никакой командной должности, все же получил возможность использовать в целях войны около Пелопонесса 40 триер, которые были направлены в Сицилию для помощи тамошним афинским союзникам. Этот афинский полководец разработал план, в соответствии с которым он предполагал укрепить мыс Пилос в Лаконике, который был расположен в нынешней Наваринской бухте - на нем он предполагал разместить гарнизон мессенцев, которые, будучи давними врагами спартанцев и в тоже время родственниками илотов, должны были производить постоянные набеги. Также у мыса имелась надежная гавань, которая позволяла снабжать укрепление и поддерживать его с моря. Несмотря на сопротивление командиров флота Евримедонта и Софокла, которые очень торопились в Сицилию, в результате бури афиняне были вынуждены укрыться в бухте около Пилоса. Несколько последующих дней флот и войска бездействовали, и Демосфен выступил перед таксиархами, лохагами и воинами с призывом укрепить эту местность, чем все войско и занималось в течение почти целой недели. После этого основной флот отплыл в Сицилию, а Демосфен с частью войска и 5 триерами остался в своем укреплении. Спартанцы в это время отмечали религиозный праздник, да и основное их войско находилось в походе против Аттики, поэтому они прибыли на место лишь с большим запозданием, когда все укрепления уже были построены. Однако пелопонесцы смогли искусно воспользоваться флотом и, перетащив свои корабли по суше, смогли миновать афинский флот и, придя на место, блокировать Наваринскую бухту. Тут спартанцы совершили свою величайшую ошибку в этой войне - у входа в бухту лежал остров Сфактерия, на него, чтобы препятствовать возможной высадке афинян, был послан отряд гоплитов, выбранный по жребию из всего спартанского войска.[i] После ряда военных операций и провала спартанских попыток захватить Пилос в Наваринскую бухту пришел афинский флот, который разгромил спартанскую эскадру и блокировал отряд на Сфактерии. Спартанцы сразу же заключили перемирие, и, тревожась за судьбу своих граждан, выслали посольство в Афины с предложениями мира. Однако Клеон всячески возбуждал народные массы и требовал возврата части территорий, которые были потеряны афинянами еще задолго до начала Пелопонесской войны, что сделало переговоры безрезультатными. В то же время под Пилосом афинская эскадра и воины страдали от отсутствия достаточного количества воды и продовольствия, а спартанцы, обещая каждому илоту свободу за доставку провианта на остров, смогли обеспечить его гарнизон.

Первым стратегом Афин был Никий, сын Никерата, лидер партии «умеренных» и самый богатый человек в городе, обладатель огромного для частного лица состояния в 100 талантов. Он не приветствовал продолжение войны и считал необходимым примириться с пелопоннесцами на условиях сохранения довоенного статус-кво, он всячески использовал затруднения войск под Пилосом, чтобы попытаться еще раз договориться о мире. В свою очередь Клеон яростно возражал ему и даже утверждал в народном собрании, что донесения сфальсифицированы и на самом деле никаких проблем не существует. Никий, благодаря своему богатству и положению, был очень уязвим для атак своих политических противников и сикофантов и поэтому вел очень тихую жизнь - так он всегда до вечера занимался делами государства, а потом быстро шел домой, никогда не посещал пирушек или празднеств, также он всегда щедро давал взаймы и друзьям и врагам и почти никогда не требовал денег назад. Благодаря своей осторожности и боязни несправедливых обвинений в эклессии, Никий, не раз командовавший войсками, раз за разом все более подвергался насмешкам и обвинениям от Клеона, никогда никем не руководившего, который договорился до того, что обвинил командование в трусости. Это вывело Никия из себя, и он перед лицом собрания отказался от командования и предложил Клеону самому руководить войском под Пилосом, последний пытался отказываться, но был принужден к отправлению демосом. Собрав отряд союзнических гоплитов, стрелков и пельтастов, Клеон отправился под Пилос, заявив, что в течение 20 дней он решит проблему. Многие благоразумные афиняне надеялись, что после столь легкомысленных заявлений в случае поражения этот демагог лишится поддержки народа и перестанет мешать ведению военных действий.

Но Клеону к несчастью для афинян повезло. Демосфен уже продумал план атаки спартанцев на Сфактерии и собирался привести его в исполнение, как раз перед прибытием Клеона с войском на острове произошел пожар, и все военные приготовления и расположение отряда противника стали доступны наблюдению. Находясь под впечатлением собственного разгрома в Этолии, Демосфен особенную роль в атаке отводил легковооруженным, и прибытие новых стрелков и пельтастов только укрепило его преимущество. Афиняне вместе с союзниками высадились на остров и нанесли спартанцам тяжелые потери, в то время как гоплиты последних не смогли нанести серьезный урон легковооруженным противникам. В конце концов израненные и истощенные, к тому же потерявшие всех командиров спартанцы попросили разрешения послать гонцов к своим войскам на материке и получив от них разрешение сдались Демосфену и Клеону. Всего спартанцы переправили на остров 420 гоплитов, в плен сдалось 290, из них 120 были полноправными гражданами - это событие вызвало шок в Элладе:

 

«40 Из всех событий войны это было самое неожиданное для эллинов: они не рассчитывали, чтобы голод или какая-нибудь иная крайность могли вынудить лакедемонян выдать оружие, но были уверены, что те умрут, сражаясь, пока будут в состоянии, и не верили, чтобы воины, отдавшие свое оружие, были такими же, как и те, что пали в бою». (Фукидид, IV.40.1)

 

Следствием этой победы стало падение военного престижа спартанцев, усиление влияния афинян в Пелопонессе и рост престижа Клеона в Афинах.

После своей победы афиняне быстро переправили в Пилос мессенцев, которые пользуясь знанием языка и желанием отомстить захватчикам их родной земли (спартанцы захватили Мессению еще в глубокой древности, а ее жителей сделали илотами) стали наносить сильный ущерб сельскому хозяйству и экономике Лаконики. Теперь среди илотов началось активное брожение, многие перебегали в Пилос, и все свои основные силы спартанцы должны были держать на своей земле. Фактический выход из строя главного противника в войне открыл афинянам новые возможности: если посмотреть карту, то можно увидеть, что связь между Беотией (одним из основных противников Афин) и соответственно сухопутный путь в стратегически важную Фракию лежал через узкий Истмийский перешеек. Там же были расположены два главных противника примирения с Афинами среди пелопоннесцев: Коринф, сильный своей торговлей и Мегары, бывшие некогда афинским владением. Главными целями афинян в войне, таким образом, должны были стать захват перешейка и вывод из войны этих трех основных непримиримых противников.

Первоначально афиняне и стали пытаться сделать это. Так в том же 425 г. до Р.Хр. афинское войско под руководством Никия отправилось для операций против Коринфа с целью захватить населенный пункт Солигею и, укрепив ее, получить плацдарм подобный Пилосу. Однако этот план потерпел неудачу, афиняне взяли с собой слишком мало войск - всего две тысячи гоплитов, и, несмотря на то, что выиграли первый бой у коринфян, все же были вынуждены отступить, когда последние собрали общенародное ополчение. Однако первая попытка решить исход войны с негодными средствами ничему не научила афинян и в следующем 424 г. до Р.Хр. они снова повторили те же ошибки, но уже в походе против Мегар. Мегаряне изнемогали от войны, ведь их территория примыкала к афинской и постоянно подвергалась набегам как с суши, так и с моря, и демократическая партия в городе стала думать о сдаче города. В ходе переговоров между афинскими командирами и мегарскими демократами было принято решение атаковать мегарскую гавань Нисею и шедшие до нее от города Длинные стены (построенные афинянами в бытность своего владычества), потом предполагалось, что город под давлением внутренних усобиц сдастся. Афиняне произвели молниеносную атаку и захватили стены и заставили капитулировать пелопоннесцев в Нисее, но заговорщиков в городе выдал один из соучастников, и план по сдаче города потерпел неудачу. Однако несмотря на то, что аристократическая партия знала о кознях демократов против собственного города, она все же не чувствовала себя достаточно сильной для открытой борьбы с предателями и афинянами. Судьба города, а возможно и всей войны висела на волоске. Спартанский полководец Брасид, сын Теллида, в ходе войны прошедший путь от младшего офицера до командующего крупными отрядами войска и отличившийся на войне многочисленными подвигами, в это время собирал в окрестностях Коринфа войска для похода во Фракию, но лишь он узнал о афинской вылазке, так сразу же выступил к Мегарам. Со своим войском более чем в четыре тысячи воинов он подошел к городским стенам, но обе мегарские партии решили не впускать эти силы в город и ждать разрешения событий в битве. Вскоре прибыли и войска беотийцев, сильно обеспокоенных угрозой падения Мегар, и Брасид выстроил свою армию, вызывая афинян на бой. Произошла стычка афинской и беотийской конницы, но главное войско первых, не приняв боя, отступило к Нисее. Афинские командиры приняли такое решение, опасаясь больших потерь и реакции народного собрания на них, ведь в войске присутствовали периполы и многие другие отборные отряды гоплитов. Брасид же вошел в Мегары, и вскоре тамошние аристократы произвели олигархический переворот, а демократы частью бежали в Афины, а частью были перебиты. Так афинское желание обойтись «малой кровью», боязнь народного недовольства и недостаточное напряжение сил привело к краху амбициозных планов.

Однако в стане пелопоннесцев царило уныние, которое не разделял лишь один отважный Брасид, который продолжал собирать войска для похода во Фракию. Он выступил и, несмотря на то, что лежавшая у него на пути область Фессалия была скорее союзной афинянам,  смог пройти сквозь нее без сопротивления со стороны местных сил. Положение же самих спартанцев в тот момент было близким к отчаянию, они даже были вынуждены пойти на большое преступление: они пригласили всех желающих илотов к вступлению в войско, предлагая им свободу, и, выделив таким образом две тысячи самых активных, напали на них в тот момент, когда они уже в составе религиозной процессии обходили храмы и проносили жертвы за свою свободу, и перебили всех. На фоне кровавых деяний спартанских властей Брасид выглядел героем, пришедшим из древности, достойнейшим потомком своих предков, именно по его поступкам многие нейтральные государства и афинские союзники позднее сделали выбор в пользу Спарты. Прибыв во Фракию, Брасид действовал стремительно и благородно, он вынуждал к сдаче или переходу на сторону спартанцев города и, будучи допущен в одиночку в один из афинских городов-союзников Аканф, сказал перед народным собранием такие слова:

 

«86 Сам я явился сюда не со злым умыслом, но для освобождения эллинов, и лакедемонское правительство я обязал величайшею клятвою, что все государства, какие будут привлечены мною в наш союз, останутся автономными. Явился я сюда не затем, чтобы приобрести союз ваш силою или обманом, напротив, чтобы подать помощь вам, порабощенным афинянами. (2) Итак, прошу вас, оставьте вашу подозрительность в отношении меня, ибо я даю вам вернейшие ручательства, не считайте меня бессильным защитником, но смело присоединяйтесь ко мне. (3) Если кто-нибудь лично за себя боится, как бы я ни передал города в управление нескольким лицам, и потому не имеет охоты присоединиться ко мне, пусть вполне мне доверится. (4) Я пришел не за тем, чтобы принимать участие в борьбе партий, и, думаю, сулил бы вам сомнительную свободу, если бы, вопреки исконному государственному порядку, вздумал подчинять большинство меньшинству или, наоборот, меньшинство всем» (Фукидид, IV.86.1-IV.86.3).

 

 

Естественно, что после таких слов, да и благодаря тому, что по свидетельству Фукидида для спартанца Брасид был неплохим оратором, жители города решили перейти на сторону пелопоннесцев.

В это время афиняне предприняли очередную попытку переломить ход войны и вывести из строя Беотию, используя недовольство Фивами в других беотийских городах. Предполагалось передать афинскому флоту несколько городов на севере Беотии, в то время как основное афинское войско вторгнется из Аттики и создаст укрепленный пункт в местечке Делий. Однако в планы вмешалась ошибка в расчетах и предательство среди заговорщиков - в результате флот под командованием Демосфена прибыл раньше срока и ничего не смог сделать, так как беотийцы, видя, что угроза с суши отсутствует, смогли занять угрожаемые пункты. Поняв, что они ничего не смогут сделать, афинские триеры со вспомогательными войсками союзников ушли от побережья. В это время афинский стратег Гиппократ, решив не повторять ошибок Коринфа и Мегар, выступил против беотян со всенародным ополчением, вооружив всех граждан и метеков, могших держать оружие и выступил к Делию. Быстро укрепив его, войско двинулось домой, причем первыми ушли все легковооруженные, а гоплиты остановились лагерем на границе. Беотийцы под давлением фиванцев догнали афинское войско и в битве разгромили его, нанеся тяжелые потери, а потом штурмом взяли сам Делий.

Вскоре афинян постиг сильный удар: в результате собственных ошибок и талантливых действий Брасида афиняне потеряли Амфиполь, один из ключевых городов Фракийского побережья. Афинским командиром на момент атаки являлся Фукидид (будущий историк), который имел лишь 7 триер и смог лишь удержать в руках афинян близлежащий город Энион. За это афинский командир был приговорен к изгнанию, всю войну жил у своих фракийских родственников и, собирая материал о военных действиях, написал одну из самых объективных исторических книг в истории. Позиции аристократии в Афинах после такой неудачи сильно поколебались, а власть демагогов стала гораздо сильнее. После падения Амфиполя многие города, бывшие союзниками афинян стали переходить на сторону противника, а часть из них Брасид взял штурмом. Вообще он вел очень активную агитацию, выставляя в пользу пелопоннесцев свои несомненные военные дарования, постоянную удачу, храбрость и благородство, а также выставляя последнее поражение при Делии и сомнительное решение не вступать в бой при Нисее как свидетельство истощения сил афинян. Только опасения спартанского руководства в возможных тайных устремлениях Брасида к тирании и нежелание вести войну без получения назад пленных со Сфактерии помешали спартанцам расширить свои успехи во Фракии.

Клеон, после Сфактерии возомнивший себя великим полководцем и видя падение военного престижа сторонников враждебной партии, склонил народное собрание выделить ему войска и отправить командующим во Фракию. Прибыв на место, он решил не вступать в бой, а выжидать подкрепления, чтобы потом, собрав превосходящие силы, разгромить Брасида, или просто осадить его в Амфиполе. Пелопоннесцы, имея меньшие силы, встали так, чтобы одновременно преграждать своим противникам путь к городу и находиться у него на виду, показывая свою немногочисленность. Тут Клеону пришлось столкнуться с теми же проблемами, что он обеспечивал аристократии в эклессии: его воины стали возмущаться, что их не ведут в бой на такого слабого противника и вспоминать сомнительные военные и личностные таланты своего командира. Афинский командующий под давлением войска был вынужден выступить к Амфиполю, надеясь на то, что численное превосходство удержит Брасида от атаки. Но спартанский полководец дал афинянам бой и в результате ошибок Клеона, который, увидев, что противник собирается атаковать, решил уйти с поля боя и начал сворачивать войско в походный порядок, разгромил его наголову. Афиняне понесли большие потери: погибло шестьсот человек, в бою были убиты оба командира - Клеон и Брасид (пелопоннесцев пало семеро!).

После гибели этих двух людей партии сторонников войны потеряли могущественную поддержку, и руководство обоих союзов решило заключить мир на основании довоенного статус-кво, только с учетом того, что афиняне удержат Нисею, а фиванцы - Платеи. Главными сторонниками мира были спартанский царь Плистоанакт и известный афинский политик Никий. Проблема заключалась в том, что бывшие афинские союзники во Фракии никоим разом не собирались возвращаться под афинское владычество, а местные спартанские командиры не могли, да и не хотели передавать их силой. К тому, же спартанские союзники, в первую очередь коринфяне и фиванцы, видели в мирном договоре трусливый поступок спартанцев ради спасения своих граждан и думали, что они помирились их «головами». Все это и привело к продолжению конфликта, который продолжительное время шел между союзниками обеих сторон.

После гибели Клеона новым лидером пирейской партии стал очень молодой по тогдашним меркам (ему было около 30 лет) афинский аристократ Алкивиад, сын Клиния, родственник Перикла, представитель знаменитого рода Алкмеонидов. Это был классический представитель аристократической «золотой молодежи», повеса, но в тоже время очень образованный, умный и талантливый человек, его учителем и другом был знаменитый философ Сократ. Однако его все время подводила его страсть к позерству, стремление к славе любыми средствами и склонность к провоцированию публики. Так однажды он приказал отрезать хвост собственной любимой собаке лишь для того, чтобы вызвать толки в народе, также он очень часто распускал руки, избивая зачастую даже очень уважаемых в городе людей. Несомненно одно - из всех политиков той эпохи он был самым талантливым, демос любил его и в тоже время ненавидел, подозревая в тайном стремлении к тирании. Алкивиад был очень недоволен тем, что его оттерли на задворки при заключении мира со Спартой и всеми силами стремился помешать его проведению в жизнь[ii].

У спартанцев как раз заканчивался мир с одним из важных государств Пелопоннеса - демократическим Аргосом, который часто оспаривал у лакедемонян владычество над полуостровом. Алкивиад устроил хитроумную манипуляцию - одновременно с аргивскими прибыли и спартанские послы с полномочиями на удовлетворения требований афинян, но он смог уговорить их не выступать с объявлением об этом в эклессии, и, таким образом пользуясь возмущением демоса, устроил союз с Аргосом. Однако вследствие своей легкомысленности Алкивиад, бывший первым стратегом, послал на помощь аргивянам лишь тысячу гоплитов, и они потерпели страшное поражение от спартанцев при Мантинее в 418 г. до Р.Хр. Мало того спартанцы смогли произвести переворот в Аргосе и, устроив избиение демократической партии, ввести олигархию. После такой катастрофы уставшие от борьбы партий афиняне внесли в эклессию решение об остракизме. Но сторонники Никия и Алкивиада смогли договориться, и по результатам голосования в изгнание был отправлен второстепенный демагог Гипербол, по профессии торговец лампами. Сговор был так очевиден, что после такого кощунства над важной в государстве процедурой афиняне отказались от остракизма навсегда.

 

«Государство наше существует уже семьсот лет, и мы не согласимся потерять свободу так быстро. Полагаясь на свою судьбу, которая зависит от божества и до сих пор хранила нас, опираясь на людскую помощь, мы попытаемся спасти нашу свободу» Ответ жителей Мелоса послам афинян

 

Алкивиад всегда жил не по средствам, но особенно много денег уходило у него на содержание конюшен, в которых он выращивал скаковых лошадей для гонок на колесницах. На олимпиаду он выставил семь колесниц и, понеся значительные расходы, стал исподволь возбуждать массы к походу на завоевание Сицилии. Таким образом, он надеялся оказаться во главе войска и за счет военной добычи поправить свои финансы, также он считал, что захват такого большого острова принесет ему славу и влияние в Афинах. Афиняне уже воевали на Сицилии в ходе войны, но в конечном итоге основные противники заключили мир, опасаясь их экспансии на остров, и отослали флот домой. Народное собрание, недолго думая, приговорило двух командовавших войском полководцев к изгнанию, а одного к крупному штрафу за такой исход их миссии. На руку Алкивиаду сыграло и то, что в Афинах были послы из Эгеста, небольшого городка на Сицилии, которые как раз начали войну со своими соседями и старались получить помощь. Эклессия приняла решение отправить посольство на остров и выяснить действительно ли у эгестиян имеются деньги, чтобы содержать войско и флот.

На Сицилии эгестияне смогли ловко ввести в заблуждение афинских послов - они заняли у своих соседей денег и утварь из драгоценных металлов и показали все это как свое имущество. Кроме того они собрали 60 талантов денег для уплаты жалованья флоту из 60 триер. В самих Афинах сторонники Алкивиада вели активную агитацию среди граждан в пользу похода, разговоры о богатствах Сицилии велись во всех частях города, об этом разговаривали даже в цирюльнях, фабриковались различные знамения и оракулы, чтобы убедить всех в успешности предприятия. Официальным предлогом для вмешательства выставлялась благородная идея о помощи союзникам и соплеменникам, терзаемым сицилийскими дорийцами. В результате массированной обработки общественного мнения большинство афинян стало склоняться к тому, что поход должен был быть предпринят.

В 415 г. до Р.Хр. народное собрание приняло решение отправить 60 триер под командованием Никия, Алкивиада и Ламаха. Через несколько дней была созвана еще одна эклессия для того, чтобы принять решение о сборе необходимых для похода средств и припасов. На ней выступил Никий, выбранный руководителем экспедиции против своего желания. В своем выступлении он прямо обвинил Алкивиада в корыстных помыслах и заявил, что такое предприятие - это авантюра, ведь еще не все пелопоннеские союзники приняли условия мира, и многие территории Фракии еще не возвращены. Но это был «глас вопиющего в пустыне», большая масса граждан была убеждена в необходимости похода, и Алкивиад легко уговорил их не ставить на повторное голосование вопрос о посылке флота на Сицилию. Тогда Никий, все еще надеясь на отказ от похода, выступил с речью, где описал все силы противника и то, что для победы над ним необходимо напряжение всех сил государства и большие расходы, но массы впали в какой-то милитаристский угар:

 

«(2) Однако тягость приготовлений не отнимала у афинян рвения к походу; напротив, теперь они желали похода гораздо больше, и Никий в этом отношении достиг как раз противоположной цели. Увещания его, правда, были одобрены, и, казалось, таким образом предприятие будет достаточно обеспечено. (3) Всеми одинаково овладело страстное желание идти в поход: старшие или питали надежду, что покорят те государства, против которых выступали, или потому что были уверены в абсолютной невозможности понести поражение при столь значительных силах; люди зрелого возраста желали поглядеть да­лекую страну и ознакомиться с нею и надеялись, что останутся в живых; огромная масса, в том числе и воины, рассчитывали получать жалованье во время похода и настолько расширить афинское владычество, чтобы пользоваться жалованьем непрерывно и впредь. (4) Таким образом, большинство граждан горело чрезмерным желанием войны, и если кому-нибудь это и не нравилось, он молчал из страха, как бы, подав голос против войны, не показать себя злонамеренным по отношению к государству» (Фукидид, VI.24.2-VI.24.4).

 

В результате было принято решение послать флот из 100 афинских триер с пятью тысячами гоплитов, а также набрать отряды стрелков и легкой пехоты. Все силы государства и частных лиц были направлены на сбор и оснащение этого флота и вскоре эта «Непобедимая армада» античности была собрана в гаванях Афин:

 

«И в самом деле, тут было наиболее дорого стоившее и великолепное войско из всех снаряжавшихся до того времени, войско, впервые выступившее в морской поход на средства одного эллинского государства... (3) Напротив, настоящая экспедиция была рассчитана на продолжительное время и на оба способа военных действий, смотря по тому, где какой потребуется; поэтому оно снабжено было и морскими, и сухопутными средствами. Снаряжение флота стоило больших затрат со стороны триерархов и государства, именно: государственная казна уплачивала ежедневно каждому матросу по драхме, поставила неоснащенных кораблей шестьдесят с быстрым ходом и сорок для перевозки гоплитов и дала к ним наилучшую команду. Прибавку к казенному жалованью платили триерархи транитам; кроме того, они снабдили корабли наружными украшениями и дорогою внутреннею отделкой, причем каждый прилагал величайшее старание к тому, чтобы его корабль возможно больше отличался и великолепием, и быстротою хода. Что касается сухопутного войска, то оно набрано было со всею тщательностью, причем в деле вооружения и прочей военной экипировки все соревновались между собой с великим усердием. (4) К этому присоединилось взаимное соревнование лиц, ведению которых подлежало то или иное дело. Прочим эллинам все это представлялось скорее выставлением на вид афинских сил и превосходства, чем снаряжением военного предприятия. (5) Действительно, если бы кто-нибудь подсчитал государственные и общественные расходы и частные издержки участников похода, все то, что ранее издержано было государством и с чем оно отпускало стратегов, что каждый отдельный человек истратил на себя, что каждый триерарх издержал и собирался еще издержать на свой корабль, не говоря уже о тех запасах, какие, естественно, сверх казенного жалованья заготовил себе каждый на продовольствие в предстоящем далеком походе, что некоторые воины или купцы взяли с собою для торгового обмена, если бы подсчитали все это, то оказалось бы, что в общем много талантов вывезено было из государства. (6) Поход этот был знаменит столько же по удивительной смелости предприятия и по наружному блеску, сколько по превосходству военных сил над средствами тех, против которых он предпринимался; знаменит он был и тем, что не было еще морского похода, столь отдаленного от родной земли, не было предприятия, которое внушало бы такие надежды на будущее по сравнению с настоящим» [iii] (Фукидид, VI.31.1-VI.31.6).

 

Сопровождаемый толпами граждан, метеков и рабов, этот флот вышел в море и отправился навстречу своей судьбе.

Одновременно со сборами флота в Афинах развернулось следствие по делу о святотатстве - в одну ночь кто-то повредил множество герм[iv]. Власти и афиняне были очень взволнованы и объявили крупные награды тому, кто сообщит о виновниках этих событий. Кроме этого демагоги, оттертые Алкивиадом от власти, усиленно распускали слухи о том, что это не просто святотатство, но и часть заговора с целью свержения демократии. Какие-то метеки и рабы дали показания о том, что видели как какие-то представители «золотой молодежи» когда-то сломали какие-то статуи и на попойках пародировали священную для афинян религиозную процессию - Элевсинские мистерии. Хотя эти показания не имели никакого касательства к истории с гермами, тем не менее, демагоги развернули активную агитацию на их основе, обвиняя Алкивиада в заговоре против государства. Последний обратился к демосу с заявлением о том, что он готов отдаться в руки суда, чтобы доказать свою невиновность и указывая на то, что опасно отправлять полководцем большого войска человека подозреваемого в тиранических устремлениях. Но его противники понимали, что в присутствии Алкивиада процесс будет иметь закономерный итог - оправдание и всеми силами старались ускорить отправку флота. В конечном итоге флот отплыл, и в городе начались активные поиски святотатцев. В итоге все вылилось в аресты всех мало-мальски подозрительных представителей аристократии, и делу не предвиделось конца. Кто-то из арестованных сознался в преступлении против герм, причем уже древние сомневались в правдивости этого признания. По решению суда виновные по этим показаниям были казнены, а покинувшие город приговорены к изгнанию. Однако паранойя демоса достигла апогея: когда небольшой отряд спартанцев проходил походом на помощь беотийцам через Истмийский перешеек, недалеко от границ Аттики, то все граждане вооружились и кроме охраны стен заняли еще и Акрополь, чтобы препятствовать мнимым заговорщикам. На волне народного страха демагоги провели решение об аресте Алкивиада, но, для того чтобы не волновать свое войско и союзников, послали государственную триеру «Саламинию» с приказом к последнему и еще ряду граждан явиться на суд. Прекрасно понимая, чем закончится для него это судилище, Алкивиад сбежал и перешел на сторону спартанцев.

Тем временем афинское войско прибыло на Сицилию и не обнаружило там обещанных им эгестиянами денег; на военном совете еще с участием Алкивиада было отвергнуто смелое предложение Ламаха атаковать Сиракузы немедленно, и было решено заняться набегами и сбором денег. Тем не менее действия афинян на острове были достаточно успешными, и они смогли создать себе прочную базу, что вынудило сиракузян и их метрополию Коринф отправить послов в Спарту с просьбой о помощи. Спартанцы совершенно не имели желания подвергать себя тяготам войны на заморском театре и собирались остаться в роли зрителей, если бы не Алкивиад. Последний выступил с речью, в которой очень презрительно отозвался о демократии, вожаком которой он еще недавно являлся, пугал спартанцев возможностью падения Сицилии и призвал их послать войско в Сиракузы и захватить расположенное в Аттике недалеко от Афин местечко Декелею с целью нанесения афинянам максимального вреда. Залогом успеха он выставлял свой несомненный талант, желание отомстить и осведомленность о планах афинян. Спартанцы решили действовать по его советам и отправили на Сицилию военачальником спартиата Гилиппа с небольшим флотом.

В 414 г. до Р.Хр. афинское войско под руководством Никия и Лахета осадило Сиракузы, и, несмотря на гибель последнего, смогло нанести ряд поражений сиракузянам. Однако афиняне не смогли полностью осадить город, и осажденные имели еще небольшой проход, через который в город смог проникнуть Гилипп с трехтысячным войском. Прибытие этих сил положило конец афинским успехам: сиракузяне смогли построить укрепления и полностью лишить афинян возможности осадить город, мало того, воспользовавшись небрежностью противника, в гавань вошли 12 пелопоннеских триер. Никий был вынужден отказаться от наступательных действий, и обратился к руководству города с письмом, в котором описал тягостное положение войска, свою болезнь и просил либо отозвать их из Сицилии, либо выслать новые силы. Афиняне приняли решение послать новый флот во главе с Демосфеном и Евримедонтом, причем последнего сразу же отправили в поход с десятью триерами и 120 талантами серебра. В 413 г. до Р.Хр. пелопоннесцы вторглись в Аттику, захватили Декелею и укрепили ее, удивительно, но одновременно с этим вторжением афиняне отправили Демосфена с 65 кораблями и пятью тысячами гоплитов на завоевание Сицилии. Они так торопились, что набранные для противодействия сиракузским легковооруженным фракийские наемные пельтасты не успели прибыть к войску и были отправлены восвояси. С занятием Декелеи спартанцы смогли постоянно держать под угрозой все ближайшие окрестности Афин, афиняне лишились возможности для выпаса коней, более 20 тысяч рабов перебежало к противнику, среди них множество искусных ремесленников.

В Сиракузах под руководством Гилиппа был построен новый флот, с этим флотом сиракузяне и союзники вступили в бой с осадной эскадрой и, несмотря на то, что потерпели поражение в морском бою, смогли захватить несколько важных афинских укреплений и фактически прервать морское сообщение осадной армии. После этой неудачи, в ожидании прибытия новой афинской эскадры, сиракузяне перестроили свои суда, укрепив им носовые части, чтобы сделать их более приспособленными для лобовых таранных ударов, что было наиболее предпочтительно для сражения в ограниченном пространстве гавани города. Переделав свои суда, они смогли навязать афинянам бой на ограниченном пространстве и нанесли им тяжелое поражение, а сами уверились в собственных силах. Вскоре после этого поражения прибыл Демосфен с 73 триерами, более чем 5 тысячами гоплитов и большим количеством набранных легковооруженных. Будучи энергичным командиром, он сразу же предложил атаковать сиракузян и, захватив их укрепления, наконец полностью осадить город, если же атака не удастся, то сразу же собраться и всем войском отплыть в Афины. Приняв правильное решение, афиняне безграмотно провели его в жизнь, устроив ночную атаку, в ходе которой они потерпели тяжелое поражение. После этой неудачи Демосфен выступил с предложением сразу же отплыть домой, но Никий стал ему возражать, имея в виду то, что он вел тайные переговоры с одной из сиракузских партий о сдаче города. Также он указал другим командирам на следующее:

 

«...в речи же, произнесенной тогда открыто, он советовал не уводить войска назад, так как, говорил он, ему хорошо известно, что афиняне не одобрят такого образа действия, т. е. возвратиться домой прежде, чем будет сделано постановление афинян о том. Ведь в Афинах, продолжал Никий, будут постановлять решение о них не те люди, которые, подобно им, видят, в каком положении находится дело, и решать будут не на основании толков хулителей, но такие, которые легко поддаются клевете, облеченной в красивые слова. (4) Многие, даже большинство находящихся здесь воинов, указывал Никий, все те, которые теперь кричат об опасности положения, по прибытии в Афины будут, напротив, кричать, что стратеги, подкупленные деньгами, оказались изменниками и ушли. Зная характер афинян, он поэтому предпочитает отважиться на свой страх на битву и погибнуть, если уже необходимо, от неприятеля, нежели погибнуть от афинян жертвою позорного и несправедливого обвинения» (Фукидид, VII.48.3-VII.48.4).

 

Пока афинские командиры спорили и медлили с принятием решения, Гилипп собрал новые подкрепления, и сиракузяне даже смогли после еще одной морской победы перекрыть выход из гавани в открытое море. Не имея продовольствия, Никий и Демосфен предприняли еще одну попытку прорваться сквозь морскую блокаду, но опять потерпели тяжелое поражение, а их судовые команды стали отказываться садиться на суда. После этого афинскому войску остался только сухопутный путь для отступления, но благодаря военной хитрости сиракузяне смогли вовремя занять важные позиции для того, чтобы помешать им. После ряда тяжелых боев, находясь в совершенно безнадежной ситуации, остатки войска афинян и их союзников сдались на милость победителя. Вскоре после этого Демосфен и Никий были по решению сиракузян казнены, а большая часть пленных помещена в каменоломни, где многие очень быстро умерли от нечеловеческих условий содержания.

 

«Каждый в отдельности и все в совокупности имейте в виду, что те из вас, которые будут теперь на кораблях, представляют собою и сухопут­ные, и морские силы афинян, что на них покоится остальное государство и великое имя Афин, что для каждого из вас, кто отличается искусством или мужеством, не может представиться другого случая, когда он мог бы проявить их в борьбе за это достояние, принося пользу самому себе и спасение для целого государства» Никий, афинский полководец и государственный деятель

 

Узнав о поражении своего войска на Сицилии, афиняне были очень напуганы. Еще недавно устроив «охоту на ведьм» по делу о святотатстве, теперь демос пошел даже на учреждение совета старейшин для предварительного обсуждения всех дел перед эклессией. Страшна была даже не потеря кораблей и войска, а потеря практически всех испытанных военачальников, обезглавившая войско. Спартанцы же решили создать свой флот и, воспользовавшись слабостью своих противников, быстро захватить господство на море и завершить войну. Персидские сатрапы Фарнабаз (правитель Фригии, области около проливов) и Тиссаферн (правитель территорий на малоазиатском побережье) оба предложили свою помощь в деле финансовой помощи, и так пелопоннеский флот стал содержаться на персидские деньги. Многие афинские союзники, в первую очередь Хиос и Родос, отпали от них, но несмотря ни на что афиняне смогли создать новый флот и, избрав своей главной базой Самос, по мере своих сил противодействовать врагу. Главным содержанием войны для них стала добыча денег на содержание кораблей и экипажа.

Алкивиад тем временем был вынужден бежать от спартанцев к персам и стал советником Тиссаферна, которого он убедил в том, что необходимо поддерживать равновесие сил в Греции. Таким образом, этот человек пытался подготовить почву к возвращению в Афины и стал завязывать отношения с афинской армией и аристократами на Самосе, предлагая последним свергнуть демократию, со своей стороны обещая персидскую помощь. Такие предложения вызвали переполох как среди демагогов, причастных к изгнанию Алкивиада, так и среди настоящих сторонников олигархии, которые подозревали, что его волнует лишь власть, а не конкретное государственное устройство. Обе эти группы приняли решение объединиться и, отстранив Алкивиада, самим устроить олигархический переворот и взять власть, а также провести такие же перевороты во всех союзных государствах. Свержение демократии, которая существовала в Афинах уже около 100 лет, оказалось очень легким делом, заговорщики тайно убили несколько вожаков демоса и на состоявшемся народном собрании провели все нужные им изменения, передав бразды власти в городе «совету четырехсот». Характерной фигурой среди заговорщиков был Ферамен, сын Гагнона - человек умеренно олигархических взглядов, но совершенно беспринципный в выборе политических средств, до переворота он считался одним из вождей демократии. Однако афинский флот на Самосе не признал переворот, воины провели собственное народное собрание, на котором признали все постановления олигархов незаконными, всех их вероятных сторонников заставили еще раз присягнуть на верность демократии и решили вести борьбу одновременно против пелопоннесцев и олигархии. Войско с подачи некоторых лиц призвало Алкивиада, вынесло постановление о его помиловании и избрало его одним из командиров, со своей стороны он удержал воинов от начала гражданской войны, убедив их начать более активные действия против спартанцев и их союзников. Известие о том, что произошло на Самосе, быстро достигло Афин и часть олигархов, возглавляемая Фераменом, быстро изменила свои политические пристрастия и стала крайними демократами. Он возглавил народное движение и вместе с войском сверг правление «совета четырехсот» и установил умеренно демократический режим, когда право голоса имели лишь те, кто мог позволить себе купить гоплитское вооружение. Пока афиняне занимались гражданскими переворотами, спартанцы выслали флот и захватили лежащий вблизи Аттики остров Евбею и вместе с ним все афинские стада скота, которые они переправили на него еще в начале войны.

 

 

Центром военных действий стала зона проливов, куда спартанцы перевели свой флот, так как его содержание взял на себя Фарнабаз. Вскоре туда же прибыл и афинский флот, который уничтожил флот пелоннесцев и занялся сбором денег и осадой городов. Алкивиад учредил таможню, которая брала 10% от стоимости всех товаров, привозимых из Черного моря, и при помощи измены смог взять Византий, один из ключевых городов в зоне проливов. Он вел очень гибкую политику и предоставлял всем покорившимся городам полную автономию, при условии уплаты подати, это вместе с морским могуществом вызвало переход ряда городов к афинянам. После этого Алкивиад решил вернуться в Афины, прибыв в афинский порт Пирей, долго не решался сойти с корабля, опасаясь за свою жизнь, но увидев в толпе своих родственников и знакомых, сошел на берег. Он выступил перед народным собранием и заявил, что все возведенные на него обвинения - это клевета, и в знак своей религиозности он во главе войска лично обеспечил проведение Элевсинских мистерий, которые после падения Декелеи афиняне были вынуждены проводить по морю. Демос был восхищен Алкивиадом, дал ему прозвище «наилучшего из граждан» и провозгласил его архистратегом всех сухопутных и морских сил с неограниченными полномочиями.

Война выводит на сцену новых людей, и на смену Брасидам у спартанцев появился некто Лисандр, обычный спартиат по происхождению, беспринципный интриган и сторонник крайне олигархических взглядов в политике. Спартанцы послали его в Малую Азию для того, чтобы он возглавил восстановленный к тому времени флот. Персидский царь Дарий назначил своего сына Кира верховным правителем всех своих малоазиатских владений, и Лисандр отправился для переговоров с ним о денежной помощи и при помощи лести выпросил у перса прибавку лишнего обола к жалованью морякам. Пелопоннеский флот базировался около Эфеса и был гораздо малочисленнее афинского, зная это, Алкивиад отбыл для сбора денег, оставив во главе войска своего кормчего Антиоха, запретив ему вступать в бой. Последний, однако, вместо исполнения приказа всего лишь на двух триерах зашел в эфесскую гавань, провоцируя Лисандра на бой, в результате этой бравады произошло сражение, в котором пелопоннесцы сражались, построенными в боевой порядок, а афиняне вступали по мере того, как экипажи занимали свои места на кораблях. Естественно, что афинский флот был разбит и потерял 15 кораблей, сразу после сражения вернулся Алкивиад и пытался вызвать противника на бой, но спартанцы не вышли из гавани. Народное собрание, узнав о поражении, тут же лишило Алкивиада командования и выбрало на его место десять новых командиров. Один из них, Конон прибыл на Самос и застал флот в очень плохом состоянии, ему удалось собрать лишь 80 триер. Преемник Лисандра, спартанец Калликратид[v] разгромил афинский флот Конона и осадил его в Митилене на Лесбосе, имея под своим командованием большой флот из 170 триер. Узнав о таком несчастии, афиняне напрягли все силы и собрали флот в 110 судов, собрав экипаж из граждан, метеков и рабов, потом они собрали еще 40 кораблей у союзников и отправились на выручку Конона. У Аргинусских островов этот флот встретила эскадра Калликратида из 120 триер, который решил дать бой, используя более высокие боевые качества своих судов и опытность их команд - вот как низко пал морской престиж афинян. В сражении победили афиняне, и, оставив для спасения своих моряков с погибших судов 47 триер во главе с Фераменом и Фрасибулом, главные силы флота отправились на Лесбос для деблокирования Конона. Однако разразился шторм, и спасти удалось лишь немногих людей с погибших судов.

После происшествия с погибшими моряками двое из афинских командиров не вернулись в Афины, а еще шестеро были арестованы по обвинению в неоказании помощи утопающим. Главным их обвинителем выступил ни кто иной, как Ферамен, которому собственно и было поручено заниматься спасением экипажей, в этом его сильно поддерживал Архидем, тогдашний вожак демоса, желавший повысить свое влияние. Главный спор разгорелся о том, как необходимо судить обвиняемых - вместе или порознь в соответствии с законодательством, - первое народное собрание не смогло принять никакого решения по этому вопросу. В промежутке между эклессиями Ферамен и его сторонники убедили большую массу людей одеть траурные одежды, выбрить себе головы в знак скорби и в таком виде появиться на религиозном празднике. На втором народном собрании все было сделано для того, чтобы любой ценой не дать судить обвиняемых законным судом и осудить их по «воле народа» простым поднятием рук. Сторонники Ферамена и демагоги заявили, что все те, кто будет выступать с обвинениями о противозаконности предложения или откажутся вносить вопрос об осуждении в голосование, будут приравнены к пособникам преступления и осуждены вместе с ними. Все были сильно напуганы, и лишь один Сократ, бывший одним из пританов, заявил, что будет действовать лишь по закону. Голосование в таких условиях закончилось ожидаемо - все 8 обвиненных полководцев были приговорены к смерти, а шесть находившихся под стражей были казнены.

Для продолжения войны афиняне выбрали себе новых стратегов, преимущественно из рядов демоса. Рассчитывая на их лояльность, они вместе с флотом вновь направились к проливам. Устроив себе стоянку в Эгоспотамах, они несколько раз пытались вызвать на бой спартанский флот, бывший под фактическим командованием Лисандра, но тот не вступал в сражение. Алкивиад прибыл к афинскому войску и сказал, что место для стоянки выбрано неудачно, что рядом нет ни города, ни рынка для покупки провианта, и воины с моряками в поисках еды разбредаются по большой территории. Но афинские командиры, профаны в военном деле, приказали ему удалиться, заявив, что они тут командуют, а не он. В это время Лисандр точно заметил, что после ежедневного выхода в море афиняне причаливают к берегу, и все экипажи уходят покупать продукты, и приказал атаковать с моря и суши. Афиняне смогли спустить на воду только 8 судов с полным экипажем под командованием Конона и государственную триеру «Паралия», но первый, заметив, что дело проиграно, быстро покинул поле боя и отправился на Кипр, а последняя отправилась со скорбным известием в Афины. Пелопоннесцы захватили множество пленных, и из них по обвинениям в преступлениях против эллинов казнили всех афинян[vi].

Лисандр стал осаждать еще остававшиеся верными афинянам города и отпускать афинские гарнизоны из них на капитуляцию с пропуском только в Афины, рассчитывая, что чем больше людей соберется в городе, тем быстрее он падет. Одновременно с этим он производил изменения в государственном строе этих полисов, везде устанавливая олигархические режимы в форме «совета десяти», позднее этот произвол сильно навредит спартанцам и навлечет на них обвинения в тирании. Вскоре в Аттику прибыла сухопутная армия спартанцев под командованием царя Павсания, а с моря ее блокировал флот Лисандра. Афиняне крепились сколько было сил, но никак не соглашались на предложенные им мирные условия о срытии Длинных стен на определенное расстояние от городской стены и стены Пирея. Но даже в условиях осады афиняне нашли себе место для политических дрязг: главным противником мира был вожак демократической партии Клеофонт, и тайные сторонники олигархии обвинили именно его в том, что он не явился на свой военный пост, и казнили по приговору суда. Ферамен вызвался отправиться послом к спартанцам и заявил, что может добиться более выгодных условий мира, но вместо этого вместе со спартанцами лишь тянул время, мало того он вновь вернулся в город и заявил, что требуется послать посольство в Спарту. Там он опять же тянул время и, дождавшись, когда в Афинах начались массовые смерти от голода, он прибыл в город и принес новые условия мира: полное срытие Длинных стен, срытие стен Пирея, возвращение изгнанников-олигархов, выдача всех кораблей, кроме 12, и вступление в число союзников спартанцев. Обессиленный город согласился принять эти условия, классическая афинская демократия потерпела полный крах.

 

«Пока мы стояли во главе государства, мы считали своим долгом содействовать сохранению той установившейся формы правления, при которой государство пользовалось и большим могуществом и самою полною свободою. Но все же мы, кое-что понимая, осуждали господство демоса, и я, не хуже всякого другого, мог бы порицать его. Впрочем, ничего нового нельзя сказать об этом общепризнанном «безумии»; изменять же способ правления нам казалось не безопасным, пока вы теснили нас как враги» Алкивиад, афинский государственный деятель, выступая перед спартанским народным собранием

 

После капитуляции города в нем была установлена диктатура олигархии, ставшая печально известной как «тридцать тиранов», а в город был введен спартанский гарнизон. Эти правители отнюдь не были представителями чистокровной аристократии, скорее всего это была лишь кучка отщепенцев. Начав свое правление казнями сикофантов и демагогов, они продолжили его убийствами богатых метеков ради их денег и закончили истреблением настоящей аристократии - так они убили из корысти сына известного полководца Никия - Никерата и многих других. Тут не выдержал даже Ферамен (член этого совета), но в момент, когда он по привычке хотел встать во главе антиправительственного движения, он был казнен по приказу остальных тиранов. Небольшая группа афинских демократов вернулась в Аттику и с оружием в руках выступила против олигархии, народ массами переходил на сторону изгнанников, и в конце концов они вошли в город и восстановили там демократию. Спартанский царь Павсаний, срочно отправленный с войском для поддержки тиранов, отказался помогать им в восстановлении их власти, потому что не хотел, чтобы спартанское имя покрывалось позором от помощи таким людям. Позднее афиняне смогли вновь отстроить свои Длинные стены и даже восстановили морской союз, но это было уже другое государство. В нем граждане всячески уклонялись от военной службы, никто не хотел платить новые налоги, за участие в народном собрании платили деньги, ораторы сплошь и рядом торговали интересами государства. И даже самый известный у нас афинский оратор Демосфен взял деньги у персов, чтобы противодействовать македонянам, в эллинистическую же эпоху некогда гордые Афины пали так низко, что из лести ради двух эллинистических царей создали две новые филы граждан и нарекли их в их честь.

Вот так вот пало государство с большой культурой народовластия, с гражданами, проникнутыми желанием сражаться за него и сознающими его интересы как свои собственные. Афиняне положили на алтарь войны все что имели и предприняли действительно титанические усилия для достижения победы, но их же государственный строй постоянно мешал им победить. Массы постоянно ошибались, ведь любая личность, пытавшаяся объединить усилия государства, сразу же вызывала у них подозрение в тирании. Таким образом, они сами путем использования демократических процедур сделали все, чтобы помешать себе победить. Желающим повторить нежизнеспособный эксперимент по построению демократии на русской земле неплохо бы ознакомиться с историей. Лучше не повторять чужих ошибок.

Historia magistra vitae.

 

[i] Если проблемой афинян была содомия, то государство спартанцев в Греции называли «бабьим царством». Вызвано это было тем, что легендарный спартанский законодатель Ликург, исходя из благих побуждений, укрепить спартанский тыл на случай восстания илотов, дал спартанским женщинам ряд прав, никогда в античности не имевшихся у женщин. Спартанские девушки проходили какую-то квазивоенную подготовку, официально могли заниматься борьбой и даже устраивать публичные соревнования. Но самым убийственным для спартанской государственности стало право женщин на наследство имущества - по известным причинам многие спартанцы гибли в боях и их участки земли переходили к их вдовам (а не оставались в семье мужа, как везде в Греции). Естественно спартиатки предпочитали выходить замуж за спартиатов же, и имущество переходило в новую семью - все это привело к уменьшению числа полноправных граждан и росту крупных земельных владений. Поэтому для спартанцев стали очень чувствительными любые крупные потери в гражданах, ведь заменить их зачастую было уже некем. При Сфактерии же спартанцы вдобавок послали на остров не просто какое-то отдельное подразделение, а выбрали по жребию людей со всего войска, что затронуло, таким образом, все государство. Интересно то, что все права женщин пошли впустую и, когда впоследствии беотийцы осаждали Спарту, то от женщин не было ни только никакого толку, но наоборот они только мешали и паниковали.

[ii] Лучше всего натуру Алкивиада характеризует исторический анекдот о том, что он специально стал любовником спартанской царицы Тимеи, жены царя Агиса, с целью того, чтобы его потомки правили в Спарте.

[iii] Триерархия - самая дорогостоящая из афинских общественных литургий (натуральных повинностей, отправлявшихся в виде бесплатных общественных должностей). Государство передавало триерарху судно с частью снастей, и он должен был его полностью дооснастить, содержать в боевой готовности и командовать кораблем в течение года.

[iv] Герма - четырехгранный столб с изображением наверху головы божества, чаще всего Гермеса и приделанным к лицевой стороне фаллосом, как символом плодородия.

[v] Калликратид - это один из последних примеров спартанцев в классическом понимании этого слова, честный, открытый, чуждый хитроумным махинациям. Взяв штурмом один из городов, он продал рабов с торга, но когда союзники хотели продать и граждан, он распорядился отпустить их и заявил, что пока он командует, ни один эллин не будет продан в рабство.

[vi] Что больше всего ужасает в этой войне, так это крайняя жестокость обоих сторон, причем если у спартанцев и их союзников это жестокость в зависимости от желания военачальников, то у афинян это политика государства. Например, спартанцы в начале войны убивали всех захваченных ими на море пленных, казнили осажденных платейцев, афиняне со своей стороны казнили всех захваченных в плен мужчин жителей Мелоса, Скионы, сбросили в пропасть экипажи захваченных ими двух пелопоннеских триер, в конце войны под влиянием демоса было принято решение отрубать у всех захваченных в плен правую руку. И все это происходило под лозунгами «борьбы за свободу» и «избавления от тирании».

 

Русский обозреватель, 27.05.2010, 3.06.2010