Журнал «Золотой Лев» № 181-182 - издание русской консервативной мысли

(www.zlev.ru)

 

Г.Ф. Хохряков

доктор юридических наук, профессор

 

Будущее объясняет настоящее

Экзистенциальная полнота бытия как политический ресурс

 

Будущее говорит знамениями. Только язык их понимать труднее. Нерожденные формы бесконечны, разнообразны, противоречивы. Они ведут между собой непрекращающуюся борьбу за жизнь. Многим из них суждено умереть до рождения недоносками царства идей. Зато другие влекутся друг к другу внутренним сродством. В их созвучии явственно слышна Идея. Когда Идея торжествует и оттесняет за порог бытия хаос враждебных форм, она зачинает культуру.

Георгий Федотов

 

Мир пришел в движение. Он дробится. Появляются новые государства. Множатся конфликты. Причина дробления не в том, что распался Советский Союз[1], а вместе с ним исчезло идеологическое противостояние. И не в том, что мир выстраивается по цивилизационному принципу. Трещины появляются на теле государств, чья оболочка соткана из одной цивилизационно-культурной ткани. Бельгия, Англия, Италия, Испания... Подвергается сомнению деятельность таких привычных институтов, как государство, суд, парламент. Возникают международные союзы и организации, которые соперничают с национальными. Социологи заявляют, что мироздание хаотично, что оно находится в трудноуловимой для идентификации научными методами самоорганизации, что для современной эпохи характерно увеличение неопределенности многих социальных реалий. Политологи не могут отыскать системообразующие классы, так как не видят основ стратификации общества. Общество разочаровалось в многовековых ценностях, утеряло из виду привычные ориентиры, а вместе с ними и представление о смысле жизни. Будущее тревожит неизвестностью. Необходимо понять его, ибо неизвестность еще больше обессмысливает жизнь.

Смысл жизни - в ее полноте. Но это полнота не наличная, а желаемая, то есть будущая. Поэтому представление о смысле жизни определяет поведение в настоящем и оценки прошлого. По этой же причине будущее помогает понять происходящее. Если представление о смысле жизни присуще каждому человеку, то оно свойственно и обществу[2]. Существует коллективное представление о смысле жизни.

 

Смысл жизни: соотношение «Я» и «Мы»

 

Смысл жизни - категория философская и даже религиозно-философская.

 

«Цель всякого жизненного стремления, - писал Евгений Трубецкой, - есть полнота жизни вечной, неумирающей; именно эта полнота, к которой стремится всякая жизнь, есть предмет всякого религиозного искания. <...> По учению Христа, Бог осуществляется и воплощается в мире, а мир приобщается к полноте божественной жизни. <...> Венец творения - совершенный человек - вмещает в себя полноту Божеского, становится Богочеловеком; в этом заключается разрешение основного вопроса жизни».

 

Богоподобие является идеалом, который разделяется не всеми. Но тот факт, что каждый человек стремится к полноте жизни в самых разных ее проявлениях, не вызывает сомнения, как несомненно то, что мы готовы преклониться перед подвижниками, перед теми, кто кладет животы за друзей своих. Поэтому представление о смысле жизни как о стремлении к абсолютной, самой полной ее полноте удовлетворит и атеиста.

Полнота вечной жизни воплощена в человечестве. Оно - самое большое «Мы». Это люди, которые были, есть и которые будут. Сама по себе мысль о том, что каждый из нас является частичкой потока, который изливается от сотворения мира и устремляется в необозримое будущее, наполняет душу благоговейным восторгом. Мир вечен, и каждый из нас является частичкой Вечности. Между «Мы» и «Я» существует глубинная связь.

 

«Человеческая личность, - писал Семен Франк, - снаружи как бы замкнута и отделена от других существ; внутри же, в своих глубинах, она сообщается со всеми ими, слита с ними в первичном единстве. Поэтому чем глубже человек уходит вовнутрь, тем более он расширяется и обретает естественную и необходимую связь со всеми остальными людьми, со всей мировой жизнью в целом».

 

Современные ученые утверждают, что чувства любви и сопереживания являются имплицитным свойством мозга. Общение между людьми возможно, потому что предпосылкой языка является общий и, следовательно, одинаковый опыт, потому что у субъектов взаимодействия одинаковое представление об окружающем мире. Люди разделены только кожей, но больше - условностями общественно-государственного существования. Хотя с точки зрения своей структуры они идентичны. Как образно заметил один из учеников Карла Юнга, человек носит с собой всю свою историю и историю человечества, ибо в мозгу заложены первобытные типы или образы, согласно которым издавна образовывались мысли и чувства всего человечества, включающие все громадное богатство мифологических тем.

Глубинная связь между «Я» и «Мы» определяет поведение индивида. Каждый хочет получить признание от самого широкого круга сограждан. Каждому хочется оставить след в памяти людей. Тяга к славе, власти - это не дань эгоизму, пустому честолюбию, а естественное для человека влечение выразить, олицетворить в себе и своих действиях желания других людей. Писатель счастлив, когда понимает, что языком его героев сумели высказаться тысячи неведомых ему людей. Артист задыхается от волнения, когда видит, что весь зал охвачен единой с ним страстью. Любая власть - от Бога, считают христиане. Эти слова означают совсем не то, что Бог установил или освятил тот или другой политический порядок. Они означают, что умение властвовать - это Божий дар. Это умение улавливать и воплощать желания множества людей. Это умение настраивать их на достижение идеалов, объединять усилия многих в едином порыве. Счастье творца, властителя в том, что в нем стирается грань между «Я» и «Мы». «Я» не уничтожается, не исчезает, а как бы растворяется в «Мы», будучи готовым в любой момент кристаллизоваться, не утратив своей индивидуальной сущности. Такое соотношение хорошо передает понятие соборности. Не случайно в русском языке слово «счастье» означает «со-часть». Человек счастлив, когда он чувствует неразрывную связь с близкими, друзьями, с народом, то есть с теми, кого он обозначает понятием «Мы».

Соотношение «Я» и «Мы» на протяжении человеческой истории было разным. Первый период можно назвать временем, когда личность полностью растворялась в общности. Это время «Я» в «Мы». Для регулирования отношений того времени Сергей Аверинцев подобрал удачное слово - «неизбежность», - позаимствовав его у древнегреческого поэта Пиндара: «Где вершит неизбежность, там все хорошо». «Неизбежность» - исключительно емкое слово для обозначения безличного начала в жизни людей. Не «разврат» и не «жестокость», а именно мера власти «неизбежности» отделяет тот способ жить от более поздних способов. Так, например, накануне Саламинской битвы Фемистокл распорядился торжественно заклать трех знатных персидских юношей в жертву Дионису Пожирающему. Заклание персидских юношей озадачивает вовсе не тем, что оно жестоко; в сравнении с одной Варфоломеевской ночью зарезать каких-нибудь трех человек - капля в море. Но во время Варфоломеевской ночи гугенотов убивали за то, что они гугеноты; расправиться с человеком за его убеждения - значит все же принять к сведению его как личность, хотя и очень страшным способом. Персов убивали даже не за то, что они персы, вообще не «за» что-либо - сама идея акта заклания принципиально иная: просто человеку дается статус жертвенного животного, только особенно высокого класса... Права имеет член общины, чужой принципиально бесправен. Это не просто узость, черствость, подобные сословному чванству или национальному высокомерию. Это очень стройная, неумолимо логичная система взглядов, цельная жизненная установка, непохожая на раздвоенность сознания европейского аристократа, который знал, что в качестве христианина обязан считать всех людей своими братьями, а в качестве дворянина не считает братьями ни плебея, ни инородца, так что концы явно не сходятся с концами. Очевидно, что там, где правит неизбежность, где «Я» растворено в «Мы», не могло возникнуть проблемы смысла жизни. Индивид был органичной частью общества, а общество в глазах человека того времени было органичной частью природы и зависело от космических сил. Распад родовых отношений связан с формированием «Я» и выделением его из «Мы».

Выделение «Я» из «Мы» - это становление личности. Это возможность выбора. Это свобода. Немецкий философ Карл Ясперс назвал этот период «осевым временем». Для христиан «осевое время» связано с пришествием Христа. «Враги человеку домашние его», «нет пророка в своем отечестве», «я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее», «кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» - все эти евангельские изречения являются апелляцией не к роду, а к личности. Начинается период, который можно назвать временем «Я» и «Мы». «Я», отделившись от «Мы», разделилось и внутри себя.

Процесс выделения «Я» из «Мы» был длительным. Вплоть до Нового времени земной распорядок полагали отражением небесной иерархии. Человек был накрепко привязан к своему сословию. Все изменили Реформация и тесно связанная с ней эпоха Просвещения, с победой которых восторжествовал принцип формального равенства граждан[3].

Реформаторы отделили веру от разума. Тот отдел, где была вера, поручили индивиду, наказав не впускать туда посторонних. Во внешних отношениях человек предстал в виде носителя социальной функции. Честность, добросовестность принимались во внимание, но постольку, поскольку способствовали качественному исполнению социальной функции, которую протестанты считали земным призванием и вознаграждение за которую воспринималось в качестве благодати. Все было хорошо до тех пор, пока действия протестантов сопровождались сильным религиозным чувством. Оно объединяло граждан и скрепляло их внутренний мир. Положение изменилось, когда чувство ослабло. Хорошее исполнение своего дела вознаграждалось в миру деньгами. Однако человек слаб. Он с удовольствием идет на подмену, если она сулит облегчение и одновременно позволяет сохранить о себе хорошее мнение. Показателем избранности стал не напряженный каждодневный труд, за который полагается достойное вознаграждение, а вознаграждение как таковое. Не важно, как человек разбогател. Важно, что он богат. Аскет стал гедонистом. Общество неутомимых производителей превратилось в общество ненасытных потребителей. Как говорил по этому поводу Питирим Сорокин:

 

«По воскресеньям пуританин верит в Бога и Вечность, в будни - в фондовую биржу. По воскресеньям его главная книга Библия, в будни гроссбух становится его Библией».

 

Просветители пошли дальше. Они сочли все, что находится за пределами рассудка, не заслуживающим внимания. Декарт в своем знаменитом «Рассуждении о методе», определившем развитие современной науки, сформулировал два правила научной деятельности. Во-первых, явления внешнего мира надобно рассматривать исключительно с точки зрения механического движения (то есть научно то, что можно измерить во времени и пространстве). Во-вторых, явления внутреннего духовного мира - рассматривать исключительно с точки зрения ясного, рассудочного самосознания (то есть научно то, что можно объяснить с помощью законов логики). Родоначальник позитивизма в науке (а современная наука никакой другой не является) Огюст Конт утверждал, что общество живет в согласии с законами Ньютоновой физики, поскольку легко подчиняет их своим интересам. Следовательно, само оно тоже живет по тем же законам. Иначе прогресс был бы его врагом. Отсюда один шаг до манипулирования человеком и обществом. Если металл плавится по законам физики и в горячем виде принимает формы по желанию тех, кто владеет этими законами, то почему самих людей нельзя организовать в такие формы общежития, которые облегчат им жизнь, подобно тому, как облегчают жизнь отлитые из горячего металла детали машин? Лидеры Великой французской революции пытались заменить веру в Бога верой в Верховное существо, под которым в первую очередь подразумевался Разум.

Карл Маркс был верным адептом идей Просвещения. Им было разработано стройное учение, которое сродни религии и было призвано заменить ее. Оно объясняло происхождение человека и указывало человечеству путь в райское будущее. Человек образовался из обезьяны с помощью труда и в ходе взаимодействия с себе подобными. Личность - это всего лишь совокупность общественных отношений. Надо создать условия взаимодействия, которые будут формировать людей с нужными качествами. Для начала необходимо уничтожить в сознании человека память о старых отношениях, чтобы он не смог их воспроизводить. Большевики оказались смышлеными учениками. Они сделали все, чтобы превратить человека в отдельный атом, который не знает никаких других связей, кроме притяжения к центру. Получилось то же самое, что и у буржуа-протестантов: разорваны связи между «Я» и «Мы». Разница лишь в том, что одни уповали на веру, подкрепляя ее насилием, а другие упирали на насилие, рассчитывая с его помощью привить новую веру. Прав был Николай Бердяев, говоря, что большевистский социализм есть лишь дальнейшее развитие индустриально-капиталистической системы, лишь окончательное торжество заложенных в ней начал и всеобщее их распространение. Разорванным оказался внутренний мир человека, где не учитывались те глубины, о которых говорил Франк и на которых личность находится в органическом единстве со всем миром[4].

Современный западный человек, если он задумает опуститься в глубины своего «Я», окажется в темном чулане, заваленном нужными, а чаще всего ненужными вещами. Просвещение не спасло человека. Оно отдало внутренний мир на откуп разуму. Гармония должна поверяться алгеброй. Возобладал фаустовский человек, под черепной коробкой которого спрятан самый совершенный компьютер, а вместо сердца действует насос, который можно отремонтировать или заменить. В то же время человек, смотрящий вовне, достиг впечатляющих научно-технических результатов. Но они не возвысили его. «Одномерный человек», «человеко-масса» - все это порождения индустриального и постиндустриального обществ. И они же - этот человек и эти общества - создали материальные предпосылки для самосовершенствования.

Научно-технический прогресс уплотнил мир. Даже самые незначительные колебания передаются в нем быстро и на далекие расстояния. Индивид вынужден откликаться на внешние раздражения. У него две возможности: или плотнее сомкнуть створки своей раковины, или раскрыться навстречу миру. Второе пересиливает первое, так как любовь и сопереживание являются имплицитным свойством мозга. Душа человека по природе своей христианка, говорил Тертуллиан. Она раскрывается навстречу миру и наполняется им. Меняется соотношение между «Я» и «Мы». Человечество на пороге эпохи, которую можно обозначить как «Мы» в «Я».

 

Полнота жизни: соотношение свободы, солидарности и справедливости

 

Связь между «Я» и «Мы» - это связь между свободой и солидарностью (равенством). В общественном сознании утвердилась мысль о том, что свобода и равенство несовместимы. Равенство с неизбежностью вырождается в уравниловку, а та стесняет свободу, убивает творчество.

Мнение о противоположности свободы и общественного равенства есть не что иное, как заблуждение. Оно сложилось, когда «Я» противопоставлялось «Мы». Но и тогда связь между свободой и солидарностью не исчезала. Для того чтобы полнее реализовать себя, необходим широкий набор возможностей и свободный доступ к этим возможностям. В то же время каждый из нас реализует свои способности среди себе подобных. Каждый входит в какую-то группу, членством в которой гордится, или мысленно объединяет себя с группой, в которую хотел бы войти. Каждому важна положительная оценка его поступков членами этих групп. Словом, ценность собственного «Я» немыслима без ценности того, что объединяется понятием «Мы». История человечества, история отдельных народов - это история борьбы за свободу. В этой борьбе люди выказывают удивительную сплоченность, готовность к самопожертвованию, ибо солидарность - это равенство ради социальной безопасности, равная для всех и каждого защищенность ради сохранения социальной целостности.

Свобода и солидарность находятся во взаимодействии. Узы солидарности могут быть настолько тесными, что задушат свободу. Общество погибнет. Свобода может разлиться так широко, что связи между людьми ослабнут. Общество распадется. Взаимосвязь свободы и солидарности только тогда крепка и гармонична, когда соотношение между ними воспринимается как справедливое. История разных народов показывает, что они постоянно балансируют между свободой и солидарностью, стараясь придать сложившемуся равновесию статус справедливого, ибо свобода, солидарность, справедливость - три кита, на которые опирается жизнь общества и каждого из его членов[5].

Западное общество сложилось таким образом, что на первый план в нем выдвинулась свобода. Солидарность не исчезала, так как граждане были солидарны в своей индивидуальной вере, в поклонении единым ценностям. В России солидарность довлела над свободой. Но и Запад знавал времена, когда солидарность подминала свободу. Это революции. «Не надо ни гимнов, ни слез мертвецам. Отдайте им лучший почет: смелее шагайте по мертвым телам, несите их знамя вперед», - пели члены Союза индустриальных рабочих мира. Но и в России никогда не умирала тяга к свободе. Достаточно вспомнить такое понятие, как воля. Идеалом является такое соотношение свободы и солидарности, когда солидарность предлагает все условия для свободного развития индивида, а индивид своими качествами способствует сплоченности общества. Чем теснее такая взаимосвязь, тем полнее жизнь.

Соотношение свободы и солидарности складывалось под давлением исторических особенностей развития. Под их влиянием оно менялось. Поэтому соотношение свободы и солидарности оценивалось как справедливое с учетом конкретных исторических условий. В связи с тем, что свобода, солидарность, справедливость являются абстрактными категориями, соотношение между ними конкретизировалось в национальной идее.

 

Национальная идея как выражение коллективных представлений о смысле жизни

 

Общество - это совокупность людей, которые объединились вокруг идеалов и ради их сохранения. Потребность в идеалах заложена не в обществе, а в человеке. Самосознание, разум и воображение разрушили, как говорит Эрих Фромм, «гармонию», свойственную животному существованию. Их появление превратило человека в аномалию, в причуду Вселенной. Он - часть природы и в то же время обособлен от нее. Человеку недостает инстинктивной регуляции в процессе адаптации к окружающему миру. Поэтому ему необходима карта, которая помогала бы ему ориентироваться в этом мире, понимать свое предназначение. Такой картой является религия и/или идеология.

Религиозно-идеологическое пространство может быть однородным, существовать в своей однородности длительное время, включать в себя разные страны и народы. Однако в относительно гомогенном пространстве существует разница в месторазвитии, что влияет на неодинаковость реакций на исторические вызовы. Национальная идея - это идеологически осмысленный ответ на вызов истории.

Бытует мнение, что национальную идею ищет только русское общество, что так называемое цивилизованное общество озабочено обустройством частной жизни на основе общечеловеческих ценностей и не помышляет о каких-то высоких идеях. И хотя само упоминание общечеловеческих ценностей опровергает это заблуждение, обыватель верит в него. Западноевропейское общество, как и всякое другое общество, не может без идеологии. Его народы одухотворялись в разное время различными национальными идеями. Так, например, немцы XIX века руководствовались идеей объединения, которая настораживала французов, поскольку грозила им войной и территориальным переделом. Особенность России в том, что в силу месторазвития ей чаще приходилось искать ответы на серьезные исторические вызовы. По этой причине наше государство часто называют идеократическим. Но какова бы ни была национальная идея, в ней всегда отражается справедливое соотношение свободы и солидарности.

Призыв Александра Невского «Бог не в силе, а в правде!» предлагал внешнюю покорность ради сохранения внутренней свободы. Он помог сберечь и солидарность. На Куликово поле пришли москвичи, владимирцы, суздальцы и пр., а вернулись с него русские. Духовное спасение обернулось взрывом нравственных сил. Полнота жизни выразилась в стремительной монастырской колонизации под лозунгом «Москва - третий Рим», когда, как заметил Василий Ключевский, «стремление покидать мир усиливалось не оттого, что в миру скоплялись бедствия, а по мере того, как в нем возвышались нравственные силы». Именно тогда большинство русских людей стали называть себя крестьянами (христианами), свою родину - Святой Русью, а государство - государством правды. Петр I царствовал после церковного раскола, взаимодействовал с послереформационной Европой. «Не меня, Петра, вы защищаете, а государство Российское, мне, Петру, врученное» - так сформулировал он идею, которая подчинила всех, включая его самого, новому идолу - государству[6]. О Петре можно сказать, как и о Лютере, словами Макса Вебера: он «расколдовал» государство. Республиканский дух, порожденный новой идеей, выказался в полной мере позже: образ генерала Раевского, идущего в атаку рука об руку с малолетними сыновьями, словно списан с героев Древнего Рима. Декабристы вели себя, будто кассии и бруты. Последняя идея в истории России - это идея нового мира: «Мы наш, мы новый мир построим». Сегодня она шельмуется. Однако ту полноту жизни, то творчество, которое неотделимо от восполнения жизни и которое принесла новая идея, отрицать нельзя. Рабы могли построить пирамиды. Но они никогда не смогли бы послать человека в космос.

Разочарование в идее приводит к утрате поддержки существующего порядка, ибо вместе с идеей из общественной жизни уходит представление о смысле жизни. Его не спасти ни репрессиями, ни посулами грядущих благ, ни апелляцией к славному прошлому. Красноречивым примером является распад СССР[7].

 

«Мы» в «Я»: голос Идеи

 

Человек должен возвратиться в давнее состояние, когда он видел себя неотъемлемой частью общества, а общество рассматривал как часть космоса, но вернуться, будучи оснащенным современными знаниями и не забывая исторического опыта. Он должен восстановить утраченную гармонию между внутренним и внешним миром. Для этого должны быть гармоничными оба мира: во внешнем - справедливое соотношение свободы и солидарности, без чего нельзя представить смысла жизни; во внутреннем - целостное «Я». Голос Идеи, которая зачнет новую культуру, говоря языком Георгия Федотова, уже слышен.

Восстановлению целостности «Я» способствует логика развития общества. Так называемые экономика знаний, когнитивный капитализм нуждаются не в частичном человеке как носителе физической, материальной рабочей силы, а в цельнокупном индивиде как обладателе интеллектуальной, нематериальной рабочей силы. Для окончательного восстановления целостности необходимо погрузиться в глубины «Я», где человеческая личность соединена со всеми другими людьми, со всей мировой жизнью в целом. Но именно в ходе познания человека - его природы, проблем, судьбы - позитивная наука, это детище и апофеоз эпохи Просвещения, потерпела неудачу. Дело в том, что органическое целое нельзя постичь силами рассудка. В обычной логике частное отличается от всеобщего случайными признаками, а в организме эта связь необходима. Поэтому можно представить себе, как утверждал Иммануил Кант, «другой рассудок», который не дискурсивен, а интуитивен. Он найден. И отыскали его на путях изучения смысла жизни. Арсений Гулыга писал:

 

«То, что традиционно было предметом веры, русские идеалисты превратили в предмет знания. Разумеется, не понятийного, дискурсивного, но знания интуитивного, диалектического <...> когда истина открывается как очевидность, как непосредственное знание, как устремление деятельности, в том числе и научной».

 

Есть, говоря высоким слогом, перст судьбы в том, что в России, где большевики готовились осуществить идеи Просвещения в невиданном доселе масштабе, в то же самое время разочаровавшиеся в марксизме ученые торили дорогу новому знанию. Король умер. Да здравствует король![8]

Новое знание меняет соотношение науки и религии, веры и разума. Наука все чаще признает участие Творца в создании мира. Недаром среди ученых бытует шутка: когда ученый, обдирая ладони и колени, вскарабкается на вершину знания, то там его будет поджидать скучающий мистик. Чудо, говорил Августин, противоречит не законам природы; оно противоречит нашим представлениям о законах природы. Вера помогает знанию освободиться от оков, наложенных на него рассудком. В то же время общество все явственнее понимает, что использование результатов науки нуждается в нравственном ограничении. Действенно то ограничение, которое находится в самом человеке, где вера и разум соединены. Очевидно, что разум предъявит в ответ свои требования.

 

«Нашим критерием, окончательно определяющим истинность той или иной религии, - отмечал Тейяр де Шарден, - может быть только способность этой религии придать общий смысл открывающейся нам Вселенной. Если существует «истинная» религия, то она должна, как мы думаем, узнаваться не по великолепию какого-либо отдельного поразительного события, а по тому, что под ее влиянием и в ее свете мир в целом обретает предельную ясность для нашего разума и предельный интерес для нашей потребности к действию».

 

Тейяр де Шарден потому и называл религию истинной, что она, формируя потребность к действию, сравнивается по своему стимулирующему воздействию с диалектическим знанием, о котором говорил Арсений Гулыга, когда истина открывается как устремление к деятельности. Не случайно лекция Бенедикта XVI «Вера, разум и университет» вызвала широкую дискуссию. Да и как своевременна была сама лекция!...

Погружение в глубины «Я», где личность соединена со всеми другими людьми, выдвигает на первый план сообщества, в которых «Я» укоренено. Среди множества общностей, куда входит индивид, есть только две, с которыми у человека существует неосознаваемая, но явственно ощущаемая связь: это национальная и религиозная общности[9]. Отец Реформации Мартин Лютер пользовался выражением «немецкий Бог». В этом выражении нет ничего еретического. Христианство «воплощается» в нации. Оно как бы «обрастает плотью» ее предшествующей истории, культуры, традиции, пронизывает и освящает их. Индивидуальность, своеобразие нации не только не утрачивается при этом, но зачастую впервые осознается. «Не иди во вне, - говорил Августин, - иди во внутрь самого себя; и когда ты внутри обретешь себя ограниченным, перешагни через самого себя». Национальное самосознание помогает человеку «перешагнуть через самого себя» и от полноты национальной жизни сделать следующий шаг - к полноте жизни общечеловеческой. Современная Европа объединяется, и одновременно отдельные ее страны готовы расколоться. Причина в том, что обществоведы называют национализмом нового типа. Современный исламизм - своеобразный аналог европейского национализма, так как силен в арабском мире, где национальные различия несущественны, где целостность «Я» сохраняется за счет религиозной общности[10].

Цельное «Я» вступает в противоречие с рядом институтов, так как не «помещается» в «левые» или «правые» политические партии, в классы и социальные группы, ибо партии, классы, группы - это всего лишь часть общества. Оно вступает в противоречие с государством, ибо государственная власть утратила сакральность. Современное государство не является национальным и тем более религиозно-национальным. Общности, в которых укоренено «Я», остаются за пределами государства. Исчезает мистическая связь между гражданином и государством. Демократический способ формирования государственной власти тем более отбрасывает ее, что подменяет служение службой, избранность избираемостью. Разговоры о так называемой харизме есть проявление потребности в том самом Божьем даре у политических лидеров, который современная демократия помогает отыскивать с тем же успехом, что и луна, освещающая поиски иголки в стоге сена.

Общим место стало высказывание Черчилля о демократии как о наихудшей форме правления, не считая всех прочих. Выбора вроде бы нет. Однако в истории всех народов есть два института, которые находятся на разных полюсах смысловой шкалы, но принцип организации которых схож. Один из них связан с выживаемостью - армия, а другой с приближением к наибольшей полноте жизни - монашество. Позднее к ним присоединилась наука. Их устройство напоминает перевернутую воронку. На входе - самый широкий доступ, а продвижение наверх связано с проявлением избранности, которую замечают те, кто сам познал цену затраченным усилиям и поэтому заслужил право избирать. Возвышение в этом случае не отменяет свободы выбора, а предполагает тесное переплетение ее с солидарностью и как результат - принятие справедливых решений, когда убеждение преобладает над принуждением, и преобладает в первую очередь за счет личной годности.

Появление новых государственных форм неизбежно. Не исключено, что человек придумает новые формы и виды сообществ, новые институты, которые соединят свободу и солидарность таким образом, чтобы они помогали развитию целостного «Я». Неудивительно, что наиболее энергичные поиски ведутся в пределах христианской (европейской) цивилизации. Успехи европейской цивилизации очевидны, как неоспоримо ее всемирное влияние. Именно она прошла все те предварительные этапы развития, которые подводят ее к поиску путей для воплощения полноты жизни. Она переживает кризис ячества и в то же время сталкивается с новыми грозными вызовами, ответ на которые возможен только при отказе от гегемонии «Я». Результат поиска не предопределен. Точка бифуркации не пройдена. Нам необходимо осознать угрозу и включиться в поиск, тем более что Россия обладает уникальным историческим опытом.

 

Политический класс, 30.12.08