Журнал «Золотой Лев» № 265-266 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

А.М. Орешенков

 

Русские рубежи морской Арктики

 

27–29 мая 2008 г. в Илулиссате (Гренландия, Дания) прошла встреча министров иностранных дел пяти арктических государств – Дании, Канады, Норвегии, России и США, имеющих выход к Северному Ледовитому океану. В совместной Декларации, посвященной вопросам морской Арктики,[1] ее участники заявили, в частности, о своей приверженности нормам международного права при разграничении этой части Земного шара и об отсутствии необходимости в разработке нового всеобъемлющего международно-правового режима для управления Северным Ледовитым океаном – самым маленьким океаном нашей планеты.

На карте-схеме морской Арктики и прилегающих к ней сухопутных пространств, подготовленной университетом Дарэма,[2] указаны линии, разграничивающие (delimitating) зоны юрисдикции арктических стран. Вместе с тем, на ней не указаны самые старые линии разграничения (lines of demarcation) пространств Северного Ледовитого океана, установленные еще в позапрошлом веке, в частности, линия разграничения (line of demarcation) российских и британских владений (possessions) в Северном Ледовитом океане (между российской Аляской и английским доминионом Канада), которая была установлена двусторонней российско-британской Конвенцией от 28/16 февраля 1825 года.[3] Она следовала из моря Бофорта «вдоль 141 меридиана по прямой линии безгранично к северу, пока совсем не потеряется в Ледовитом океане».

Эта же линия упоминается в первой статье Конвенции между Соединенными Штатами и Россией от 30 марта 1867 года об уступке российских сухопутных владений в Северной Америке площадью 1,5 млн кв. км. Той же статьей была установлена линия разграничения российских и американских владений, которая в Северном Ледовитом океане шла из Берингова пролива по прямой линии безгранично к северу, пока совсем не потеряется в Ледовитом океане.[4]

Уступка Аляски представляла собой один из шагов России на пути отказа от тех пространств или претензий на те пространства, в отношении которых она имела преимущественные права по сравнению с нашими соседями по морской Арктике. Общая площадь сухопутных пространств, уступленных Россией США на североамериканском континенте, подсчитана в статье С.П. Пыхтина «Как продавали русскую Америку».[5] Приведенные в ней данные просто поражают – Россия утратила там 3,2 млн кв. км, не получив за них ни копейки.

На Крайнем Севере Европы Россия точно таким же образом уступила Норвегии 65 тыс. кв. км (т.н. общий район между Кольским и Скандинавским полуостровами, а также Шпицберген), если не считать Финнмарка, утраченного Московским государством по Тявзинскому договору[6] в 1595 г. Пока что никто не подсчитывал площадь континентального шельфа, прилегающего к вышеперечисленным сухопутным пространствам, а они составляют не один миллион квадратных километров.

В XX веке дело дошло до разграничения морских пространств (delimitation of maritime areas) в Северном Ледовитом океане. Первым международным договором, определившем юридическую принадлежность арктических морских пространств прибрежному государству, стал Парижской договор 1920 года о Шпицбергене,[7] участниками которого в настоящее время являются 40 государств, включая всю арктическую пятерку. В качестве основы в этом договоре были использованы положения проектов конвенции о Шпицбергене, разрабатывавшейся до Первой мировой войны представителями Норвегии, России и Швеции. В статье 1 проекта этой конвенции, представленного Россией в 1910 году на конференции в Христиании, речь шла об островах, расположенных между 10°/35° восточной долготы и между 74°/81° северной широты.[8]

На этой же конференции Россия предложила распространить действие природоохранных мер на сушу, территориальные воды и «открытое море вокруг Шпицбергена»,[9] то есть установить местную юрисдикцию за пределами территории архипелага. Данное предложение, несмотря на то, что оно не являлось новеллой в международном обычном праве (Россия еще в 1821 г. установила, по сути дела, природоохранную зону в Беринговом море на основании указа «О приведении в исполнение постановления о пределах плавания и о порядке приморских сношений вдоль берегов Восточной Сибири, Северо-Западной Америки и островов Курильских, Алеутских и проч.»[10]), не нашло поддержки разработчиков, и в проект конвенции включено не было.

Аналогично Конвенциям 1825 г. и 1867 г. между Россией, с одной стороны, Великобританией и США, с другой, установившим в Северном Ледовитом океане линии, разграничивающие сухопутные владения этих государств, договор о Шпицбергене, предусматривает признание суверенитета Норвегии над сухопутной территорией, ограниченной координатами, указанными в ст. 1 этого договора – 10°/35° в.д. и 74°/81° с.ш. Однако этот суверенитет признавался при том условии, что Норвегия создаст единый режим для всех граждан стран-участниц этого договора не только на суше, но и в водах (waters adjacent to), прилегающих к соответствующим участкам суши.

В Шпицбергенском трактате для определения пространственной сферы его действия за пределами сухопутной территории архипелага, видимо, с заделом на будущее (для распространения режима, выгодного гражданам стран-участниц Парижского договора 1920 г., на пространства, прилегающие к суше) были использованы географические и правовые понятия – воды, фьорды и территориальные воды.

Первые два абзаца ст. 3 договора о Шпицбергене гласят: «Граждане всех Высоких Договаривающихся Сторон будут иметь одинаковый свободный доступ для любой цели и задачи в воды, фиорды и порты местностей, указанных в статье 1, и право остановки в них; они могут заниматься в них, без каких-либо препятствий, при условии соблюдения местных законов и постановлений, всякими судоходными, промышленными, горными и торговыми операциями на условиях полного равенства.

Они будут допущены на тех же условиях равенства к занятию всяким судоходным, промышленным, горным и коммерческим делом и к его эксплуатации, как на суше, так и в территориальных водах, причем не может быть создана никакая монополия в отношении чего-либо и в отношении какого бы то ни было предприятия».[11]

Норвегия добровольно согласилась с этими положениями договора, определяющими пространственную сферу его действия, также как и с другими условиями этого международного соглашения, несмотря на то, что многие из них не соответствовали и не соответствуют нормам международного обычного права. Это не освобождает ее от соблюдения принципа pacta sunt servanda – договоры должны соблюдаться.

Положения ст. 3 договора о Шпицбергене относительно того, что граждане стран-участниц этого договора будут допущены к занятию различными видами хозяйственной деятельности в водах и фьордах архипелага при условии соблюдения местных законов и постановлений означают, что для регулирования правоотношений в их пределах Норвегия должна разработать соответствующие местные законы и постановления. Такая попытка была предпринята в 1938 г. Согласно королевской резолюции, принятой 27 мая 1938 года: «Охота и лов птиц, а также сбор яиц и пуха на Шпицбергене запрещены, если они не имеют своей целью использование добычи на Шпицбергене и в водах Шпицбергена».[12]

Современное международное морское право предусматривает осуществление юрисдикции прибрежного государства в отношении прилегающих к его сухопутной территории морских пространств (ocean or maritime spaces). Однако юридическое определение термину морские пространства нигде не дается. Исходя из Женевских конвенций по морскому праву 1958 г.[13] и Конвенции ООН по морскому праву 1982 г.,[14] можно сказать, что их состав определяется как географическими, так и юридическими понятиями, – в частности, воды, морское дно и расположенные под ними недра, а также, соответственно, территориальное море, исключительная экономическая зона и континентальный шельф. Если первый круг понятий не имеет определенных пространственных пределов, то в отношении правовых терминов установление таких пределов предусматривается.

Конвенция 1982 г. не предусматривает разграничение абстрактных морских пространств или включенных в их состав географических понятий. Как ее положения, так и положения Конвенций 1958 г. о территориальном море и прилежащей зоне,[15] а также о континентальном шельфе[16] предусматривают разграничение только пространств, определяемых правовыми понятиями, – территориальное море, континентальный шельф и исключительные экономические зоны. Возможность разграничения зон юрисдикции в отношении морских пространств, определяемых географическими терминами, допускают положения статьи 38 Статута Международного Суда, на которую содержатся ссылки в статьях 74 и 83 Конвенции ООН 1982 г.

В строгом соответствии с рассмотренным выше положением международного морского права были разграничены континентальный шельф между Гренландией и Канадой (на основании Соглашения между Правительством Королевства Дания и Правительством Канады относительно разграничения континентального шельфа между Гренландией и Канадой от 17.12.1973 г.[17]) и континентальный шельф, а также рыбоохранная зона Шпицбергена и исключительная экономическая зона Гренландии (на основании соглашения между Норвегией и Данией/самоуправлением Гренландии о разграничении континентального шельфа и рыболовных зон в районе между Гренландией и Свальбардом от 20.02.2006 г.[18]).

С точки зрения круга географических и правовых понятий, использованных в ст. 3 договора о Шпицбергене, и осуществления юрисдикции в их пределах положения этой статьи практически полностью соответствуют кругу понятий части V «Исключительная экономическая зона» (ИЭЗ) Конвенции ООН по морскому праву 1982 года. Согласно ее положениям ИЭЗ представляет собой район, находящийся за пределами территориального моря и прилегающий к нему. В его состав входят воды, покрывающие морское дно, само морское дно и его недра, которые подпадают под особый правовой режим, устанавливаемый соответствующими положениями Конвенции 1982 г.

Норвежские законодатели, чтобы обойти эти неудобные для своей страны положения Конвенции ООН 1982 г., еще в 1976 г. приняли закон об экономической зоне Норвегии,[19] который регулирует правоотношения, касающиеся только живых ресурсов в водах за пределами территориального моря и на расположенном под ними дне,[20] но не затрагивает недра этого дна.

На его основе в 1977 г. была принята Королевская резолюция о рыбоохранной зоне вокруг Шпицбергена.[21] В ней не были учтены положения договора о Шпицбергене, предусматривающие установление в ее пределах такого режима, который гарантировал бы частным лицам и компаниям стран-участниц этого договора тот же объем прав в водах, прилегающих к архипелагу, что и в его территориальных водах. Правомерность принятия такой резолюции, также как и режим рыбоохранной (экономической) зоны Шпицбергена не признаны многими участниками Парижского договора 1920 г., поскольку применение такого национального нормативного акта представляет собой прямое нарушение ст. 3 этого договора.

Для обоснования своей позиции норвежские официальные лица ссылаются на тот факт, что суверенитет Норвегии над Шпицбергеном, как это следует из статьи 1 договора, был признан только над сухопутной территорией архипелага, а договорная сфера ее территориального верховенства расширена статьями 2 и 3, где есть упоминания о территориальных водах архипелага. Кроме того, они утверждают, что, располагая правом на установление исключительной экономической зоны, они довольствовались меньшим – рыбоохранной зоной.

Однако вне зависимости от названий, которые могут придать норвежские законодатели водам Шпицбергена с использованием современной морской правовой терминологии, они представляют собой район, находящийся за пределами территориальных вод Шпицбергена и прилегающий к архипелагу. Согласно договора о Шпицбергене в них должен действовать тот же режим, что и в территориальных водах архипелага.

Для отсчета границ экономической зоны (а таковой по своей сути является так называемая рыбоохранная зона Шпицбергена) и континентального шельфа норвежскому государству было необходимо установить исходные линии и границы территориального моря. В этой связи важно провести различие между терминами – «территориальные воды», используемом в договоре о Шпицбергене, и «территориальное море», используемом в современном международном морском праве.

Несмотря на то, что применительно к архипелагу они определяют одно и то же пространство, это два совершенно разных понятия. Объясняется это тем, что иностранные граждане государств-участников договора о Шпицбергене пользуются неизмеримо большим объемом прав в территориальных водах архипелага, нежели иностранные граждане в территориальном море прибрежного государства согласно положениям современного международного морского права.

В работе «Шпицберген: правовой режим прилегающих морских районов» известные российские юристы-международники А.Н.Вылегжанин и В.К.Зиланов четко прописывают различия между ними.[22] В результате проведенного исследования они приходят к хорошо аргументированному выводу о том, что у норвежских законодателей нет правовых оснований для использования такого классического института современного международного морского договорного права как территориальное море в вопросах определения пространственной сферы действия договора о Шпицбергене.

Для установления границ исключительной экономической зоны вокруг архипелага или его шельфа в соответствии с нормами этого права они должны получить соответствующее согласие на использование термина «территориальное море» от других стран-участниц Парижского договора 1920 г., поскольку его применение предполагает изменение объема прав, которым располагают в пределах этого пространства граждане стран-участниц названного договора. Пока что такое согласие не было ни запрошено, ни предоставлено.

С учетом отсутствия в международном обычном и современном морском договорном праве иных правооснований для установления соответствующих границ их роль могут исполнять географические координаты, указанные в ст. 1 договора о Шпицбергене, – так называемый шпицбергенский квадрат. Этот вывод, содержащийся в вышеназванной работе А.Н. Вылегжанина и В.К. Зиланова, можно рассматривать как научное обоснование политико-правовой позиции Советского Союза, изложенной в ноте МИД СССР от 14 июня 1988 года, согласно которой действие данного договора с пространственной точки зрения ограничено пределами 10°/35° в.д. и 74°/81° с.ш.[23]

В силу ограничений, налагаемых на Норвегию вышеназванным договором, для нее не представляет интереса ни пространственная сфера его действия, ни установление там предусматриваемого им режима. Различия в подходах Норвегии и остальных участников Парижского договора 1920 г. к вопросу о режиме экономической зоны Шпицбергена, о наличии или отсутствии у него собственного шельфа и режиме этого шельфа объясняются возможностью установления в прилегающих к архипелагу морских пространствах (maritime areas) такого же низкого уровня налогообложения, как и на сухопутной территории архипелага.

Так, если налоговое законодательство континентальной Норвегии предусматривает выплату компаниями 78% доходов, получаемых при разработке месторождений континентального шельфа этой страны,[24] то согласно ст. 8 Парижского договора 1920 г. экспортная пошлина на Шпицбергене «не должна превышать одного процента с максимальной стоимости вывозимых полезных ископаемых в пределах 100.000 тонн, а свыше этого количества должна идти в понижающемся соотношении».

С учетом этого Норвегия разрабатывала свое национальное законодательство для пространств, прилегающих к архипелагу с опорой на нормы не договора о Шпицбергене, а принципы международного обычного права, одновременно вырывая из контекста современного международного договорного морского права подходящие для нее нормы. В результате этого в зоне морской юрисдикции Норвегии (применительно к кругу проблем данной статьи) различаются режимы экономической зоны континентальной части страны, т.н. рыбоохранной зоны Шпицбергена и единого «норвежского» континентального шельфа, включающего в себя морское дно и недра подводных районов, простирающихся за пределы территориального моря как континентальной Норвегии, так и территориальных вод Шпицбергена.

Полная нормативная база норвежского «шельфового» законодательства приводится в заявке этой страны в Комиссию ООН по границам континентального шельфа[25] и представляет собой нефтегазовое законодательство Норвегии. Первым нормативным актом, упоминаемым в ней, является Королевская резолюция от 1963 г.,[26] которая предполагает, что у Шпицбергена нет своего собственного шельфа, а прилегающие к нему шельфовые пространства представляют собой естественное продолжение подводной части континентальной Норвегии.

Объяснение этого феномена заключается в том, что у архипелага в 1963 г. не было границ территориальных вод, а с учетом положений Конвенции о континентальном шельфе 1958 г. предполагалось, что шельф континентальной Норвегии простирался от ее побережья мимо Шпицбергена и далее на север до тех глубин, которые позволяли бы вести разработку его естественных богатств.

Только в 1970 г. Норвегия установила границы «территориального моря» архипелага без объяснения причин применения этого термина. Незадолго до этого (27.08.1970 г.) Советское посольство в Осло передало в норвежский МИД Памятную записку, в которой выразило надежду, что установление Норвегией границ территориальных вод архипелага не приведет к односторонним шагам, несовместимым с Парижским договором о Шпицбергене 1920 г.[27] Однако этой надежде не суждено было сбыться.

Текст предписания о границе норвежского территориального моря Шпицбергена (Свальбарда), утвержденного королевской резолюцией 25.09.1970 г., предельно краток: «Граница норвежского территориального моря возле Свальбарда (см. королевскую резолюцию от 22 февраля 1812 г.) устанавливается на расстоянии 4 морские мили (прямыми исходными линиями) за пределами и параллельно следующим пунктам ... (следует перечисление)».[28]

При разработке этого предписания норвежские законодатели использовали приблизительно такой же прием юридической техники, что и при утверждении в 1920-е годы права собственности Норвегии, как юридического лица, на так называемые государственные земли архипелага – domaine public (фр.)/public lands (англ.).[29] В разработанном ими тогда дополнительном международном джентльменском соглашении о горном уставе для Шпицбергена, которое было предоставлено на согласование странам-участницам Парижского договора в 1920-1924 гг. на английском и французском языках, они не дали юридическое определение термину domaine public/public lands/statens grunn (норв.).[30]

Если в проекте конвенции о Шпицбергене от 1910 г. эти земли определялись как общая собственность,[31] отдельные участки которой граждане стран-участниц конвенции могли приобрести лишь во временное пользование, то по закону о Свальбарде, изданному только на норвежском языке и утвержденному в 1925 г., domaine public/public lands/statens grunn определены уже как земли, подпадающие под право собственности государства.[32] В результате этого термин domaine public/public lands/statens grunn приобрел два противоположных значения в зависимости от базы, используемой для его определения.

Таким образом, как в случае с так называемыми государственными землями, так и в случае с территориальными водами/территориальным морем Шпицбергена норвежцы разработали нормы национального законодательства, не обладающие необходимой юридической чистотой, и в этих искусственно созданных правовых условиях использовали суверенитет над архипелагом для проведения выгодной им политической линии.

Основой нынешнего режима шельфовых пространств Шпицбергена является закон о нефтегазовой деятельности, принятый в 1985 г.[33] и действующий сейчас в редакции 1996 г.[34] В редакциях нефтегазового закона Норвегии от 1985 г. и 1996 г. говорится о том, что он не действует в территориальном море и внутренних водах Шпицбергена, а во второй редакции – еще и на суше архипелага.

То есть, в рамках норвежской нормативной системы применительно к шельфовым пространствам, прилегающим к архипелагу, создана следующая правовая конструкция – у Шпицбергена есть свое «норвежское» территориальное море и внутренние воды; границы и исходные линии в этих водных пространствах используются для отсчета соответствующих границ единого континентального шельфа Норвегии; но в отношении Шпицбергена его внутренних вод и территориального моря, где находятся исходные линии и границы, необходимые для отсчета границ шпицбергенских шельфовых пространств, норвежское «шельфовое» законодательство о нефтегазовой деятельности не действует.

Из первого и пятого абзацев § 1-4 редакции закона 1996 г. следует также, что во всех пространствах, находящихся под юрисдикцией норвежского государства, включая сухопутную часть континентальной Норвегии, подводные районы в пределах ее территориального моря и весь норвежский континентальный шельф, но исключая Шпицберген его внутренние воды и территориальное море, действует единый национальный нефтегазовый режим.[35] В связи с такими положениями этого закона следует отметить, что согласно § 1 закона о Шпицбергене (Свальбарде) этот архипелаг «является частью королевства Норвегия».[36]

В этой связи исключение сухопутной территории Шпицбергена из сферы действия нефтегазового закона 1996 г. означает, что Норвегия осуществляет юрисдикцию над своим континентальным шельфом на основании суверенитета над сухопутной территорией континентальной части страны, но не суверенных прав прибрежного государства в отношении того же шельфа. Данное положение норвежского закона о нефтегазовой деятельности представляет собой прямое нарушение части 1 статьи 77 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г., согласно которой: «Прибрежное государство осуществляет над континентальным шельфом суверенные права …».[37] К вышеперечисленному можно добавить, что в норвежской правовой системе существует примат национального права над международным.

Для норвежского государства ограничительные линии, установленные статьей 1 договора о Шпицбергене (10°/35° в.д. и 74°/81° с.ш.) весьма неудобны, так как суживают пространственные пределы осуществления его юрисдикции в морской Арктике, сводя зону действия этого договора к своеобразному историческому анклаву, существование которого не позволяет расширить пределы норвежской юрисдикции в этом районе Арктики. Кроме того, оно не имеет права в силу норм Шпицбергенского договора установить в пределах находящихся в них водных пространств ту форму юрисдикции, которая в полном объеме основывалась бы на нормах современного международного договорного морского права.

В этой связи Норвегия помимо рассмотренных выше односторонних предприняла еще и ряд внешнеполитических действий: заключила в 2006 г. соглашение с Данией о разграничении континентального шельфа и рыболовных зон в районе между Гренландией и Свальбардом; подала в 2006 г. заявку в Комиссию ООН по границам континентального шельфа и получила от нее в 2009 г. соответствующие рекомендации по установлению границ;[38] 15 сентября с.г. подписала договор с Россией о разграничении морских пространств и сотрудничестве в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане.[39]

В результате всех вышеперечисленных внешнеполитических действий Норвегии были установлены линии, выходящие за пределы так называемого шпицбергенского квадрата. В российско-норвежском договоре это – линия, проходящая между точками 2-6, указанными в части 1 статьи 1 данного соглашения.

Однако, исходя из принципа «pacta sunt servanda – договоры должны соблюдаться», пространственные пределы действия многостороннего договора о Шпицбергене, установленные его ст. 1, а также режим прилегающих к нему пространств не могут быть изменены на основании односторонних действий Норвегии, ее двусторонних соглашений с соседними странами или рекомендаций Комиссии ООН по границам континентального шельфа. Эти договоры и решения в части, касающейся прилегающих к архипелагу пространств, могут быть оспорены любой страной-участницей договора о Шпицбергене в Международном суде ООН в Гааге.

Отсутствие в российско-норвежском договоре о разграничении положений, учитывающих правовые реалии договора о Шпицбергене и норвежского национального законодательства, значительно сократит доходы российских государственных нефтегазовых компаний, имеющих законодательно разрешенный доступ к шельфовым месторождениям («Роснефти», «Газпрома», «Зарубежнефти»), при обнаружении нефтегазовых залежей на стыке российского шельфа в Баренцевом море и шельфовых пространств вокруг Шпицбергена.

Согласно положениям Парижского договора 1920 г., они имеют право доступа туда наравне с норвежскими компаниями и должны при этом платить на нужды Шпицбергена налоги, составляющие менее 1% от стоимости добытых углеводородов. Из текста российско-норвежского договора о разграничении, например, не следует, что в случае прохождения разграничительной линии через месторождения, обнаруженные отечественными компаниями, скажем, в российской части Баренцева моря и продолжающиеся в зоне действия договора о Шпицбергене, они имеют право работать там на основании местного законодательства и платить часть налогов соответственно российскому государству и часть (в гораздо меньшем размере) на нужды архипелага.

В приложении II к договору о разграничении от 15.09.2010 г. речь идет исключительно о нормах национального законодательства двух стран, а суть норвежского национального законодательства, действующего за пределами «территориального моря» архипелага, рассмотрена выше. Поскольку эти реалии не учтены в двустороннем договоре о разграничении, российским нефтегазовым компаниям придется делить соответствующую часть месторождения в «шпицбергенском квадрате» с норвежским государством на условиях российско-норвежского договора.

В ст. 6 договора о разграничении от 15.09.2010 г. содержится следующее положение «Настоящий договор не наносит ущерба правам и обязательствам по другим международным договорам, участниками которых являются и Российская Федерация, и Королевство Норвегия, и которые являются действующими на момент вступления в силу настоящего Договор». Но это ничего не дает для защиты интересов российских нефтегазовых компаний в связи с тем, что в 1985 г. СССР не отреагировал на нефтегазовый закон Норвегии.

В силу этой причины при возникновении спора и его передаче в Международный суд будет применяться не данная норма договора о разграничении, а принцип эстоппель – молчаливое согласие участника договора (о Шпицбергене) с определенным положением вещей и, как следствие этого, утрата права ссылаться в будущем на обнаружившееся основание его недействительности. То же самое касается и ст. 3 датско-норвежского договора о разграничении между Гренландией и Шпицбергеном.

В соглашениях Советского Союза с США и России с Норвегией говорится о разграничении морских пространств (matitime areas), в то время как в вышеупомянутых канадских, датских и норвежских договоренностях – о разграничении пространств, определяемых конкретными юридическими понятиями. В свою очередь это требует выяснения того, о чем же наша страна реально договорилась с соседями по Северному Ледовитому океану.

Из советско-американского соглашения следует (если не принимать во внимание его терминологический аспект), что речь идет о разграничении юрисдикции в отношении исключительных экономических зон, а также вод или морского дна и его недр. При этом советская сторона заключением данного соглашения хотела повлиять на ход переговоров о разграничении морских пространств с Норвегией. К чему привела эта политическая попытка хорошо известно.

Как пишет А.Н. Вылегжанин в статье «20 лет «временного применения» Соглашения между СССР и США о линии разграничения морских пространств»[40] Советский Союз при использовании для разграничения срединной линии мог бы располагать в Беринговом море правами на 25 тыс. кв. км пространств больше, чем при использовании линии 1867 г. Если согласно Конвенции 1867 г. часть этой линии могла простираться в Северном Ледовитом океане до Северного полюса, то, как явствует, из послания Президента США Дж. Буша (старшего) Конгрессу этой страны по поводу ратификации названного соглашения,[41] и карты, прилагаемой к заявке России в Комиссию ООН по границам континентального шельфа,[42] эта линия ограничена пределами 200-мильной ИЭЗ. Не исключено, что применение принципа срединной линии при разграничении континентального шельфа между Россией и США в Северном Ледовитом океане также было бы более выгодно для нашей страны.

Из терминов Конвенции ООН по морскому праву 1982 г., определяющих морские пространства (ocean spaces), в недавно подписанном российско-норвежском договоре о разграничении морских пространств (treaty concerning maritime delimitation) упоминается российская ИЭЗ и континентальный шельф двух стран. В связи с отсутствием юридической чистоты в норвежской нормативной базе, определяющей режим континентального шельфа этой страны, а также границы шельфовых пространств Шпицбергена, в договоре России с Норвегией о разграничении должны были бы быть учтены особенности пространственной сферы действия договора о Шпицбергене, а также применены юридические, а не географические понятия, используемые в современном международном морском праве.

Особое международно-правовое положение «шпицбергенского квадрата», имеющего, по сути, статус исторического анклава, не позволяет Норвегии претендовать на расширение «норвежского» континентального шельфа до Северного полюса на основании соглашений с соседними странами с использованием ст. 83 Конвенции ООН по морскому праву. Это, в свою очередь, предполагает возможность разграничения глубоководных шельфовых пространств Северного Ледовитого океана между Россией и Данией/самоуправлением Гренландии на основании все той же 83 статьи Конвенции ООН по морскому праву 1982 года.

Вышерассмотренные положения действующего международного права не были учтены в России не только в договоре о разграничении морской Арктики с норвежцами, но и при проработке вопроса о разграничении Северного Ледовитого океана между странами арктической пятерки в целом. В российской заявке в Комиссию ООН по границам континентального шельфа, в частности, на схеме границ экономической зоны и континентального шельфа Российской Федерации[43] восточная сторона шпицбергенского квадрата фигурирует как линия разграничения морских пространств, подлежащая определению путем переговоров.

Если для Норвегии заявка в Комиссию ООН по границам континентального шельфа была необходима для утверждения в международном правосознании правомерности ее позиции относительно своего континентального шельфа как единого пространства с единым режимом, то у России есть все возможности для разграничения континентального шельфа со всеми странами арктической пятерки без обращения в названную комиссию. Основой для этого служит ст. 83 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г.

Крайне отрицательную реакцию со стороны ведущих российских экспертов, специализирующихся в области международно-правовой арктической проблематики, вызвало то, что заявка России, не проработавшей вопрос о разграничении глубоководных шельфовых пространств Северного Ледовитого океана со странами арктической пятерки, предусматривает использование ст. 76 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г., создание здесь Международного района морского дна и отказ от претензий на почти полмиллиона кв. км шельфовых пространств, расположенных между границами российского полярного сектора и границами претензий, указанных в российской заявке. В этой связи они предлагают отозвать российскую заявку.

Правомерность ее положений и позиции российских ученых трудно проверить рядовому читателю, поскольку ООН почему-то разместила на своем сайте российскую заявку в урезанном виде. Если объем норвежской заявки на 250 тыс. кв. км шельфа (текст опубликован на нескольких языках, включая русский) составляет более 20 страниц,[44] то объем российской заявки на 1,2 млн кв. км континентального шельфа (опубликованной почему-то только на английском языке) составляет всего лишь 5 стр.[45] Ситуацию усугубляет то обстоятельство, что заявка России на расширение континентального шельфа не имеет статуса нормативного акта, поэтому ее нельзя посмотреть в российских электронных справочных системах.

В концентрированном виде суть критики российских ученых изложена в статье профессора Г.К. Войтоловского (член научно-экспертного совета Морской коллегии при Правительстве РФ) «Нерешенные проблемы Арктического морепользования»,[46] где он пишет о невозможности создать в Арктике «международный район» морского дна за пределами национальной юрисдикции прибрежных государств, предусмотренный ст. 1 Конвенции ООН по морскому праву 1982 г., только со стороны России, поскольку, «нет юридического обязательства России исполнять ст. 76 Конвенции 1982 г. (о границе между шельфом России и «международным районом») до определения границ между шельфом России и другими арктическими государствами, с противолежащими или смежными побережьями, на основе ст. 83 Конвенции 1982 г. и ст. 6 Конвенции о континентальном  шельфе 1958 г.».

В связи с тем, что особое международно-правовое положение так называемого шпицбергенского квадрата не предусматривает распространение юрисдикции Норвегии за пределы 10°/35° в.д. и 74°/81° с.ш., у России кроме разграничения своих исключительной экономической зоны и континентального шельфа с норвежскими экономической зоной и континентальным шельфом, а также шпицбергенским анклавом, есть потенциальная возможность для достижения договоренности о делимитации шельфа Северного Ледовитого океана с Данией/самоуправлением Гренландии. После этого останется решение вопроса о разграничении континентального шельфа с США либо полный пересмотр советско-американского соглашения 1990 г.